Сергей Зверев - Матросы «гасят» дикарей
– Я так и знал, Шура, что ты только симулируешь эволюцию, – дрогнувшим голосом сказал Глеб.
– Да, это так, – согласился Антонович. – Решил на старости лет смыть с себя налет цивилизованности.
– И что тебя на это подвигло? Скажи, ты еще дружишь с собственной головой? О господи, Шура… – Глеб перемахнул через борт, выбрался на берег, загребая воду, и заключил товарища в суровые мужские объятия. Да ну его, такого голого! – отстранился, окинул взглядом, прыснул. Вылитый хулиган из «Операции «Ы», которого Шурик закатал в рулон обоев!
– Кончайте ржать, придурки! – грозно рыкнул Антонович, сверкая глазами. – Это не блажь, а суровая производственная необходимость! Вот, полюбуйтесь, – он повернулся, демонстрируя гору полезных вещей, лежащих в шаге от леса: миниатюрное каноэ на двух человек, автомат Калашникова десантного исполнения, мешок из волокон деревьев, забитый боеприпасами и остатками гражданской одежды, два бездыханных папуасских тела, вроде тех, на которых вчера уже насмотрелись…
– Неплохую ты собрал коллекцию, – похвалил Глеб.
– А вы чего тут шмаляете, как ненормальные? – зашипел Антонович на веселящихся американцев. – Спалимся из-за вас, ушлепков… Ржут, как дебилы, блин, – он плавно перешел на русский. – Палец покажи, а они уже в хохот, кретины… Ладно. – Антонович подобрел. – У этих бесноватых деревня, похоже, километрах в пяти, – он показал рукой куда-то по диагонали. – Здесь тропа, на этом участке они выставляют посты. Выстрелы услышат, но пока еще среагируют…
– Поплыли, – спохватился Глеб. – Скидывай трупы в воду и садись к нам – Боливар сдюжит. Бери автомат, мешок, больше ничего не бери. В дороге расскажешь, как ты докатился до такой жизни…
Они торопливо отгребали от места, где нагадили. Каноэ просело в воду, но пока уверенно шло и слушалось весел. Шура путано повествовал, он не мастак был выстраивать длинные, стилистически выверенные монологи. Прыжок из рубки в речку был пронзительной песней, едва не ставшей лебединой. Но Шура занимался в далекой молодости роупджампингом, поэтому не треснулся лбом о борт, а пролетел в нескольких сантиметрах от него. Он не видел, как спасались бегством присутствующие в лодке господа, поэтому о судьбе их даже не подозревал, хотя и имел смутное подозрение, что кто-то обязан уцелеть, ведь настоящий спецназовец и в огне не горит, и в воде не тонет! Он понял, что половина отряда накрылась ржавым тазом, когда обнаружил себя в кустах на правом берегу Анокомбе, а потом в ложбине над левым берегом протоки. Кенни он не видел, да и тот его не видел. Зрелище проплывающих по протоке дикарей, возвращающихся в стойбище с потерями и добычей, Антоновича потрясло до глубины души. Такое впечатление, что посмотрел «Клуб кинопутешественников» в 3D. Или во временную яму провалился! Сообразил, что у мужиков сгорают последние жизни. И смерть, похоже, начинает задумываться о бойцах «сводного интернационального» отряда. Дикари трещали, как сороки. Их и так не самые добрые физиономии буквально распирало от злости. Почему не убили пленников сразу, он как-то не задумывался. Страшно было задумываться… Натура у офицера такая – сам погибай, а товарища выручай. И только так, а не наоборот. Зверски уставший, он забрался на барк (очевидно, до появления Кенни), наткнулся в бардаке на автомат, мачете, перекусил тем, что нашел. При этом Антонович много думал, сделал правильный вывод и, вместо того чтобы топать за дикарями по реке, спустился по веревочной лестнице в овраг и через десять минут, по проторенной дорожке, добрался до того места, где дикари отбили у рэсколов девушек, а самих убили. И надо же такому случиться, что именно в это время против течения мимо Шуры плыла та самая флотилия, которую он настиг, срезав путь по оврагу. Он сообразил, что с дюжиной патронов в автомате долго не продержится и толку от этого не будет. По крайней мере, он на верном пути. Антонович спрятался в кустах, а когда дикари уплыли вверх по течению, протащился вдоль берега метров триста, пока окончательно не стемнело. Потом нагреб на себя листвы, веток, провалился в сон, надеясь, что за ночь его не растащат на кусочки местные плотоядные существа. Наутро он вновь ломился через джунгли (с мачете, в общем-то, терпимо), одолел километра четыре, грамотно делая передышки. Наткнулся на этот пятачок у берега, от которого по диагонали в глубь леса вела тропа. Рассудив, что тропа может вести только в деревню, Шура решил переждать, посидеть в засаде. Словно чувствовал, что появится кто-то из своих. Но до этого пришлось пережить несколько неприятных минут, когда сверху по течению из-за излучины вдруг появилось маленькое каноэ, а в нем сидели двое бдительных дозорных в «боевой форме». Надежды, что они проплывут мимо, не сбылись. Пятачок оказался одним из немногих, где можно было пристать. Плюс еще эта загадочная тропа в глубь джунглей… Шура попятился в лес, а эти двое образин высадились на берег, выволокли лодку и собрались пешком покорять тропу. «Война так война», – подумал Антонович и с голыми кулаками бросился на дикарей.
