Сергей Зверев - Наследство хуже пули
– Ганновер?
– Из Новосибирска в Нью-Йорк самолеты не летают. И потом, я не смогу сейчас воспользоваться счетами. Половину моих средств Холод перевел в Россию, половина по-прежнему в банках на Каймановых островах. И здесь и там я могу воспользоваться известным тебе приемом с дактокартой, но согласись, что лучше уж с отпечатками Мартынова появиться в Ганновере, чем в Новосибирском филиале Внешторгбанка.
Всю дорогу Мартынов бормотал, и Маша замечала в нем новые черты, которые не были знакомы ей ранее. В их первую встречу перед ней возник неразговорчивый мужчина с железной хваткой и взглядом хищника. Конечно, не это увлекло ее в отношения с ним и не хищнические повадки Мартынова притягивали. В нем кипела жизнь, понять которую захотела бы, наверное, любая. Оказывается, в этом мужчине, повадками напоминающем киборга, дурные привычки, и любовь, и страсть как-то уживаются… Но сейчас, видимо по той причине, что марш сквозь строй он совершал уже не в одиночку, старая оболочка стала местами рваться, обнажая Мартынова нового, Мартынова настоящего.
Во взгляде его стал присутствовать страх, не животный, уродующий мужчин, а человеческий, раскрывающий всю глубину души человека, опасности не страшащегося, но постоянно о ней думающего, человека любящего, заботливого. Маша была уверена в том, что имей Мартынов возможность действовать в одиночку, этот страх обязательно пропал бы, уступая место рефлексам, нажитым в неволе и воспитанным в непроходящем желании жить. Но чего стоят рассуждения об Андрее как о бывшем заключенном, как о негодяе, по общепринятым меркам, чего стоят слова о том, что он – хищник и стервятник, когда в глазах его сейчас царит страх за нее, женщину?
Она не знает, как он жил до нее. Сколько раз брался за нож и скольких обвел вокруг пальца. Придет время, он обязательно расскажет. Не может быть, чтобы не рассказал. Но это будет рассказ о прошлом, рассказ о том, кем был он и куда могла бы завести его судьба, не произойди той ночной встречи в Ордынске. Теперь, когда это случилось, когда она имела уже с десяток доказательств того, что Мартынов не брался за нож ради азарта или денег, она была уверена и в том, что он не делал этого и в прошлой своей жизни. Той жизни, о которой она не знает и в которую он теперь пытается ее привести.
Проблем с билетами действительно не было. Несмотря на то что регистрация на Ганновер началась четверть часа назад, у стойки со скучающим таможенником и сотрудницей аэропорта в зале VIP было тихо и безлюдно.
– Если мы пройдем регистрацию сейчас, – тихо проговорил Маше Мартынов, мы окажемся в замкнутом терминале для ожидающих рейс. Выход оттуда только на летное поле. Если мы задержимся и зал наполнится преследователями, если о них можно вести речь, то мы не пройдем регистрацию – нас увидят в зале. В любом случае будут проверены кассы и рейсовые листы… Но если легавые поленятся проверять документы да не увидят нас в зале ожидания… тогда, быть может, они просто доложат, что объект проверен, и убудут…
– С каких это пор ты стал оглашать свои размышления?
Мартынов пожевал губами и посмотрел в сторону спаренных дверей, на которых виднелись таблички с силуэтами фигурок противоположного пола.
– В кейсе есть то, что никак не должно находиться у меня при досмотре ручной клади.
Маша обмерла.
– Надеюсь, речь идет не о голове Вайса?
– Нет, речь идет о его пистолете. Мне вдвойне неприятно его таскать с собой, учитывая, что из него был пристрелен Уилки.
– Боже мой, – оглядываясь по сторонам, заговорила Маша, – боже мой… Я сойду с ума. И ты таскал это с собой через весь город?!
Андрей подхватил кейс и направился в уборную. Объяснять, что ему не хотелось оказаться перед новой партией отморозков Малькольма или просто русскими дегенератами с пустыми руками, не стоило. Сейчас как раз тот случай, когда женщине не дано понимать очевидное. Женщина в шоке. Они так и говорят, когда сталкиваются с мужской проницательностью, – «Я в шоке». Им трудно признать, что мужчина оказался предусмотрительнее. Другое дело, что пистолет этот оказался совершенно бесполезен, когда неприятность случилась в микроавтобусе… Но все случаи не предусмотришь. Зато под рукой оказалась отвертка. А полчаса назад могло случиться так, что нужно было бросать этот кейс к чертовой матери и палить, уходя, из трофейного «вальтера».
