Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения

Захлопнулись дверцы «скорой», я подошел к врачу:

— Куда вы ее повезете?

Он скользнул по мне безразличным взглядом:

— Вы что, родственник?

— Нет, но если объявятся родственники, то что сказать?

— Скажите, что увезли в морг, — эскулап был дерьмовым парнем, набивал себе цену, стараясь выглядеть значительнее, чем был на самом деле, но явно не с того начинал.

— Без тебя догадался, что не в «Макдональдс»! — резко заметил я, но он плевать на меня хотел — сел в кабину и укатил. Пришлось тащиться за ним до самой больницы имени 8-го Марта, а потом назад: морг, куда его, видимо, направил по рации диспетчер, не принял, они что-то долго выясняли на повышенных тонах с прозектором в халате и маске. Наконец, на Башиловке в стационаре труп сняли и опустили в ледник, и только после этого я позвонил Горохову.

— Привет, лапуля! Как дела? — подозрительно весело для такого раннего времени прокричал он в трубку. — Когда мы наконец отметим наши отношения за круглым столом?

— Отношения за круглым столом — это что-то из дипломатии. А ты мне нужен не как сотрудник МИДа, а как трупорез, у которого есть связи во всех городских моргах, — поспешил я настроить его на деловую волну.

— Да пошел ты! — в его планы явно не входило заниматься работой в выходной, — Я к нему как к человеку, а он…

— Саша! Если ты свяжешься с моргом на Башиловке, я уставлю круглый стол бутылками так, что закуску придется накрывать на квадратном. Немедленно! Только что привезли, некто Балашова Анастасия Емельяновна.

— У меня там никого нет, — соврал он, не в состоянии перестроиться с выпивки на дело. — А потом, я не знаю их загрузки — могут продержать до понедельника.

— Сергеич! Мне нужно знать: сама померла или помогли. До понедельника не отложат, она и так, по моим скромным подсчетам, часов двенадцать назад откинула тапочки.

— Часов двенадцать, — проворчал он, — у меня на Бауманской по неделям лежат.

— Вот и врешь! — уличил я его. — У тебя сплошной поток, потому что в морозильных шкафах ты хранишь бананы.

Он засмеялся:

— Ты устарел, Француз! Это было давно.

— Ну, значит, киви. Слушай, я в работе. Мне до завтра нужно вычислить одного типа, за которого могут обломиться бешеные бабки. Заказчик оплачивает расходы, так что обещай башиловскому коллеге что хочешь — я на сотовой связи!

— Погоди, погоди! Эй!.. Ты где?..

16

Я был уже далеко. В том, что Горохов сделает все возможное, я не сомневался: он пропивал массу денег, но не совесть. Он был сыном выдающегося судебного медика и вместе с интеллигентностью унаследовал центнер неопубликованных трудов, которые ему могли принести звания, степени и признание в научных кругах, но он ими не воспользовался — не потому, что пил, а потому, что это было бы, с его точки зрения, непорядочно — использовать не свои труды. С ним считались, его знали в Институте судебной медицины и в Генеральной прокуратуре. В прошлый раз именно он помог мне разобраться с трупом, предположив наличие клостридиума. До этого в отечественной судебно-медицинской практике с подобными фокусами никто не сталкивался — Горохов читал всю мировую специальную литературу, касавшуюся его профессии.

Я свернул на проспект Жукова. Снова просигналил компьютер. Почему-то вспомнилась реакция Решетникова на этот сигнал — он велел остановиться не сворачивая, мимо промчалась какая-то иномарка. Так ведь мимо же?.. Подобный маневр на перегруженном проспекте мог дорого обойтись, и я отказался от экспериментов, но в зеркальце все же понаблюдал. Либо за мной тащились все сразу, либо — никто. Сзади поджимала «Волга» с антенной, но, во-первых, «Волг» с антеннами было больше, чем без антенн, а во-вторых — у меня надежная трубка, Кристиан Марселей покупал несколько таких специально для своего агентства: с пятью степенями защиты и нейтрализатором подслушивающих устройств.

До Серебряноборской оставалось минут двадцать езды. Рассчитывать на то, что за это время успеют вскрыть Балашову, не приходилось, и я мысленно выстраивал план разговора с Матюшиным без учета результатов вскрытия. Судя по адресу в техпаспорте «Жигулей», разбитых незадачливым гонщиком Рыжим, Алексей Петрович обитал в частном доме, причем вселился туда совсем недавно, а именно — после досрочного освобождения, потому что все его имущество по решению суда было конфисковано. Стоило посидеть пять лет, чтобы купить дом в Серебряном Бору! Были переписаны счета на подставных лиц или деньги хранились в чулке тетки Матюшина Балашовой — не имело значения, но что не в банке Майвина «Риэлтер-Глобус», так же несомненно, как то, что Серебряный Бор находился на западе Москвы, в то время как сфера влияния Майвина распространялась на восток.

