Сергей Соболев - Командировка на тот свет
– Целься меж лопаток! – скомандовал Ахъяд. – Или в затылок! Короче, завали ее с одного выстрела!
Парень перевел флажок в среднее положение «АВ». Никто не успел понять, что происходит, как юноша, разворачивая корпус влево, оскалив зубы в беззвучном крике, нажал на спусковой крючок. Он метился в амира и расположившихся рядом со старшим бойцов! Но звуков стрельбы не последовало…
Ахъяд, отступив на шаг, в свою очередь, выбросил вперед руку. Звонко треснул выстрел одиночным из «стечкина».
– Ах ты, шайтан! – процедил боевик, поднимая с плитки выпавшую из рук безумца «сучку» (он предусмотрительно извлек из рожка патроны). – Обмануть решил?! – Переступив через труп – пуля угодила юнцу в затылок, – направился к амиру и тем братьям, кто наблюдали за «спектаклем». – Вот же бар-ран! Видели? Я его одним выстрелом завалил!
Умара Вахаева держали связанным в одном из помещений третьего корпуса. Заперли в какой-то кладовке, предварительно связав ноги и руки. Причем вязали Умара не так, как девочек, а по серьезному, по-мужски, со знанием дела.
Ближе к рассвету к нему наведались Алгереев и его телохранитель Ваха. Салман, младший брат Ахъяда, отпер одну из дверей. Ключами от большинства помещений всех трех корпусов разжились у местных администраторов, которые, когда их «попросили», указали, где именно в главном корпусе хранятся ключи и дубликаты.
Свет включать не стали. Алгереев посветил в лицо человеку, лежащему на полу, на площадке перед металлической лестницей.
– Ну так что, Умар? Предложение тебе было сделано, не так ли? Время для раздумий у тебя тоже имелось. Что скажешь? Вернешься к нам? Будешь вместе с нами бок о бок сражаться, как это было когда-то в прошлом? Или…
– Я еще не решил, – процедил Вахаев. – Веревки на руках и ногах мешают думать…
– А как ты хотел? Доверие надо будет заново завоевать. Если, конечно, примешь верное решение.
– Я еще ничего не решил.
– Ну, и как долго ты будешь предаваться мыслям? Откажись от слова, данного центороевским! Ну а слово, данное федералам, не стоит и куска навоза. Разве не так?
Вахаев промолчал.
– Мы же знаем, Умар, под каким давлением держали твою семью, чтобы ты вышел из леса. И чтобы потом, когда прошел через амнистию, стал служить кремлевским марионеткам.
– Я не служу «кремлевским марионеткам», – произнес Вахаев. – Мне не стыдно ни перед семьей, ни перед всевышним за то, как живу и что делаю.
– Нам была бы не лишней сейчас пара рук… В сочетании с такой головой, как у тебя. Да еще с твоим опытом…
– Вы можете меня убить, – угрюмо сказал Вахаев, – но не сможете заставить делать того, что не захочу.
– Мы можем сделать кое-что похуже, чем взять и просто пристрелить Умара Вахаева…
– Например?
– Наши люди запустят слух, что именно от тебя получили информацию об этом лагере. И что ты помог нашему отряду захватить санаторий!
Умар промолчал. Но было заметно, как он напрягся, как круглятся желваки на его скулах.
– Тогда твоих родственников накажут либо сами федералы, либо это сделают центороевские. Ну а твой труп найдут здесь… убьют тебя из оружия одного из сотрудников охраны. Чтобы уже однозначно пошел слух, что ты был тут с нами заодно.
Ваха, перешагнув через лежащего на полу человека, спустился по металлической лестнице. Подергал ручку люковой двери. Потом попытался выкрутить «штурвал». Тщетно. Дверь то ли заперта изнутри, то ли наглухо заварена.
– Тут какая-то дверь! – крикнул он. – Эй, Салман! Вы проверяли ее? Пробовали открыть?
– Да, пробовали. Но не смогли…
Ваха на короткое время застыл у этой двери. Если по уму, то надо бы здесь хотя бы растяжку оставить… Но ему самому не хотелось заниматься этим. Да и пленника придется перекантовывать в другое помещение.
Он еще размышлял над посетившей его мыслью, когда его окликнул старший.
– Ваха, чего там застрял? Поднимайся!
Умар, догадываясь, что эти двое сейчас уйдут, вновь оставив его наедине с невеселыми мыслями, счел нужным сказать им напоследок то, что считал самым важным.
– Не трогайте чеченских ребят! Предупреждаю… Чтоб потом не было сложностей.
– Нохчей мы не трогаем… – сказал Алгереев (на деле все обстояло иначе – кровь уже пролилась, потому что одного парня только что застрелили у сцены). – От тебя, Умар, тоже во многом будут зависеть их судьбы.
