Владислав Крапивин - Алые перья стрел
А пока лучше всего смотреть в окно. Верхняя половина его полуоткрыта. Дежурная сестра каждое утро тянет за шнурок, и наверху откидывается внутрь часть рамы. Когда на улице шумит ветер, ветки густой липы влезают в окно и потом долго выпутываются из переплета рамы, обрывая листья. Бывает, что маленькие листочки падают Стасю на кровать. Он их ждет и старается не зареветь от тоски по воле.
…Сейчас на одеяло опустился не зеленый липовый листок, а белая бумажная птичка. Стась долго и недоверчиво глядел на нее, но не тронул. Потом прикинул в уме линию полета и стал медленно поворачивать голову к окну. Глаза уперлись в ветки липы. Между ними маячили физиономии Лешки и Михася.
И сразу же в палату вошла старенькая няня-санитарка. Она прошлепала разболтанными тапками к Стасю и подняла с одеяла бумажную птичку.
– Ишь ты, что смастерил. Выходит, ожили пальчики-то. Чудотворец наш доктор. А там к тебе двое бесенят приходили, дак их, само собой, не пустили. Ох, тяжелый к тебе доступ, строже, чем к святым мощам. Однако передачу приняли. Я ее тебе на плитке варю. Чего варю? Раков они тебе принесли, полную миску. Еще ворочаются. Потерпи маленько, подам. А самих не пустили – нельзя. Хоть парнишки вроде ничего. Один из них больно уж культурненький мальчик. «Нам, говорит, сведению ему надо интересную передать, он враз от нее поправится, и вы, говорит, этому научному опыту помогать должны, а не препятствовать». Все равно не пустили. А другой – тот все молчком к тебе пробивался. Дежурная с культурненьким этим разговаривает, а тот в проход теснится. Она его хвать за локоть, а он из кармана рака выдернул да показал ей. Живого-то рака! Она, конечно, обмерла, а он – по коридору. Вот они, которые молчком-то! Ну тут уж я его переняла, усовестила по загривку.
– Так он тебе и дался! – насмешливо донеслось из-под потолка. – Грех врать, бабка!
Старушка села на койку и обморочно зашевелила вялыми губами.
– Признайся, что не била, а только обозвала!
– Каюсь, – прошептала ошеломленная нянька. – Не поднялась у меня на тебя рука, ирод ты окаянный. Ты где спрятался, сатана лукавый?! А! На дереве! Оба голубчики. Ну, сейчас я доктору скажу, он вас оттедова сымет. Ужо будет вам за мой перепуг.
– Бабушка, у нас халва есть! – звонко сказал Лешка из липовых ветвей.
– Какая такая халва? – насторожилась старушка.
В беседу снова вступил Михась:
– Ореховая. Та самая, за которой ты, бабуля, в киоск бегаешь. В рабочее время. И в халате. Попадет тебе от доктора.
Нянечка задумалась.
– Чего хотите-то, дьяволята, не пойму я вас?
Лешка растолковал:
– Вы, бабушка, нам окно чуть побольше откройте и выйдите на пять… ну, на десять минут. Покараульте. Честное пионерское, мы будем тихо. Халву положим Стаське в тумбочку.
…Десять минут старушка честно просидела в коридорчике около дверей, сокрушаясь о своих обильных прегрешениях.
А в палате шел странный, шепотный, отрывочный, но всем троим понятный разговор.
– …Напротив лесозавода вышку для ныряния ставят, во!
– «Человека-амфибию» не читал? Держи.
– На батьку твоего Антон документы нашел, пенсию будете получать как за погибшего подпольщика.
– То д-добре.
– У вас сейчас две комнаты будут. Шпилевских выперли. А в подвале у них золотых часов было с тонну и каких-то каратов на миллион. Митя говорил, можно целый стадион построить.
– Лу-лучше бы лодок наделать, с парусом.
– О лодке Лешке не поминай, он с лодки бандюгу пришил.
– К-как?
– Да ерунда все это… Слушай, Стась, я ведь уеду послезавтра. Тебе куда написать – в больницу или домой?
– Домой. Я скоро вы-выберусь. А мы еще… сустренемся?
– Ну… не знаю. Наверное.
– Сустренетесь. Он тут влюбился в одну… доярку. Жениться приедет.
Не сдержал Лешка честного слова насчет тишины. На грохот опрокинутой тумбочки в палату вкатилась перепуганная нянечка и увидела свалку. «Культурненький» сидел верхом на своем приятеле и аккуратно клал тумаки на его шею, причем тот не сопротивлялся, а только дурашливо верещал, что больше не будет.
Старушка знала верное средство разнимать дерущихся котов. Их надо облить. Чем? В страхе, что шум услышит врач и ее больничная карьера будет погублена, она схватила первое попавшееся под руку. Мальчишки вовремя заметили в ее руке диковинный плоский сосуд с длинным горлом. Еще не догадываясь о его содержимом, они устрашились невиданной формы посудины и кинулись к спасительному окну.
