Михаил Серегин - Ангел по имени 112
Но даже если бы он не испугался, то все равно бежать было некуда. В проволочном ограждении не было ни единого просвета, ни единой щелочки. Бегать здесь можно было только по кругу. Или в безумной надежде, что проход откуда-нибудь появится.
Чувствуя, как колотится его сердце, Славик наконец решился на этот безумный шаг. Но едва он двинулся с места, как предательски захрустел снег, а часовые на Эйфелевых башнях начали как по команде поворачиваться, и со всех сторон на Славика уставились их мертвые, похожие как две капли воды лица…
Славик заорал благим матом и проснулся. Лицо мертвого часового, белое, будто подернутое налетом плесени, было совсем рядом. Жуткие, ничего не выражающие глаза смотрели на него в упор, не мигая. Мешковатая полуистлевшая форма без погон, с давно забытыми «кубарями» в петлицах, тоже была покрыта белесым налетом. Славик боялся этого человека до судорог и всерьез считал восставшим из могилы мертвецом. Объяснения этому невероятному факту Славик не искал – страх затмевал его рассудок полностью. Но общаться с ужасным существом ему приходилось, и для этого существовали неукоснительные правила. Следовало отвечать «Есть!», «Так точно!» и прочее в таком же духе. Называл он страшного человека «товарищ старший лейтенант», хотя из жуткого бреда, который постоянно будто про себя проборматывал «лейтенант», Славик уяснил – это звание тот присвоил себе сам, за «выслугу лет», а на самом деле он был когда-то обыкновенным рядовым. Но выслуга лет у него была, конечно, грандиозная.
– Отставить! – ненавидяще просипел «лейтенант», больно сжимая костлявыми пальцами ухо Славика. – Боец спит молча! Кругом враги!
Это «кругом враги» было главным пунктиком подземного лейтенанта. Он уже десятки лет обходил свои владения с масляным фонарем в руках, с эскортом из покорных ему собак, выродившихся здесь, в подземелье, в страшных мелковатых уродцев, потерявших способность лаять и почитавших «лейтенанта» как своего собачьего бога. Это была его армия, его семья и, как это ни мерзко звучало, его основная пища.
Он разводил этих тварей в огромном подземном зале, выходы из которого были перекрыты клубками колючей проволоки, которую лейтенант просто обожал. Огромную свору нужно было кормить, но хозяин подземелья и эту проблему решил блестяще – он отлавливал по всему бункеру крыс. Для этого пользовался капканами, огнестрельным оружием и отборными собаками, которые по своим качествам получали право войти в его личную «гвардию». Крысы тоже числились врагами, и борьба велась с ними так беспощадно, что, несмотря на вошедшую в поговорку крысиную живучесть, поголовье их неуклонно уменьшалось. По этой причине «лейтенант» был вынужден ввести некоторые ограничения на собачье поголовье. Откармливал лучших особей тушками более слабых собратьев, пытался внедрить в их рацион консервы едва ли не столетней давности и вообще занимался, по мнению Славика, редкостной гадостью.
По некоторым намекам, прозвучавшим в полусумасшедших рассказах «лейтенанта», Славик понял, что однажды, после нескольких лет заточения, тому удалось найти выход на поверхность, но, видимо, рассудок его к тому времени уже настолько пошатнулся, что вернуться в человеческое общество он просто не смог. Иногда, преимущественно ночью, он бродил по глухому лесу, выискивая врагов. Кажется, он был абсолютно уверен, что находится на оккупированной территории. Как-то он нашел на краю леса заброшенную деревеньку, где не осталось никого, кроме стаи одичавших собак. Он сумел приманить их и увести с собой в подземелье. В бункере, подкармливаемая крысиным мясом, эта стая размножалась так бурно, что старику пришлось ввести определенные ограничения на рождаемость. А на поверхность он выбирался все реже – не хватало сил и времени. А еще его однажды здорово напугали невиданные прежде самолеты – не исключено, что это были Миги с военного аэродрома, расположенного в шестидесяти километрах от Покровского леса – старик принял их за вражеские и ушел в глухую оборону.
Но этот реликт, видимо, испытывал еще какую-то ностальгию по человеческому обществу, потому что, наткнувшись в подземных коридорах на Славика, он не убил его и не скормил собакам, а притащил в свое логово и, если можно так выразиться, приютил.
Правда, с того момента, как Славик впервые открыл глаза в обиталище «лейтенанта», его ни на секунду не отпускал панический ужас, и мысленно он за свою жизнь не давал и копейки. У него имелись для этого все основания.
Во-первых, он обнаружил, что прикован ржавой цепью к спинке солдатской койки, а напротив этого жесткого ложа терпеливо сидят четыре уродливых пса с белесой шерстью и глазами прирожденных убийц.