– Вот и оставьте их в покое! Я отвечаю за безопасность этих парней и девушек.
– Тех, что приехали из Грозного? И только лишь их одних?
– Да.
– А остальные?
– Все прочие меня не особо интересуют.
Алгереев задумчиво покачал головой.
– Ладно, Умар. Ты тут побудь еще, подумай. Утром еще раз приду к тебе… И ты мне скажешь простую вещь: ты – с нами, или ты такой же баран, как и те, кого мы тут держим в заложниках.
Алгереев и его нукер выбрались из третьего корпуса на свежий воздух. Тамерлан поднял глаза к набухшему влагой темному небу. Все идет пока по плану; сам всевышний, кажется, гневаясь на неверных, направляет действия амира и его воинов самым наилучшим образом… Ну и его, Алгереева, опыт командира тоже не стоит сбрасывать со счетов.
Понемногу рассветает. В природе чувствуется напряжение; похоже, близится гроза. Уже сейчас понятно, что штурма до утра не будет. И утром его тоже не будет, не будет и днем, в светлое время суток. А вечером, если не случится чего-то экстраординарного, он, Тамерлан Адгереев, и еще несколько его соратников будут уже в другом месте – еще до конца нынешних суток в нескольких сотнях километров отсюда, от этого города, от пригородного поселка и санатория, где с наступлением часа икс начнется кровавый ужас и кошмар.
Глава 24
Умар передвинулся поближе к стенке, попытался устроиться поудобней, если это вообще было возможно в его положении. Спиной он ощущал холодящую поверхность стены. Голова раскалывалась от тяжелых мыслей. Салман, перед тем как запереть пленника в этом закутке, проверил, а затем заново перевязал путы на руках. Конечности затекли, в кожу вгрызлись туго затянутые шнуры… Но более всего у него сейчас саднила, болела душа.
Умар, прикусив губу, попытался, двигая за спиной кистями рук, на которых и без того уже содрана кожа, ослабить узлы… Он не знал, как поступит в том случае, если ему удастся избавиться от пут. Вряд ли эти дадут ему шанс. Но и сидеть просто так, бездействуя, думая о том, как все плохо, какая безвыходная ситуация, он тоже не мог.
Прошло всего каких две минуты, как его покинули, заперев, двое его знакомых из прежней жизни. И тут послышался странный звук – металлический, царапающий. И, что самое странное, звук этот исходил не от той двери, которая вела в коридор первого этажа корпуса № 3, а от другой. Той, которую только что дергал за ручку, пытаясь открыть, помощник Алгереева…
Волков остановился на пороге, держа люковую дверь приоткрытой. Прежде чем убрать фомку, при помощи которой он на время заклинил изнутри запирающее устройство, выключил свет в мастерской. Открыл… Темно хоть глаз выколи.
Какое-то время он прислушивался к внешним звукам. Что-то ему не нравилось; это беспокойство, это вдруг поднявшееся волнение обострило его слух до предела. Он услышал какой-то шорох… И он, определенно, доносился не из коридора. Его источник, что бы это ни было, находится ближе – не по ту, а по эту сторону двери.
Алексей переложил обрезок арматуры, его единственного оружия – если не считать монтажного ножа, найденного в мастерской, – в другую руку. Осторожно, затаив дыхание, шагнул через порожек люковой двери. Достал из кармана фонарь. Включив его, направил в сторону верхней площадки…
– Вот это да, – пробормотал он, потрясенный до глубины души. – Глазам не верю… Вахаев!
Времени для долгих раздумий у Волкова не было. Решение надо принимать быстро, в считаные секунды. При этом надо отдавать себе отчет в том, что, если он сделает что-то не так, отмотать пленку назад не получится.
Алексей поднялся на верхнюю площадку, достал из кармана куртки монтажный нож, раскрыл его… Умар Вахаев, человек, свинцовый «гостинец» от которого до сих пор напоминает о себе болями в ноге, наблюдал за его действиями, прислонившись лопатками к стене. Он молчал. Хотя ведь может в любой момент подать голос, предупредить земляков, с которыми раньше был заодно, – не с этими конкретно, так с другими, от этого ничего не меняется…
Но если бы этот человек был заодно с бандой, которая орудует нынче в ЦВС, то зачем бы его держали здесь связанным по рукам и ногам?
Алексей нагнулся, ощупал руками веревки. Прошептал:
– Ляг на бок!
– Горло будешь резать? – шепотом отозвался Вахаев.
– Если рыпнешься или крикнешь, то перережу, – угрюмо процедил Волков. – А может, сам не хочешь, чтобы я разрезал путы? Может, предпочтешь сидеть связанным в этой дыре, ожидая, чем все закончится?
– Как там у вас, у русских, говорят… – ответил Вахаев. – «Герой умирает однажды – трус тысячу раз». Давай, режь веревку!
