Михаил Рогожин - Мой желанный убийца
Лежу и каждой клеточкой чувствую, как они льнут ко мне. И еще обдают прохладой свежести. Даже настроение поднимается… Простыни касаются тела, заставляя его трепетать. Розовые, воздушные. Радует каждое соприкосновение с ними мне кажется, я могу скользить по кровати в разные стороны. Такое не ощутишь в воде.
Неземное парение. Будто нечто необыкновенно мягкое, пушистое обнимает тебя со всех сторон. Чувство нежности и наготы переходит в ощущение неги. Мне нравится водить щекой по наволочке, как будто ласкаю себя персиком. Хочется нежиться, валяться одной. Отдаваться собственному чувству. Поворачиваюсь со спины на живот и обратно. Окунаюсь в это белье, в воздушное шелковое одеяло. Вожу пододеяльником по своей груди. Соски тянутся в такт движениям. Никогда не представляла себе более нежного прикосновения. Словно кто-то обнимает тебя, пронизывает своим теплом и вместе с тем полная свобода. Попала в лапы ласкового, трепетного, неприставучего создания. В такой постели возникает желание. Не мужчины, а растет изнутри жажда изнеженного секса, романтического чего-нибудь. Совершенно не думается о конкретном человеке. Мысли колышутся о возвышенно-приятном, уносящем в то необъяснимое состояние, когда еще ничего не началось, но уже в душе, в организме рождается безудержная волна навстречу наслаждению. Полная расслабуха. Тело отдано ощущениям…
Англосакс появляется почему-то совсем не в английских трусах, а в таких семейных, в цветочек. Тощий, с кривыми ногами. Волосатыми. На теле столько веснушек, аж рябит в глазах. Как-то уж сразу ничего не хочется. Вот уж действительно убийца. Неужели в эту дивную постель должен ложиться такой корявый мужик? Спасает чувство неги. Остальное можно делать в полусознательном состоянии. Настраиваю себя не на конкретного Англосакса, а на наличие члена, способного работать. Ласкает он отвратительно. С первого прикосновения ясно — опять ошиблась. Целует мокрыми губами. Белье, от которого испытывала такой кайф, начинает вызывать раздражение. Обслюнявливает мое тело, и к нему сразу прилипает простыня. Хочется вытереться этим шелковым бельем и больше им не пользоваться. Он опускается ниже, ниже и начинает целовать там. С чего же он такой слюнявый? Еще и туда мне слюней напустит. Пытается раздраконить меня языком. Нет. Ладно, расслаблюсь, может, чего-нибудь и выйдет. Сует мне туда пальцы. В какой-то момент становится больно. Начинаю стонать. Он воспринимает это как страстное желание. Черт с ним. Перестаю думать конкретно о нем.
Представляю картинку, чтобы хоть немного возбудиться. Вспоминаю, как Наташка выступала с несколькими мужиками. Я подглядывала из своей комнаты. Один держал ее под руки за грудь сверху, а другой в это время трахал. Потом Наташка села на него сверху, второй пристроился сзади и начал трахать ее в другое место. Как Наташка кричала! Это было восхитительно. Я никогда больше не слышала, чтобы женщина так орала. В этих криках были восторг, страдание, испуг, сумасшествие.
В результате завожусь от воспоминаний и хочу, чтобы он, наконец, конкретно трахнул меня. И забрал свой дурацкий язык. Поворачиваюсь спиной, зарываюсь спиной в теплую послушную подушку. Хочется, чтобы он сам развел мои ноги.
Поэтому специально их сжимаю. Борьба с его руками возбуждает еще больше. И тут чувствую удушливый запах крема и холодное прикосновение его намазанных пальцев.
Обильно мажет кремом все пространство между ног. Зачем так много? Догадка приходит случайно. Шепчу между стонами: «Я сзади не трахаюсь». Он надменно возражает: «Английские джентльмены признают только такой секс». Наверное, путает английский с армянским. Пытаюсь вывернуться. Его растопыренные пальцы намертво впились в мои раздвинутые ноги. Вдруг в меня вонзается дикая боль.
Темнеет в глазах. Какой-то слепой полет в космос. Даже с закрытыми глазами ощущаю, как потемнело в глазах. Ощущение улета наполняет мое тело. Вбитый кол в задницу каждым движением приносит тягучую мутную боль и пробивающийся сквозь нее восторг. Совершенно незнакомое чувство. Нет сил терпеть, и нет сил отказаться. Не понимаю, чего хочу. Скорее всего — мучиться. Лежу в абсолютном пассиве. Впервые ничего не могу делать. Боюсь любого движения, которое прервет то тончайшее наслаждение, за которое хватаюсь, как за соломинку. Тело расслаблено полностью. Мысленно благодарю, что смазал кремом. Я не кончаю, но всеми нервами тянусь в неведомые глубины и выси, где происходит нечто невероятное, что заставляет содрогнуться от счастья. Сумасшедшее удовольствие.
