Бой с невидимкой - Александр Александрович Тамоников
– А потому, что вы все были в селе. Неужто непонятно?
– С кем из бандитов ты общался?
– С Улыбкой. Такое у него прозвище – Улыбка. Велел мне, чтобы я так его и называл – Улыбка.
– Кто такой?
– Наш, из Березичей. Дурной человек, отчаянный. Правда, как началась война, куда-то сгинул. А как война закончилась, так опять объявился.
– Как звать?
– Стась Швайко.
– Почему Улыбка?
– Лицо у него такое, будто все время улыбается. Наверно, оттого и зовут его Улыбкой. Да неужто не помнишь? Ты же сам здешний, так что должен помнить.
– Помню, – поморщился Евген. – Да, припоминаю.
Он и в самом деле вдруг припомнил Стася Швайко. Да и как было не припомнить? Березичи – село небольшое, здесь все друг друга знали. И по именам, и в лицо. Евген вспомнил даже, что он однажды даже дрался с этим Стасем. Он уж и не помнил из-за чего, кажется, из-за какой-то дивчины. И одолел Стася в этой драке. Давно это было, еще до войны и, кажется, еще до того, как в Березичи пришла советская власть. А потом накрепко забыл. Да и что тут было помнить? Ну, дрались, ну, из-за дивчины. А сейчас вот вспомнил.
– Сколько раз ты видел Стася? – спросил Евген.
– Два раза, – ответил Степан Жук. – Да мне и этого хватило.
– Подробнее!
– Первый раз, когда он пришел ко мне в магазин. Было уже поздно, темно. Я разбирался с товаром – утром надо было открывать магазин. Ну, они и вошли…
– Они – это кто?
– Стась и еще двое.
– Тех двоих ты знаешь?
– Нет… У одного из них прозвище Лут. Так к нему обращался Стась. А про второго ничего не скажу. Но не наши они, не здешние. Дальше рассказывать?
– Не надо. Ты говорил, что видел их два раза…
– Да, дважды. Второй раз – совсем недавно. В тот самый день, когда хоронили твоих… Пришли ко мне вечером в магазин. Те же самые, то есть Стась, Лут и еще один. Ну что, спрашивает Улыбка, не передумал бороться за самостийную Украину? Не продал нас москалям? Спрашивает и улыбается. И хорошая такая улыбка, добрая, как у ребенка! Ну, говорит, гляди, а то ведь мы на расправу-то скорые! И, если что, будет тебе то же, что и Евгену Снигуру! Тебе, то есть… Выть будешь по ночам, смерти себе искать!
Евген внешне никак не отреагировал на эти слова. Он лишь грузно пошевелился и резким движением убрал палец со спускового крючка автомата, будто опасался, что палец сам по себе, произвольно нажмет на спусковой крючок.
– Что еще они тебе говорили? – спросил он.
– Можно сказать, что ничего. Только попросили у меня бумаги.
– Какой еще бумаги?
– А какая есть. А у меня только серая и грубая, из которой я делаю кульки, когда отпускаю товар. Ну, говорят, давай эту, нам без разницы. Да побольше. А то у нас бумаги нехватка. Спрашиваю: а для чего вам столько бумаги? А не твое, говорит Стась, дело. Ну, взяли бумагу да еще несколько карандашей – и пошли. Вот… А больше мне и сказать нечего.
– Кто такой Перемога? Ты его знаешь?
– Нет, – энергично затряс головой Степан Жук, – не знаю! Да и откуда бы мне знать? Так, слышал…
– И что слышал?
– То же, что и все люди. Есть, говорят, такой Перемога. Страшный человек, беспощадный.
Какое-то время Евген Снигур неподвижно сидел на обрезке бревна, упорно глядя в одну точку, будто бы он был не человеком, а бездушным изваянием. А затем сказал, не глядя на Степана:
– Запирай свой магазин, да и пойдем.
– Куда? – со страхом спросил Степан Жук.
– Туда, куда ты заслужил, – ответил Евген и поднялся.
– Но у меня же семья… у меня дети!
– У меня тоже была семья и были дети, – жестко ответил Евген, и деревянная идольская усмешка вновь возникла на его губах. – И у других, которых пожгли и постреляли, тоже были дети. И у тех, кого постреляют завтра, тоже дети!
– Так что же мне было делать? – с отчаяньем спросил Степан.
– Брать автомат и защищать свою семью и детей, – отчеканил Евген.
– Ну да – защищать! – Отчаянье придало Степану Жуку смелости. – Знаю, как ты защитил своих детей! Все знают!
– Пошли, – все тем же жестким тоном повторил Евген. – Или останешься в своем магазине навеки!
– Так ведь ответишь! – из последних сил упирался Степан Жук. – Перед советской властью!
– Вот вспомнил о советской власти! – Евген переложил автомат с одной руки в другую. – Предавал ее, как последняя курва, а теперь хочешь укрыться под ее крылом!
– Ответишь! – повторил Степан.
– Отвечу, – согласился Евген. – Перед своей совестью. Сейчас она одна для меня – власть. Единственная. Ей и подчиняюсь. Так что умолкни, и пойдем.
* * *
Пока Евген Снигур общался со Степаном Жуком, Марко затеял разговор с председателем сельсовета Михайлом Хижняком.
– Михайло, – сказал Марко, – а пойдем-ка в твой председательский кабинет да поговорим. Есть о чем…
Вошли в кабинет. Здесь все еще царил беспорядок, оставленный бандитами после ночного налета.
– Рушить – несложно, убирать после разрухи – трудно, – развел руками председатель.
– Это ничего, – сказал Марко. – Тем более что разговор в том числе пойдет и об этом самом.
– О чем? – не понял председатель.
– Вот как, по-твоему, Михайло, – для чего бандитам понадобился налет на твой сельсовет и милицейскую комнату?
– Ясно зачем, – пожал плечами председатель сельсовета. – Чтобы забрать документацию. Сами же говорили…
– Говорить-то я говорил. А только для чего им понадобилась эта документация? Что они собирались с ней делать? Костры разжигать? Борщ из нее варить? Какая такая ценность в твоей документации? Вот что ты мне скажи!
– Ну я не знаю… – поразмыслив, произнес Михайло Хижняк. – Вот, к примеру, письма из района. В них было распоряжение организовать у нас колхоз. И всякие инструкции, как это лучше сделать. Может, это им интересно – болотяныкам… Чтобы, значит, помешать нам создать колхоз. Говорю же – не знаю.
– А может, вместе с бумагами из района пропали какие-то списки?
– Какие еще списки? – удивленно поднял голову Михайло Хижняк.
– Ну, скажем, списки тех селян и хуторян, которые готовы вступить в колхоз, как только он будет создан, – пояснил Марко.
– Никаких списков не было, – ответил Хижняк. – Списки – ведь это же приговор! А вдруг кто-нибудь прознал бы про те списки! Оно ведь как: сегодня ты попал в списки, а ночью к тебе придут. Кто захочет быть в таких списках? Не было никаких списков. Все списки я держу в своей голове. Про участкового я, конечно, не скажу. Откуда мне знать, что он писал в
