Сергей Самаров - Специальный рейд
– Я машину подгоню. От лишних глаз...
Показаться во дворе с автоматом – в этом никакой проблемы нет. А вот разгуливать с гранатометом... Ни к чему лишние разговоры. Лишние разговоры всегда могут услышать посторонние растопыренные уши.
Ахмат проехал вокруг дома вслед за другой машиной. Догадался, что туда сейчас будут грузить вытащенное из подвала тело Завгата. Но сразу за домом он проехал дальше, к сараям. Оружие спрятал под заднее сиденье.
– Я сегодня не вернусь. Поеду попрощаться с Умаром...
– Если ты поехал на это, я мысленно уже попрощался с ним.
Ахмат ухмыльнулся на такую откровенную лесть. Выехав со двора, он остановился перед поворотом на шоссе и еще раз набрал номер телефона Людмилы. На сей раз почти сразу ответил мужской голос. Но голос явно русский, совершенно без акцента, как с удивлением понял Ахмат. Он растерялся.
– Кто это? Я с Людмилой поговорить хотел...
– А вы кто ей будете? – уже по этому вопросу можно было догадаться, что произошла беда.
– С кем я говорю? – вопросом на вопрос ответил Ахмат.
– Подполковник милиции Миллер. Так кто вы будете?
– Я живу с ней... – прямо ответил Ахмат, как опытный, хотя и отставной мент понимая, что теперь ему будут задавать немало вопросов и даже в чем-то неизбежно подозревать. – Можно сказать, что муж...Что случилось? Авария?
– Людмила Анатольевна Косаченко была расстреляна неизвестными, как только обратилась к милиции с просьбой защитить ее. Мне необходимо с вами встретиться. Вы, как я понимаю, Ахмат Темирович Текилов?
– Да. Я возвращаюсь в Москву. Постараюсь к завтрашнему утру быть на месте.
– Где вы сейчас?
– В дороге. Я хотел съездить в Назрань...
2
Зарема поправлялась на удивление быстро, только шум в голове, который она называла морским прибоем, хотя никогда в жизни морского прибоя не слышала, временами возвращался. Особенно если небо затягивалось тяжелыми тучами. А весной в горных районах погода неустойчивая. Быстрому выздоровлению способствовало ее желание поскорее увидеться с сыном. Как только у Арчи сняли с руки гипс, его забрала из больницы бабушка – мать Адлана. Но к Зареме в палату свекровь даже не поднялась, хотя и отпустила Арчи с медсестрой попрощаться с матерью. Должно быть, нашлись добрые люди, нашептали что-то про Зарему и Зураба, как это обычно бывает. Людям свойственно давать волю своему воображению. Осуждая других, они сами себе кажутся лучше.
Иного объяснения случившемуся сама Зарема не видела. Но она не обижалась. Что есть, то и есть. Пусть даже приукрасили люди свои рассказы, но если сказана в них правда, то ведь она из жизни взята. Отказываться от этого она не собиралась, только больше волновалась за Зураба, который, как ей говорили, стал тоже слегка поправляться, но положение его все еще оставалось нелегким, хотя уже и не опасным. И ждала, когда ей разрешат ходить, чтобы навестить его.
Рыжеглазый офицер ФСБ, думала Зарема, отвязался от нее совсем после того, как тетя Галя нажаловалась главному врачу. Оказалось, что не отвязался. И только лишь состояние больной стало стабильным, не внушающим опасений, он начал появляться снова, бесконечно повторяя одни и те же вопросы и пытаясь найти противоречия новых ответов с ответами прежними. Сейчас, когда она чувствовала себя легче, допросы эти стали ежедневными и уже так не утомляли. А когда рыжеглазый совсем надоедал, она тихо стонала и говорила, что у нее разболелась голова. Офицер сразу уходил, непременно с укором взглянув на тетю Галю, которая обязательно стояла во время допроса за дверью, готовая в случае надобности сразу же войти и с казачьей боевитостью выпроводить надоедливого представителя власти.
Вместе с медсестрой, опираясь на ее сильную, как у мужчины, руку, Зарема пробовала уже передвигаться по палате. Но в коридор выйти пока не решалась. Голова сильно кружилась даже от нескольких неуверенных шагов.
– Тебе двигаться больше надо, двигаться, – настаивала тетя Галя. – Не слушай ты врачей... Это им самим покой нужен, а не тебе. Чем больше двигаться начнешь, тем быстрее на ноги встанешь. Я на больных-то да на раненых насмотрелась за свою жизнь. С пятнадцати лет в больничных стенах работаю. И лучше любого врача знаю, кому что надо.
Ей Зарема рассказала всю свою историю. И о том, как на дорогу с автоматом выходила, желая убить какого-то русского солдата или офицера. И о том, как Зураб заступился за нее. И про другого офицера ФСБ, про капитана Басаргина, рассказала, который и устроил ее на работу, и даже насчет жилья договорился.