Не понимаю, чего же испытываю больше. Что же он со мной сделал? Запретное наслаждение бьет в голову. Его сперма обжигает мои внутренности. Лежать, орать и не шевелиться. И вытащит — будет больно, и продолжать — впаду в беспамятство.
Наконец этот дурак куда-то делся. Но продолжаю испытывать боль, словно он забыл свой член во мне. Я пережила только что не сравнимые ни с чем чувства. Никогда не испытывала сразу столько противоречивых ощущений. Продираться сквозь непередаваемую боль к неизведанному состоянию брошенной на пол мокрой тряпки.
Он распял меня, и я благодарна ему. Страшно повторить еще раз, но воспоминания уже рождают новую волну восторга.
Улетаю. Такое впечатление, что хлопают крылья. Не крылья, простыни. Парю в небе розовой птицей. Ветер путается в складках материи, надувает пододеяльник, и над моей головой образуется розовый воздушный шар.
Легко и приятно лететь. Соображаю, если опуститься на землю, будет ужасно больно. Поэтому лучше замереть и отдаться порывам ветра. Как удобно ни на что не опираться. Вокруг голубое небо. Внизу царствует лето. Во мне сладкая истома полета. Хочется, чтобы увидели все, как замечательно я летаю. Они ведь тоже могут. Но боятся. И мне не приходило в голову, что я такая легкая. Шелковое белье лучше всякого парашюта. Никто не мешает. Вот где, оказывается, свобода.
Никаких проблем. Лечу, куда хочу. Сверху всегда кажется, что на земле лето.
Интересно, что там внизу? Пустыня Гоби? Глупости! Я же ищу Наташку! А она в Белом городе. Теперь знаю, куда меня несет воздушный поток. Вот удивятся!
Сверху запросто разгляжу ее. Она же блондинка. Волосы должны блестеть на солнце. Остальные все темные и закутаны в тряпки. Конечно, вот она! Я закутаюсь в простыню. Совсем как они. Никто и не поймет. Только бы не было больно. Они все идут по дороге. Опять много пыли. Мужчины в длинных рубашках. Один опирается на посох. По обочинам дороги много народу и скота. Рога коров переплетены гирляндами цветов. На овечках голубые бантики. Смехота! Женщины и мужчины бросают на дорогу цветы. Прямо в пыль. Поднимают руки к небу и восторженно кричат. Наверное, они видят меня. Мне бы опуститься подальше от них. Однажды уже не смогла пробиться через толпу к Наташке. Ужасно быстро начинаю падать. Пододеяльник вырывается из рук. Упрямо держусь за него. Но по телу скользят простыни. Если они слетят, я останусь голой. Боже! Как быть?
Нельзя стоять голой возле дороги. В последний момент успеваю схватить улетающую простыню. Пододеяльник уносится вверх. Я больно бьюсь задницей о камень.
Невероятная боль входит в меня. Неужели встану? Нет, лучше сидеть и не двигаться. Подумают, что я нищенка. Никто не поверит, что я прилетела на пододеяльнике Страшнее всего попытаться встать. Накручиваю на себя шелковую розовую простыню. Из-под нее в разные стороны торчат голые ноги. Совершенно здоровые. Не какая-нибудь калека! Просто мне сидеть удобнее. Сначала подходят люди с коровами, толпящиеся у обочины На меня не обращают внимания. Глядят назад, откуда должна появиться Наташка. Теперь пыль клубится на самой дороге.
Значит, идут. Только бы меня не затоптала толпа. Первый мужчина, очень изможденный, останавливается возле меня. Молча смотрит и улыбается. От его улыбки и тихого взгляда проходит боль в заднице. Почему-то хочется поцеловать его пыльные, сбитые в кровь с обломанными темными ногтями ноги. Так на меня уже однажды смотрели… Да-да, вспомнила, на меня однажды так смотрели — в машине, ночью, Борис… Улыбаюсь в ответ. Узнаю его. Но зачем-то спрашиваю: «Кто ты?»
Он молча проходит. А я слышу ответ, падающий крупными каплями дождя в пыль: «Я сам Бог. Я сам царь. Я сам раб». Снова поднимаю глаза. Мимо, не замечая меня, проходит в легких одеждах Наташка. Хочу крикнуть, а получается шепот. Она, не останавливаясь, машет мне рукой и быстро-быстро говорит: «Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это… Всякая женщина раз в жизни встречает Христа, но не всякая умеет поверить в это…» Куда они все уходят? Я не могу за ними. Остаюсь одна у пыльной дороги. Капли больше не падают в пыль. Должно быть, это были слезы…
* * *Лимон сидел в машине и насвистывал привязавшуюся попсовую песенку:
