Андрей Канев - Пуля, Заговорённая...
Тогда к власти в Грузии пришёл страшный диктатор Гамсахурдия. И такое началось. Он создал свою «национальную гвардию». Гвардейцы штурмовали здание КГБ. Захватывали все административные здания. И тут руководством страны была допущена роковая ошибка, когда не «грузинскую национальную гвардию» Гамсахурдия ликвидировали, а мирных демонстрантов разгоняли десантники сапёрскими лопатками. С этого и началось.
Семьи российских офицеров стреляли и вырезали. Пограничники их вывозили с военных городков на территорию части. И отправляли бортами в Москву. Советских солдат срочной службы местные националисты, где отлавливали там и стреляли. Боялись трогать только пограничников.
В Нахичевани на границе с Ираном местные грузины организовали стихийный рынок. Бульдозерами снесли границу, туда несли лампы дневного света, чайники алюминиевые, нательное бельё, шапки ушанки, а оттуда различного рода ширпотреб, духи, одеколоны, килограмм женских электронных часов, например, стоил червонец советских рублей.
Этот беспредел закончился, когда пограничникам помогла восстановить границу, переведённая в этот район Витебская дивизия ВДВ. Они тоже нашили себе зелёные пограничные погоны. За захват боевика у охраняемых вертолётов, который, по всей видимости, хотел Петруху убить и захватить его оружие, сержанту Синельникову дали десятидневный отпуск домой.
Но так и не пришлось туда съездить. Следующей ночью на погранчасть было нападение. Солдат в казарме сначала потравили каким-то газом, после чего у них шла пена изо рта, на форме образовывались красные пятна, дым вокруг клубился желтый.
Синельников тогда исполнял обязанности командира отделения. Пограничникам было строго запрещено на «провокации» отвечать ответным огнем. Но у Синельникова в отделении ранили одного бойца, и он приказал своим подчинённым стрелять на поражение.
Утром сержанта Синельникова разжаловали в рядовые, сорвали с него перед строем погоны и лишили отпуска. Командир, когда снимал погоны, сказал:
— Я тебя, Синельников, как человека, понимаю, как солдата нет. Был дан приказ, и ты его должен был выполнить. Зла на меня не держи, я должен так поступить…
Петруха, сквозь жгучую обиду на несправедливость военной жизни, прошептал в ответ:
— Так точно…
Бойцы погранчасти ещё вылетали в командировки по всему Закавказью для выполнения боевых операций. Однажды даже побывали в Риге, видимо, были в запасе во время штурма рижским ОМОНом телецентра. Но Синельников и его сослуживцы так и не получили приказа, так и не вышли из вертолётов, а спустя некоторое время улетели назад на базу. После одной из подобных командировок особенно удачных рядовому Синельникову вернули звание и снова объявили отпуск.
По возвращению с родины в Тбилиси только вышел он из аэропорта, на него наскочили из «уазика» трое, надели на голову мешок, заломили руки, кинули в машину и увезли на какую-то квартиру. В совершенно пустой комнате пристегнули сержанта наручниками к батарее, а сами сидели на кухне и пили водку. Что они хотели с Петрухой сделать, он не знал, с какой целью захватили, не знал тоже. Взяли-то Синельникова в темноте, а в квартире рассмотрели, что он пограничник. Вот и сами, наверное, не ведали, что с ним теперь делать.
Позднее зашел в квартиру бородатый человек лет под пятьдесят, увидел погранца, очень удивился и спросил:
— Ты что здесь делаешь?
Синельников ответил:
— Если меня буквально через час в части не будет, вам хана!
Бородач сходил, переговорил с теми молодыми ублюдками на кухне, потом завязал Петрухе глаза, отстегнул наручник, вывел его на улицу, посадил в машину и уже около части развязал глаза. Вышли из машины, он достал бутылку:
— Выпей и забудь…
Сержант проговорил:
— Не буду.
— Это чача. Боишься, что отравлю?
— Нет, просто не хочу.
Бородач выпил полбутылки и отдал Синельникову:
— Пей!
Петруха сделал несколько полноценных глотков. Потрясение от захвата его в плен, конечно, испытал страшное. А бородач внимательно посмотрел на солдата и сказал:
— Меня зовут Шикули, запомни, я тебе жизнь спас…— сел в машину и уехал.
Через пару месяцев, раньше приказа министра обороны на целый месяц, получился у Синельникова дембель. Тогда такая неразбериха в Грузии творилась. Наши подразделения блокировали национальная гвардия и местная грузинская милиция. Выбраться из Тбилиси было практически невозможно.
