Вирус «Мона Лиза» - Роде Тибор
– Для начала я проведу вас к нашей «Моне Лизе». Сумку можете оставить здесь. Полагаю, это одно из самых надежно защищенных зданий в Испании.
– Обычно я не оставляю ее без присмотра, – ответила Хелен. – Она гораздо легче, чем кажется.
– Как скажете, – ответил сеньор Алегре, понимающе пожав плечами, и открыл дверь кабинета. – Вы знаете историю нашей «Моны Лизы»? – спросил он, пока они шли по коридору сектора управления.
– Только то, что писали в прессе.
– Картина находится в нашей коллекции с момента открытия этого музея в 1815 году. Однако много веков ее считали самой обыкновенной и более поздней копией подлинной «Моны Лизы», созданной фламандской школой. Когда же над ней начали работать перед крупной выставкой полотен Леонардо да Винчи в Лувре в 2012 году, анализы показали, что доска, на которой она нарисована, не дубовая, как предполагалось ранее, а сделана из древесины грецкого ореха. Такие использовались в мастерской Леонардо да Винчи.
К этому моменту они дошли до двери, которая вела в экспозиционные залы. Директор прижал палец к считывающему устройству, и дверь, негромко зажужжав, открылась. Точно такой же системой безопасности была оборудована дверь в подвал старика Вейша. Хелен помнила, как легко ее преодолеть.
– Но подлинник «Моны Лизы» нарисован на древесине тополя, – заметила Хелен, когда дверь у нее за спиной захлопнулась.
– Вы хорошо информированы. Это верно. Впрочем, наши исследования с применением инфракрасной спектроскопии показали, что древесина ореха имеет тот же возраст, что и подлинная «Мона Лиза». Наша картина тоже была создана в начале XVI столетия. Таким образом было доказано, что прежний вывод, гласивший, что это плагиат фламандской школы, неверен. Более того, наша картина возникла примерно в одно время с настоящей «Моной Лизой».
Директор быстро прошел вперед, не обращая внимания на висевшие справа и слева полотна. Хелен узнала некоторые работы Веласкеса, перед которыми она при обычных обстоятельствах могла бы провести не один час. Но сегодня они ее фактически не интересовали.
– Потом мы выяснили, что черный фон, окружавший голову нашей «Джоконды», был нанесен гораздо позднее, после 1750 года. Удалив его, мы обнаружили точно такой же пейзаж, какой изображен на подлинной «Моне Лизе». То есть наша картина представляет собой совершенно идентичную ее копию. – Сеньор Алегре остановился перед переходом в следующий выставочный зал и обернулся к ней. – У нас не осталось сомнений: наша «Мона Лиза» была нарисована тогда же, когда и оригинал. Нет ничего удивительного в том, что мастер и ученик сидели рядом и работали над одной и той же картиной. Только наша «Мона Лиза» сохранилась гораздо лучше оригинала. Мазки кисти лежат гораздо плотнее друг к другу, краски кажутся ярче. Так часто бывает в жизни. – Он подошел ближе, словно собираясь доверить ей некую тайну, и женщина инстинктивно отшатнулась. – Копия превосходит оригинал. Но посмотрите сами.
Директор вошел спиной вперед в следующий зал и с радостной улыбкой указал правой рукой на стену. Посредине, между двумя информационными табличками, располагалась помпезная золотая рама, планки которой напоминали стилизованные колонны, из-за чего рама походила на портик античного храма. Хелен огляделась в помещении. В центре зала стояла скамья, но она была пуста. Мэйделин нигде не было видно. Как и Патрика Вейша.
Хелен взглянула на часы на запястье. Было еще рано. Им долго придется ждать Мэйделин. Хелен посмотрела на противоположную стену зала, в которой заметила дверь, представила, как там появляется Мэйделин. Она буквально увидела ее перед собой, входящую с робким взглядом, но при виде матери вспыхивающую от радости.
– Посмотрите сюда, – услышала она голос сеньора Алегре у себя за спиной. – Это не просто точная копия «Моны Лизы», это ее абсолютный близнец!