А на узкой больничной койке остался лежать больной Стась. Если только есть смысл называть больным человека, который неудержимо хохочет, задирая при этом ноги.
19
Лешка сидел на подоконнике, наблюдал, как Соня упаковывает Митин чемодан, и тихонько насвистывал. Одновременно он размышлял о многих вещах. Например, о том, обязательно ли надо спешить стать взрослым? Некоторые события убеждают, что торопиться с этим не надо. Взрослые явно перестают видеть то, что совершенно очевидно для тринадцатилетних людей. Зачем же мчаться навстречу глупости?
Вот, скажем, Софья Борисовна. Одной рукой она заталкивает в карман чемодана Митину бритву, а другой вытирает слезы. Чего ревет? Боится, что Митя сюда не вернется? Ну и зря. Лешке абсолютно ясно, что они поженятся. Достаточно было увидеть, как Дмитрий вчера по-хозяйски выбирал место для полки со своими книжками. Или как помогал Соне мыть посуду. Лешка вспомнил, что точно такое важно-сосредоточенное выражение лица бывало у его отца, когда он помогал маме в домашних делах.
Конечно, Митя вернется из отпуска только сюда. А Соня ничего не видит, хоть и глядит на Митю во все глаза. Наверное, ждет обещания на словах. Глупо! Зачем слова, когда и так все понятно.
Вот у них с Пашей все по-другому. Они ни слова не сказали друг другу. Когда Лешка дотронулся до Пашиного плеча, она даже головы не повернула, а только склонила ее вбок и чуть прижала его руку маленьким розовым ухом. И снова занялась своим делом. А чего еще надо? Лешке – ничего не надо.
Соня перестала хлюпать носом, мощно уперлась коленом в крышку чемодана и застегнула его.
– А ты свой уложил? И не свисти, пожалуйста, на дорогу – плохая примета.
– Вот еще, – фыркнул Лешка. – Комсомольский руководитель, а в приметы веришь.
– Как ты сказал? – вдруг радостно спросила Соня.
– Чего – как? Я говорю, неприлично тебе верить в бабушкины сказки.
Соня бурно стиснула Лешку в объятиях и запечатлела звучный поцелуй на его щеке.
– Спасибо, малыш! – снова хлюпнула она носом. – За то, что сказал мне «ты». Вроде как своей…
Лешка вытер щеку. Безнадежны эти взрослые. Что он – «выкать» ей должен, если она ему без пяти минут сестра?
– Ну, так я и тебе скажу кое-что хорошее, – вспомнила Соня. – Я тебе письмо из района привезла от Паши Мойсенович. Она говорила, что ты забыл какие-то тетради.
Лешка удрал на кухню с тугим бумажным свертком. В нем под газетной оберткой лежала записка.
...«Добрый день, Леша, извини, если с ошибками. Посылаю свои тетради с лагерной школы, ты их спрашивал, а потом забыл. Варька говорит спасибо за самолеты, что научил его делать, и посылает два креста, только зачем они тебе, если фашистские. Ну тебе лучше знать, ты умный. Ваня уже работает в колхозе, скоро мы к нему переедем, и, если захочешь написать, адрес: колхоз «Партизанская слава». Ну и все пока. Оставайся здоровый. Твоя знакомая пионерка Прасковья Мойсенович ».
– …Все правильно, – бормотал Лешка, запихивая тетради в свой обшарпанный чемоданчик. – Зачем разные там слова? «Оставайся здоровый», и все… Хотя, конечно, не лопнула бы, если написала, что будет немножко ждать… или что-нибудь такое.
Он тихонько вздохнул и по примеру Сони нажал на крышку коленом. Чемодан не закрывался. Слишком много собралось имущества: тетради, гильзы, партизанский кисет, ржавый рубчатый чехол от гранаты…
– И еще место понадобится. Сложная у тебя проблема! – сочувственно произнес за его спиной знакомый голос.
В дверях комнаты стоял майор Харламов. Лешка не сразу узнал его, потому что майор был в сером гражданском костюме и соломенной шляпе. В левой руке он держал длинную и узкую картонную коробку.
– А где Дмитрий Петрович?
– На вокзале билеты добывает, – не очень весело ответила Соня. – Попрощаться зашли?
– Это само собой. А еще – по делу. Алексей Вершинин, подойдите сюда!
Зардевшись от предчувствия чего-то приятного, Лешка подошел. Майор вытянулся и отчеканил:
– От имени товарищей по работе и себя лично вручаю вам скромный памятный подарок.
Лешка машинально взметнул руку в салюте и схватился за коробку. Она оказалась увесистой. Пришлось положить на стол. Узел шпагата долго не поддавался пальцам, и Лешка завертелся на месте, высматривая ножницы. Понимающе улыбаясь, майор раскрыл и протянул ему перочинный ножик.