Подсознание напоминало прапорщику милиции Синельникову, и ему снилось, как прилетел на «Антее» какой-то генерал с проверкой погранвойск по линии КГБ. Собрали тогда троих дембелей из Коми: Петруху из княжпогостского посёлка Ачим, Володю Савельева из Воркуты и Шишева Сергея из Инты, и на этом самолёте с генералом отправили до Москвы. Хороший был дядька, обеспечил северян автобусом, чтобы доехали с аэропорта «Домодедово» до Ярославского вокзала.
Колёса поезда стучали свою привычную песню очередной дороги. В конце вагона пели под гитару. Перекусив, милиционеры укладывались на полки…
Глава 35
Крыса белая фронтовая…
На душе у Сергея Ивановича Павелецкого было неспокойно. Хотя, вроде бы, все нормально. Поезд, идущий спецрейсом, будто завис в воздухе, перестукивается колёсами еле-еле. По небу облака — что только не выстраивало из них воображение. Ребята, чумазые стреляные воробьи, пьяные возвращением домой, спят по вагонам. Позади остался дружеский Моздок, куда привезли его оперативную группу колонной бронированной техники и автобусами со всей амуницией и снаряжением из-под Грозненской станицы Горячеисточненской. Солнце светит в окна, словно и не осень вовсе, а самое что ни на есть жаркое лето в самом разгаре.
В такие минуты бездействия всегда хочется окинуть взглядом свою жизнь, может быть, подвести какой-то итог. Подумать о будущем.
А что, в общем-то, жизнь у полковника милиции, большого и вдоль, и поперек человека, Сергея Ивановича Павелецкого, сложилась, на его взгляд, просто замечательно. По службе продвигался, вовремя получал новые звания. Заочно окончил юрфак. Мужики его уважали, а теперь, после «пятой» Чечни, еще больше зауважают, еще уверенней начнут прислушиваться к его мнению, и не только как к мнению начальника, но и как к мнению опытного уважаемого старшего товарища. Квартиру от МВД дали. И пусть однокомнатную, пусть, куда больше, детей ведь у них с Любашей так и не случилось.
До этого снимал Серёга почти за так дачный домик у своего начальника. Жили они тогда с женой, словно в его родной деревне. В баньке помыться, воды из колодца натаскать, звонких на морозе дров поколоть, тишину ночную полную загадочных шорохов послушать — это ли не наслаждение и счастье для него, сельского паренька. Одно плохо — далеко на службу добираться, двумя автобусами. Да, ему то что, проезд все равно бесплатный, а раньше встать на часок не сложно, а только в радость.
С женой Василию крупно повезло. И красивая, и хозяйственная. Поначалу, конечно, попробовала, было, повыступать, но Павелецкий сумел ей показать — кто в доме хозяин. Мужчина, если он настоящий мужик, и должен быть в доме хозяином. А как он любит свою Любушку — словами не расскажешь. Он себе без нее и минуты представить не может. Да и в редкой семье такое бывает, что вот уже пятнадцатый год живут вместе, а он все, словно сумасшедший, не может на нее спокойно смотреть.
Павелецкий мечтал ли о такой замечательной жизни, выстроенной им самим собственными руками в чужом городе, в недавнем прошлом обычный деревенский мальчишка? Конечно же, нет. Подумав обо всем, об этом, Сергей Иванович остался горд собой.
Через несколько дней поездной жизни в три утра эшелон остановился у вокзала в родном столичном по-осеннему чуть морозном городе Сыктывкаре.
Командир оперативной группы, а заодно и сводного отряда коми милиции Сергей Иванович Павелецкий, отрапортовал встречавшим из управления внутренних дел о выполнении поставленной задачи, о том, что весь личный состав жив и здоров. После чего дал команду своим орлам разгрузиться и ехать на базу. Дела шли, не придерешься, но на душе все равно было почему-то неспокойно. И тут произошло то, чего он меньше всего ожидал. Через неделю полковнику исполнялось сорок пять. Не возраст для его погон, полковники по положению могут служить до пятидесяти. Однако, не смотря на это, один из кадровиков-борзописцев шепнул, что уже готова «болванка» приказа об увольнении Павелецкого из органов по выслуге лет. «Вот, крысы тыловые,— зло подумал он,— видимо, моё «хлебное» место начальника ОВД в Нефтегорске кому-то понадобилось… Не зря, значит, душа не на месте. Не ожидал я от министра такой подляны, хотя за полгода в республике много что могло произойти, всё равно обидно…»
Выяснив источник беспокойства, Павелецкий, однако так и не успокоился. Может, что с Любашей стряслось. С его любимой женушкой, пока он был на Кавказе, игрался в аты-баты, беда приключилась?