Хелен неохотно перевела взгляд с того места, где только что представила себе входящую Мэйделин, на картину. Сеньор Алегре не приукрашивал. Если знаменитая «Мона Лиза» из Лувра смотрела на мир сквозь пелену столетий, созданную кракелюром – мелкозернистой сеточкой трещин на ее поверхности, – эта «Мона Лиза» поражала зрителей яркими красками. Хелен затаила дыхание, исследуя взглядом каждый квадратный сантиметр картины. Теперь она поняла слова Джорджо Вазари[15], который первым поэтично описал подлинную «Мону Лизу» в 1550 году. Готовясь к работе в Лувре, она только на прошлой неделе перечитывала его описание в научной книге о произведении да Винчи.
Все, что увидел в свое время флорентийский художник на картине, увидела теперь и она. Блестящие и влажные глаза, в точности как у живых людей. Брови, узкие в конце и широкие в начале, растущие из пор над глазницами. Нежные розоватые ноздри. Губы с приподнятыми уголками, цвет которых гармонирует с цветом лица. Впадинка на шее, в которой внимательному наблюдателю могла почудиться пульсация крови. И не в последнюю очередь – очаровательная улыбка, кажущаяся скорее творением Неба, а не рук человеческих. Вазари писал об оригинале: «…самый же портрет почитается произведением необычайным, ибо и сама жизнь не могла бы быть иной».
Внезапно Хелен замерла, услышав чей-то шепот. Обернувшись, она взглянула на сеньора Алегре. Тот, скрестив руки на груди, задумчиво смотрел на висевшую перед ними картину. С его губ не сорвалось ни единого звука. Чуть поодаль стояла группа пожилых женщин, переговаривавшихся между собой на каком-то восточно-европейском языке. В проходе в следующий зал Хелен заметила мужчину в дорогом костюме, который как раз выходил из помещения. Она видела только его спину и то, что он опирался на трость с тяжелым серебряным набалдашником. На миг ей показалось, что у нее дежа вю, но она тут же отбросила эту мысль и едва заметно покачала головой. Так или иначе, непосредственно рядом с ней никого не было. Значит, ей послышалось. Но едва она вернулась к картине, как звук раздался снова. Теперь он походил скорее на хрип, чем на шепот. Она резко повернула голову, но директор стоял рядом с ней в той же позе.
Заметив, что она смотрит на него, он улыбнулся:
– Прекрасно, не правда ли?
Хелен кивнула и тоже улыбнулась. Она опять обратила свой взгляд к произведению искусства. Рассматривая задний план картины, она заметила, что он прорисован гораздо подробнее, нежели задний план оригинала. И вдруг вновь раздался хриплый шепот. На этот раз он был совершенно отчетливым. Хелен различила целую фразу. Если она ничего не перепутала, фраза прозвучала на итальянском языке.
Она резко отпрянула и обернулась вокруг своей оси. Ничего. Группа женщин из Восточной Европы двинулась дальше. На другом конце зала стояли парень и девушка, слушавшие аудиогида через наушники. На миг Хелен показалось, что девушка немного похожа на Мэйделин, и сердце ее радостно забилось в предвкушении. Но затем она поняла, что ошиблась. Ее дочь гораздо более худая и высокая. Кроме того, они оба стояли слишком далеко, чтобы она могла услышать их шепот.
Директор с удивлением посмотрел на нее:
– Все в порядке?
– Да… ничего, – ответила она и указала на картину. – Можно посмотреть на нее вблизи?
– Конечно же. Но осторожнее, если подойдете слишком близко, сработает сигнализация.
Сделав три широких шага вперед, она перегнулась через ограждение, которое должно было защищать картину от назойливых посетителей. Вблизи краски казались еще влажными – так ярок был их блеск. Теперь ей почудилось, что она услышала слово parvenza[16]. Хелен наклонилась еще ниже. Разобрала другие слова. И тут пронзительный звук заставил ее вздрогнуть.
48. Коюка-де-Бенитес
Пол был глиняным. Плотная глина, влажная и тяжелая, прилипала к ногам. Сарайчик, в котором ее заперли мужчины, был очень маленьким. Она могла в нем стоять, однако стоило ей вытянуть руки в стороны – они касались деревянных стен. Радость от того, что с нее сняли оковы, длилась недолго. Ее тонкие кеды почти не смягчали ударов, и теперь большой палец болел так, словно она его сломала. Плечо тоже онемело после того, как она несколько раз попыталась высадить дверь. Однако дерево не поддалось ни на сантиметр.