Дома, машины, кабминовские и парламентские воры, вместе взятые или еще не взятые, банки и акционерные общества в мой прейскурант не входили: ежу понятно, что порядочный человек на вершину власти взобраться не может, а взберется — не устоит: слишком много альпинистов, кого-то придется сталкивать вниз. В моем прейскуранте значился Ямковецкий. Правда, я не спросил у Майвина, живой он ему нужен или мертвый тоже сойдет, но путем логического умозаключения вывел, что за живого заплатят больше.

Я пересек Строгинский мост и поехал по набережной. По мере приближения к лесопарку все чаще попадались особняки, владельцы которых за сто двадцать долларов в час не пошевелили бы и пальцем. Каждого из них охраняла дюжина таких, как я, все вместе они образовывали армию, способную противостоять Российской во главе с Верховным главнокомандующим. Ничего, скоро придут «наши». Вот в этом здании с гаражом, зимним садом и со спутниковой антенной на крыше разместят избу-читальню. А вот в этом, слева — откуда торчит капот «шестисотого» «Мерседеса», — будет агитпункт. Домик на отделанном мраморными плитами фундаменте вполне сойдет под клуб, а вот этот — с будкой для охранника — займет общежитие имени монаха Бертольда Шварца. Ничего, «наши» разберутся! Вместо спутниковых антенн еще взовьются стяги, окрашенные кровью верных зюгановцев! Кровопийцы еще покормят вшей на строительстве Беломорско-Балтийского канала! Великий Приватизатор прольет не один литр трудового пота на земле, отданной трудовому крестьянству под коноплю. Неужели всем им, этим сраным профессорам и бизнесменам, реформаторам и приватизаторам, не понятно, что пролетариат не получает заработной платы, хлещет горькую и митингует от гордости за свое происхождение, а работать не желает от избытка ума, чести и совести? Эх, господа, господа! Сталина на вас, проклятых, нет!..

Дом номер четыре стоял в глубине участка, отгороженного высокой металлической решеткой с прямыми пикообразными прутьями. Само здание ампирами не изобиловало — так, серединка на половинку: высокий гранитный фундамент, кирпичные стены в два этажа, гараж в цоколе, деревянная мансарда, черепичная островерхая крыша. Для бедного неплохо, а богатые в таких не живут. Или наоборот.

Остановившись перед калиткой с почтовым ящиком, я вышел из машины и позвонил в звонок.

Перед фасадом чернели аккуратно разлинованные грядки — совсем немного, для первой весенней зелени; справа, слева и позади дома росли сосны, с южной стороны ограду заменяли густо посаженные кусты смородины. За дорогой тянулась лесополоса — редкая, ухоженная, переходящая в песчаный пляж. На противоположном берегу виднелась пристань, от нее как раз отчаливал белоснежный «Метеор». Если бы сюда привезли человека с завязанными глазами, он вряд ли поверил бы, что находится в Белокаменной.

Любопытные, однако, ощущения возникают у человека, когда его рассматривают в щель между занавесками из окна. Почти такое же, как во время обыска: хочется выглядеть не то значительней, не то простодушней, особенно если в кармане не пропуск в Генеральную прокуратуру, а удостоверение частного детектива и ты всегда знаешь, что если тебя пошлют на все четыре стороны, то ты на все четыре и пойдешь — никуда не денешься. А если дело, по которому ты работаешь, еще и не согласовано с органами, которым работать над ним предписано законом, то лучше вообще сказать, что перепутал адрес и не туда попал.

Не успел я сменить шапку Мономаха на шапку-невидимку, как белая дверь с витражным стеклом отворилась, и на высокое крыльцо вышла женщина в элегантном коричневом платье и кремовой вязаной кофте.

— Вам кого? — крикнула она, не успев навести на меня фокус и тем самым подтвердив, что разглядывала меня из окна.

— Матюшин Алексей Петрович здесь проживает?

— Здесь, но его нет дома. А вам он зачем?

Нас разделяло метров тридцать, и, разговаривая с ней, я словно разговаривал со всей улицей. Меня смущало не то, что предстояло назвать Матюшина говном — об этом, надо полагать, его соседи знали и без меня, — а что такая благопристойная с виду женщина с аспидно-черными с проседью волосами, большими карими (а может быть, синими или даже разноцветными) глазами на большеротом скуластом лице, вела себя, как последняя мещанка.