Во-вторых, вокруг тошнотворно воняло псиной, кровью и прогорклым салом, и это наводило на самые неприятные мысли.
В-третьих, пришел похожий на мертвеца старик и с ходу объявил Славика врагом народа. На старике был мундир НКВД, а на поясе висел пистолет в кобуре, так что шутки с ним были плохи.
Славик попытался доказать, что врагом народа не может являться в принципе, потому что сам попал в беду. Но старик его не слушал. Он бубнил что-то свое про великого вождя и учителя, про немецких диверсантов, которые способны принимать любые обличья, и про возмездие, которое неминуемо настигнет врагов народа, под какой бы личиной они ни скрывались. Славик понял, что весь этот бред имеет к нему самое непосредственное отношение и возмездие витает совсем рядом.
Но настоящий ужас охватил его чуть позднее, когда старик отстегнул цепь от солдатской койки и прямо так, на цепи, повел Славика на экскурсию. Пока шли, он ни на минуту не прекращал устную политработу, славил вождя и учителя, проклинал врагов и грозил Славику беспощадной, но справедливой расправой.
Привел он своего гостя в тот самый собачий загон, укрепленный колючей проволокой. Здесь хозяин завел какой-то допотопный движок, работавший то ли на мазуте, то ли на солярке. Помещение осветилось мутно-желтым светом. Лампочек под потолком было много, но прямо на глазах у Славика они перегорали одна за другой, поэтому с каждым мгновением в зале становилось все темнее. От собачьего духа, от вида копошащейся мохнатой массы Славику стало дурно. И он уже во второй раз потерял сознание, когда старик указал ему на какой-то странный мешок, валявшийся на полу перед загородкой из колючей проволоки.
– Вот так мы уничтожаем врагов, – торжествующе проскрипел старик. – Как бешеных собак.
Когда Славик присмотрелся, то обнаружилось, что врагом на этот раз оказался не кто иной, как Боб, который был теперь мертвее мертвого и, кажется, в таком качестве предназначался на корм собакам. Видимо, заблудившись в подземных коридорах, бандит нарвался на «лейтенанта» и схлопотал от него пулю. Старик, впервые за много лет столкнувшийся с настоящим врагом, был на седьмом небе от счастья и намеревался оттянуться по полной программе. В его безумном мозгу рождались мысли, одна безумнее другой. Сообразив все это, Славик мигом хлопнулся в обморок.
Очухавшись во второй раз, Славик получил хорошую оплеуху, еще один урок политграмоты и порцию какого-то вонючего варева с каменной галетой в придачу. Варево он есть не стал, поскольку после первого же глотка его вывернуло наизнанку, а политграмотой заинтересовался. Он быстро уяснил, что, зазубрив несколько диковатых, но несложных формул из лейтенантского лексикона, можно наладить с ним если не контакт, то хотя бы некое подобие контакта. Видимо, учитывая юный возраст нового «врага», старик не спешил отправить Славика в расход, а вознамерился по-своему перевоспитать его. Попугайское повторение Славиком его нехитрых истин обнадеживало «лейтенанта». Он даже сообщил однажды, что планирует в конце концов призвать Славика на военную службу и выдать ему настоящую форму. Просто для этого нужно доказать, что он безоговорочно заслуживает доверия.
Как это сделать, Славик не знал. Вообще-то ему хотелось удрать, но цепь, на которой он был постоянно прикован, и собаки, которые безотлучно его сторожили, заранее ставили крест на этих мечтах. Однако отчаиваться Славик не спешил. Он твердил вслед за стариком здравицы вождю, жрал галеты и просил выдать ему форму. Ему казалось, что вместе с формой он получит свободу. Нельзя же держать на цепи солдата – какой от него тогда толк?
Старик не говорил ничего определенного, но зато он стал брать Славика с собой на обход владений. Правда, цепь никуда не делась. Она по-прежнему бренчала у Славика на запястье, а другой ее конец был намотан на руку «лейтенанта». Собаки и те чувствовали себя свободнее.
Зато старик стал доверять своему спутнику лампу. Славик освещал ему путь, шагая впереди с лампой в руках. Он был похож на дрессированную обезьянку.
Занимались они со стариком омерзительными делами – проверяли капканы, подбирали крысиные трупы, нанизывая их на веревку, и тащили в собачье логово. Кроме того, старик был помешан на безопасности и горючем. Поэтому он повсюду разбрасывал мотки колючей проволоки и методически обшаривал помещение за помещением в поисках запасов бензина, мазута или технического масла. Однако Славик заметил, что в отношении горючих материалов у старика имелся странный бзик – найдя их, старик очень сильно радовался, рисовал на стене особый знак для памяти, а через минуту начисто забывал о найденном месторождении. Конечно, требовать от него ясной памяти было жестоко и несправедливо. Славику даже представить было жутко, сколько может быть этому человеку лет.
