Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов
К сожалению, советские патроны гансовским и в подмётки не годились, почти все испортились. Вообще-то «водяные» патроны сохраняются хорошо, но работавшая по принципу «всё для фронта, всё для победы» отечественная промышленность клепала маслята лишь бы числом поболее, ценою подешевле. Вот и приходили в негодность. Положение не могла исправить даже пресловутая балдорисовская удача.
Между тем, 7,62-миллиметровых патронов нам требовалось много, винтовочных и пистолетных. В арсенале Пухлого преобладали совдеповские системы, которыми он вооружил нас для больших маневров. Гулять – так от души! Боре был выдан ручной пулемёт Дегтярёва с полным диском, Дима получил самозарядную винтовку Токарева, Крейзи оснастили пистолетом-пулемётом Шпагина. Балдорис скромно удовлетворился бывшей у него трёшкой. Я вообще пошёл налегке как турист. Ружьё брать не стал, я и в городе настрелялся. Пистолет Стечкина, завёрнутый в чистую тряпку, покоился в сидоре. С волыной, не раз меня выручавшей, я не расставался даже в лесу.
Таких бесогонов многострадальная Синява ещё не видывала. Акимов пришил наискось по верху ушанки отличительную красную ленту и стал совсем похож на партизана. Глинник с Балдорисом смахивали на вернувшихся с передовой гансов, а Крейзи вполне мог проканать за дикого ополченца. В таком колоритном прикиде наша банда, кряхтя и лязгая, выкатилась жутким похмельным утром в хмурый ненастный лес.
Похмельный упадок сил дал о себе знать: все быстро продрогли и захотели есть. Перед отправкой ни у кого с бодуна кусок в горло не лез, но потом расходились и проголодались. Балдорис размял натёртые ноги и жаловался. Бесполезное железо на плечах давило к земле. Провиант в вещмешках тоже весил изрядно. Поэтому решили сделать привал, но сначала наметили добраться до плодоносного участка, ибо после обеда на большой переход сил ни у кого не останется. Ближайшим трофейным Клондайком были карты. Когда мы доплелись туда, солнце уже находилось в зените.
Встали лагерем. Наиболее сознательные умелись за дровами, самые умные занялись кухней. Я достал из рюкзака лопату, насадил на черенок и прощупал пятачок для костра на предмет мин и снарядов. Ничего подобного не нашёл. Если и лежит в глубине торфа патрон-другой, ничего страшного. Разогреется, хлопнет – подпрыгнут угли, может быть взлетит зола, да и только.
Пухлый первым делом выбрал парочку стоящих рядом деревьев, повесил на них гамак и улёгся. Закутался в одеяло как в кокон и на все вопросы отвечал: «Шли бен зи на хуй, аллес». Одеяло у него было старое, в латках, обгоревшее по краям. Классический походный вариант, образующийся из совершенно новой вещи за пару сезонов.
Брошенные проводником на произвол судьбы, мы самостоятельно занялись стряпнёй. Главным кулинаром был я. Мне помогал Акимов. Процесс готовки отнял у нас менее часа. Индикатором послужило дикое племя, стянувшееся на запах. Окружили костёр и смотрели на булькающее варево, пуская слюни. Дима непринуждённо говорил по мобилу. До него опять дозвонились.
– Готово. Суп из семи залуп, – ко всеобщему удовлетворению объявил я, снимая с огня казанок. – Давайте кушать, уважаемые синьоры!
Синьоры с ложками наготове возбуждённо задвигались, пуская слюни. Призыв возымел действие. Закачался гамак, из кокона проклюнулась голова Пухлого, одетая в шнурованный на макушке ватный подшлемник, какие носят строители и портовые рабочие.
– Уже? – скривилась раздутая от сна и алкоголя рожа.
– Давно уже, – Пухлый, конечно, сволочь, но обижаться на него было бы глупо. – Дуй к огню.
Вова присоединился к нам. Забряцали котелки. От варева шёл густой пар. Присевший на пенёк Глинник был вылитым пленным гансом в партизанском лагере. Он жадно шуровал складной ложкой-вилкой, склёпанными на ручке. Столовый прибор был у него настоящий, вермахтовский.
Будучи в центре пристального внимания, котёл быстро опустел. Сыто рыгая и попёрдывая, следопыты разбрелись по поляне. Закурили. При полном безветрии в лесу заплавало столько дыма, будто стреляли целую неделю.
Интенсивный марш и плотная трапеза на свежем воздухе возымели чрезвычайно оздоровляющее действие. Насмолившись вдоволь, мы принялись собирать инструмент. Крюки и лопаты для удобства несли разобранными. Пухлый повёл нас к богатой делянке. На удивление, последствия вчерашнего пира ощущались значительно меньше. Поначалу об одну колдобину тупо спотыкалось трое-четверо идущих гуськом людей, но затем походняк выровнялся, шаг стал упругим. Я имел честь наблюдать за оживлением товарищей, поскольку сначала встал замыкающим, но, видя, что никто ничего не теряет и надобности контролировать стадо нет, вырвался вперёд и догнал Пухлого. Из-под ног выпрыгивали коричневые земляные лягушки. Пухлый колол их щупом, нанизывая как на копьё. Лягушки пищали и дохли. Пухлый только посмеивался.