Ходить по палате они пробовали каждый день. И уже через неделю Зарема вдруг почувствовала, что может и по коридору пройти. И она пошла к Зурабу. Тетя Галя, которая в эту смену отдыхала, еще раньше рассказывала, что Зураб лежит в палате по другую сторону, в крайней, если повернуть влево.
Она пошла, придерживаясь за стену. В середине коридора Зарема подумала было, что сейчас упадет и обязательно стукнется перевязанной головой о пол. Испугалась. Предстали перед глазами неизбежные новые операции и опять долгое лежание без движения, так утомившее ее, отнявшее больше сил, чем сама травма. Именно этот испуг и придал ей силы. Заставил идти, не останавливаясь, пока рука не легла на дверную ручку последней двери.
Она оперлась на эту ручку, чуть не легла на нее обессиленным телом, и дверь раскрылась, как показалось, с шумом и грохотом.
В палате была дежурная медсестра.
– Вам кто вставать разрешил? Как вы дошли сюда? – взревела медсестра, как сирена «Скорой помощи».
А Зарема, чуть не падая, шагнула вперед и позвала:
– Зураб...
Он услышал ее. Сама Зарема никогда бы не узнала его, перевязанного больше, чем она сама. И попытался приподняться на локте.
– Зураб... – сказала Зарема уже более спокойно и уверенно.
Медсестра поняла все, с женской чуткостью ощутила необходимость этого свидания для обоих и подхватила обессиленную Зарему одной рукой под локоть, второй за талию, помогла дойти до кровати Зураба и присесть на нее.
А они смотрели друг на друга и ничего не говорили. Просто смотрели, и им было все ясно.
– Арчи где? – спросил наконец Зураб.
– У бабушки, – ответила она, благодарная ему за этот вопрос.
– Ты как?
– Уже хожу... В первый раз...
Он понял, что она встала в первый раз и сразу пошла к нему. И в глазах Зураба мелькнула радость.
– Скоро и я... – ему даже не надо было собирать силы, чтобы договорить фразу до конца. Она и так поняла, что он тоже надеется вскоре встать. Хотя вид у него был более больной, чем у нее.
– Сестра, – позвал голос из угла палаты. – Мне «утку» надо...
Медсестра тоже умеет понимать недосказанное. Она поняла, что больной стесняется чужого женского присутствия.
– Все, – подошла она к Зареме. – Погостила, и будет... Пойдем, я помогу тебе...
* * *Прибежала тетя Галя.
– Что ж ты, дурочка моя, наделала...
– Что? – не поняла Зарема.
– Зачем же ты к Зурабу ходила! Моего дежурства дождаться не могла?
– А почему нельзя?
– Можно... Вот и сходила... Там сейчас у главного врача этот... Рыжеглазый... Из ФСБ... Ругается... Он же ведь и Зураба тоже подозревает, допрашивает, как тебя, каждый день... А теперь, говорит, тебя надо переводить в следственный изолятор в Грозный. Там лазарет есть. Туда тебя хотят... Врач пока не соглашается. У тебя же даже швы не сняли. Решили через неделю... А пока часового к твоей палате поставят...
При общей тесноте в отделениях больницы Зарема одна занимала целую палату, потому что не было в отделении экстренной хирургии больше ни одной женщины-пациентки. Во всей больнице еще только две женщины, как тетя Галя рассказывала, и обе в инфекционном отделении.
– Зачем часового? – не поняла Зарема. – Почему с Зурабом видеться нельзя?
– Этот... говорит, что вы сговорились уже, какие показания давать. Для того ты, лежачая, дескать, и ходила... Сидели, говорит, в палате и шептались...
– Когда шептаться? Когда мы успеть могли? Я же меньше минуты у Зураба была. Еле дотащилась туда. Только-только дыхание перевела... А он и говорить почти не может. Только про Арчи успел спросить и про мое здоровье. И все...
– Этому ж разве докажешь... Он свое твердит... Теперь часового поставят, и будешь ты арестованная... Чтоб, значит, не сбежала, раз начала ходить...
Зарема села на кровать, рядом с которой стояла. Опять прибой в голову ударил. Да какой это прибой? Это шторм целый разыгрался, и бушует, и колотит волной... И больше ничего она сказать не смогла.
Если по честности разобраться, то Зарема всерьез рыжеглазого офицера ФСБ не воспринимала. Ну, ходит, ну, спрашивает – работа у него такая: много спрашивать. Может, что-то из ответов ему и сгодится для дела. Но обвинения в свой адрес она не могла воспринимать как угрозу. Ведь она же все честно рассказала, как дело было... И Зураб свидетель...
– Что делать будем? – спросила тетя Галя. – Он ведь всерьез про часового-то...