Оказавшись в туалете, Мартынов машинально осмотрелся. Трое у писсуаров, двое в кабинках. Этой публике сейчас не до его манипуляций. Притворив за собой дверь свободной кабинки, он поставил на стульчак кейс, осторожно открыл его и еще раз осмотрел содержимое. Все бумаги, открывающие ему доступ к деньгам Малькольма, находились в порядке. Разве что были сероваты от пыли, видимо, старик не слишком заботил себя сбережением чужого имущества. Как кейс был открыт русским «левшой», так и лежал где-нибудь под продавленным диваном в распахнутом положении. Не хватало пары документов, их, видимо, дед пустил на самокрутки. Но, слава богу, бумага для принтера не самый лучший заменитель папиросной, а потому остальные документы находились в сохранности. Но и те, которых недоставало, не могли помешать имеющему весь пакет перевести деньги на нужный ему счет.
Вынув «вальтер», Мартынов защелкнул замки пустого чемодана и освободил от него руки. Приподнял крышку сливного бачка и опустил в него пистолет. «Вальтер» выпустил из своего нутра десяток пузырей, заполнив себя водой и выпустив воздух, замер на дне.
«У меня нет другого выхода. Я понимаю, что заряженный ствол может оказаться в недобрых руках, но у меня нет иного выхода. Радует лишь то, что крышку поднимать будет не пассажир – ему незачем ремонтировать сломанный унитаз, первым пистолет, скорее всего, увидит уборщица или сантехник. Этим ствол вроде как тоже не нужен…»
Убедив себя в том, что пистолет обязательно будет сдан в милицию, Мартынов успокоился. Можно было избавиться от него в Новосибирске или по дороге в аэропорт, но по старой, въевшейся в его душу привычке он не хотел избавляться от оружия до того момента, как начинал чувствовать себя в безопасности. Конечно, зал ожидания в аэропорту в час милицейского аврала – не самое безопасное место, однако во всем нужно знать меру. Подойдут сержанты и скажут без задней мысли: «Предъявите багаж к осмотру» – и никуда не денешься, после 11 сентября в Нью-Йорке и 1 сентября в Беслане попробуй начни заявлять о своих конституционных правах…
Взяв с подоконника стопку бесплатных журналов, взвесил на руке. «То, что надо».
Невероятно, но больше всего Мартынову хотелось выпить. Подойти к барной стойке и попросить стакан русской водки в запотевшем стакане. Жахнул бы! Жахнул – с удовольствием! Отпустила бы тревога, расслабились одеревеневшие от постоянного напряжения ноги и руки, голова полегчала бы на пару килограммов – лишнего в ней накопилось за эти дни…
Он подавил усталую усмешку, подумав о том, что ему сказала бы после этого Маша (жена!).
Жена… Смешно все это получилось. Смешно и грустно. Наверное, не так она видела свою свадьбу… Впрочем, какая свадьба? Ее же не было… Была продажная стерва из ЗАГСа, сам ЗАГС и они, без свидетелей, колец и намеревающихся как следует оттянуться родственников и друзей.
Не будет никакой свадьбы. И брак нужно расторгнуть сразу, как появится возможность. Если уж быть им вместе, то не в силу обязанностей, взятых таким образом. Мартынов не должен быть женат. Но разве может это помешать сделать женщину счастливой?..
Думай он о чем-то другом, возможно, он и оказался бы через минуту там, где намеревался быть – рядом с Машей. Но аэропорт и близость свободы настолько опьянили его, что он совершил ошибку, которую никогда бы не позволил себе совершить еще полчаса назад.
Он вышел в зал не как беглец, а как пассажир.
Он шел по залу с невидящим взором, распознавая перед собой лишь конечный пункт следования…
Оставшись одна, Маша долго не могла справиться с волнением. Ох… Он бы еще в туалете ничего не натворил. По нему видно – устал. Издерган, измотан, нервы на пределе…
Маша посмотрела в сторону туалетов. И придумала для себя знаковый сюжет. Если он выйдет и благополучно дойдет до нее, значит, все будет в порядке. Они пройдут регистрацию и, никем не замеченные, поднимутся в воздух. В Германии ему будет легче, и он снова возьмется за ум… Значит, полет в Нью-Йорк будет действительно приятным. Стюардессы иногда не лгут.
И в этот момент – ни минутой раньше, ни минутой позже, что избавило бы от необходимости совершать опрометчивые поступки, раздалась телефонная трель…
Эти дни утомили Машу. Сделали ее сознание недвижимым и безвольным. Несколько суток кряду без сна и еды. Забота об Андрее, этот кошмар на теплоходе и в гостинице… Не случись этого, она бы обязательно вспомнила, что ее телефоном еще несколько дней назад завладел Вайс, а потому звонить он не может по определению. Он и звонит-то не так, как этот, настроенный по умолчанию – обычной трелью, переливчатой и нудной.