Свой подшлемник он успел сменить на ВВшную бескозырку. На боку его болтался «шмайссер», а по бедру тяжело колотил подсумок с запасными рожками. Вид Пухлый имел самый злодейский. Нечто вроде одичавшего НКВДшного диверсанта.
Вскоре под ногами захлюпало. Показались бурые зеркала торфяников. И началось…
Балдорису фартило так, что остальным просто делалось обидно. Совершенно походя выудил револьвер неизвестной системы. Мы такого раньше не видели, не подозревали даже, что такие существуют. Револьвер имел в барабане четыре гнезда под немецкий винтовочный патрон 7,92 мм. Это была вершина эволюции фаустваффе [24] Второй Мировой войны.
Испытывать монстра доверили владельцу. В безкислородной среде железо сохранилось великолепно. Наспех просушили волыну. Набили барабан патронами из «водяного» цинка. Балдорис поудобнее взялся за рукоятку и надавил на спусковой крючок. Осечка. Гансовские маслята тоже порой дают сбои. Осмелевший Болт вторично взвёл и спустил курок.
Выстрел подбросил его руку на полметра вверх. Отдача из-за грязного дульного канала была настолько сильной, что Балдорис отшагнул назад. Удивительно, как только револьвер не вылетел из пальцев, заряд был всё-таки мощный.
– Ух ты, вот это дало! – мы столпились вокруг Болта, с интересом разглядывая дымящуюся пушку.
– Чуть руку не оторвало, – пожаловался Балдорис, растирая левую кисть. Он был левшой.
– Надо было слабее держать, – запоздало подсказал Глинник, – тогда сила отдачи ушла бы на полёт. Вырвался бы из пальцев и пускай кувыркается себе в воздухе.
– Запястье-то не вывихнул? – деловито осведомился Аким. – А то как потом будешь ложку держать?
– Я правой ем, – Балдорис морщился, массируя руку. – Но тряхнуло – мама не горюй!
– Зато ствол прочистился, – цинично резюмировал Пухлый. – Теперь его не разорвёт, можно всем стрелять.
Постреляли все. Ухайдакали десятка три патронов. Револьвер раскалился и высох. От него пахло горелым торфом. Нашмалявшись вдоволь, мы с Акимом замутили обед, а покалеченный, но счастливый обладатель четырёхзарядного чудовища принялся протирать и смазывать свою находку.
Костерок ещё тлел. Перед тем, как оставить лагерь, я положил в огонь две жердины, чем избавил себя от лишних хлопот.
– Шпах! – приветствовал нас очаг взрывом необнаруженного патрона. Должно быть, лежал неглубоко. Сосновые хлысты вздрогнули, один чуть откатился, роняя искры.
– Ты же прощупывал – с укоризной сказал Аким.
– И на старуху бывает проруха, – пожал я плечами, – как тут все патроны углядишь, когда ими земля буквально пропитана! Здесь же, когда бои шли, леса не было. От Синявы остались только выжженные поля, по которым воюющие стороны ездили на танках друг по другу! А ты меня из-за одного патрона винишь.
– Да знаю я, знаю, – пробурчал Аким, вешая на дерево шпалер. – Ты лучше вот что скажи, чем будешь нас потчевать. Это я к тому: что за продуктас доставать?
– Супом, – ответил я.
– Из семи этих самых?..
– Не обязательно, – прикинул я ассортимент пищевых запасов, – сварганим полноценный обед.
Наполнили из индейского колодца казанок и повесили над костром. Помню, когда начинали копать оружие, воду всегда брали с собой, считая, что здешняя слишком грязная. Однажды поволокли в лес армейский тридцатилитровый бачок, тяжёлый, как смертный грех. Дураки. Но, впрочем, молодо-зелено. Потом уже, когда подросли, плюнули на санитарные предрассудки. Таскать на ремне по четыре фляги было невыносимо. Мы стали рыть ямы и вычерпывать из них водицу. Кипятили. Пили. Никто не умер.
Другой бедой являлись продукты. Они были тяжёлые и быстро кончались. Взрослея, мы наглели и умнели. Стали лазать по дачам, придя к выводу, что носить на горбу провиант – слишком обременительно, когда его можно украсть. В окрестных садоводствах трофейщиков не любили, могли запросто рыло начистить.
Разумеется, сейчас, став людьми солидными, мы не могли позволить себе заниматься ненужными глупостями и взяли в лес изрядный запас жрачки. Правда, я подозревал, что её надолго не хватит. Сие особенно не расстраивало. Станет скучно – вернёмся на базу, мы ведь развлекаться приехали.