Охватившие его в эту минуту чувства можно было выразить только кулаками. В ближнем бою против опытного боксера эти двое не имели шансов. Он их убил и вытер о них ноги. А потом задумался: мы такие умные, что всегда находим оправдания собственной глупости. Патруль будут искать, но где и когда? И тут его осенило: надо сменить имидж. Отобрал у покойника мешок, затолкал в него свою одежду, измазался черной глиной, которой под деревьями было с избытком. Если уж и направлять стопы в деревню, где в заточении томятся пленники, то в таком виде, чтобы это не вызвало нареканий…
– Хватит, Глеб, приставай сюда. – Антонович ткнул в облезлый обрыв. – Какого смысла плыть дальше? Деревня – напротив, а если сместиться чуть влево, то пересечем ту самую тропу… Ну, что, дорогие «котики», – подмигнул он выразительно смотрящим на него американцам, – спрячем лодку и покажем этим засранцам, что морской спецназ умеет работать не только в водных условиях?
Под пологом развесистых деревьев казалось, что уже вечер. Солнечный свет сюда не проникал, было ощущение, что они находятся в громадном замкнутом помещении.
Звуки разносились, как по морю в ясный день, приходилось контролировать дыхание, выверять каждое движение. Влажность царила такая, что одежда давно уже срослась с телом. Изрытая земля, сплошные лощины и горбы, заросшие травой, дебри папоротника и плетущихся по земле вьюнов, разбросавших петли-ловушки. Они лежали в низине под щербатым обрывом за догнивающим поваленным деревом, растопырившим сухие ветки.
Перед ними была тропа, от которой веяло каким-то мистическим холодком. Люди ежились, старались не подавать виду, что им страшно…
Они лежали в этом укрытии уже не меньше часа. Здравый смысл подсказывал, что если с пленниками в деревне что-то собираются сотворить, то произойдет это только вечером – днем люди заняты другими делами. Могли сотворить и вчера, но это сомнительно – слишком поздно воины племени добрались до дома. А пока еще оплакивали своих павших воинов, или как там это у них называется…
Команда спецназовцев молчала, они прислушивались к звукам, вглядывались за деревья. Мазались грязью на совесть, а потом еще и купались в жухлой листве, чтобы она прилипла, так что внешний вид соответствовал обстановке. Четверо леших, сливаясь с окружающей местностью, терпеливо ждали у моря погоды…
Кенни собрался что-то сказать, но Глеб сунул ему кулак под нос и тут же прижал палец к губам. Он различил шорох, и чутье подсказало, что звук не имеет отношения к звукам леса. Спецназовцы застыли. Снова шорох, треснула сухая ветка.
И через пару минут мимо них прокрались по тропе четверо одетых только в тыквенные «бандажи», но увешанных оружием дикарей! Они шли вкрадчиво, как кошки, подавшись вперед, сжимая топоры и копья, что где-нибудь в кино смотрелось бы смешно, а в реальной жизни не выглядело забавно. Боевая раскраска была другой, это даже не было похоже на раскраску. Тела туземцев покрывал густой налет серо-белого порошка, что-то вроде талька, золы или детской присыпки. «Косметику» наносили на кожу неравномерно, и люди в ней смотрелись воистину жутковато. Они не были похожи на живых людей. Зомби, вставшие из могилы и отправленные охранять покой деревенских обитателей! Ей-богу, при взгляде на эти уродливые создания кровь стыла в жилах.
У них и лица были безобразные, не похожие на лица обычных папуасов, которые, в общем-то, не уродливы, а в детстве и юности очень даже красивы. В них было что-то пещерное, неандертальское: глубоко запавшие в черепа черные глаза, корявые, несимметричные челюсти, тяжелые надбровные дуги. Кабаньи клыки торчали из носовых перегородок – признак солдата на тропе войны. Длинные хвосты из пучков травы довершали «военную форму»…
Они проходили очень медленно, тащились как черепахи, вращая головами. А когда скрылись за деревьями, волна облегчения накрыла, горячий пот потек со лба. Вроде как с обитателями загробного мира встретились… Их можно было перестрелять или накинуться и задушить руками, злости было через край, но где гарантия, что после этого вся деревня и парочка соседних не устроят на них облаву?
