Олег Маркеев - Тотальная война
Арина Михайловна была из тех, кому светило разорение при введении повременной оплаты за телефон. Казалось бы, по профессиональной привычке она должна бы не доверять телефону, однако, напротив, общалась помногу и подолгу. Максимов знал, что проще подняться на седьмой этаж, чем пытаться дождаться, когда у соседки освободится телефон. И первые десять минут ее надо слушать, не перебивая, потому что все равно бесполезно пытаться вставить хоть слово.
Прижав трубку плечом к уху, отхлебнул кофе. Прикрыв глаза, посмаковал вкус. Горячая горечь, с едва ощутимой сладостью. Немного резко, но если сразу не выплюнуть, то от второго глотка уж не удержаться. Спрятав улыбку, посмотрел на Карину. Автор соответствовал произведению.
Арина Михайловна конспективно, но детально прорисовав ключевые моменты, изложила свою беседу с опером. Максимов терпеливо ждал.
Наконец Арина Михайловна выдохлась и спросила:
— Тебе он не показался несколько странным?
Вопрос был задан в лучших традициях советской нелегальной разведки. К тому же, Арина Михайловна была профессиональным лингвистом и интонацией владела в совершенстве. Только очень изощренный «слухач», подсевший сейчас на линию связи, мог уловить что-то подозрительное в едва заметной паузе перед последним словом. Оказалось, Арина Михайловна тоже раскусила «майора».
— Да, явно со странностями, — тем же шифром ответил Максимов.
— И что ты обо всем этом думаешь? — спросила Арина Михайловна.
— Было бы чем голову забивать! — Он мельком взглянул на Карину, занявшуюся новой порцией кофе. — У меня своих проблем предостаточно. Кстати, Арина Михайловна, мне придется ненадолго уехать. Точно не скажу, на сколько. Три дня — минимум.
— Так неожиданно? — удивилась соседка.
— Проблемы, о которых знаешь заранее, не проблемы, а планы. — Максимов подмигнул резко повернувшейся Карине.
— Хорошо, за квартирой я присмотрю. Тем более, с этими хлопотами…
— Арина Михайловна, еще раз примите соболезнования.
— Спасибо, Максимушка. Как вернешься, сразу заходи в гости. «Легерос» ждет, ты не забыл?
— Помню, помню. До свидания! Он положил трубку.
Карина поставила на стол дымящуюся турку с кофе. Села напротив, подперев щеку кулаком.
— У нее кто-то умер? — спросила она.
— Да. Старая подруга.
Максимов отвернулся к окну. Не глядя, нащупал пачку, выбил сигарету, прикурил. Ушел в себя, на минуту отключившись от окружающего мира.
Карина терпеливо ждала, потом не выдержала.
— Максим! — окликнула она его.
— А? — очнулся Максимов.
Карина сделала глоток кофе, слизнула коричневую пленку с губ и с невинной улыбкой заявила:
— Когда какая-нибудь баба треснет тебя сковородкой по башке, так ты, дорогой, не удивляйся.
— Это за что? — все равно удивился Максимов.
— А вот за это отстраненное выражение лица. Сидишь, общаешься, а потом — раз, как будто рядом пустое место. Обидно, между прочим!
— Надеюсь, это будешь не ты.
— Конечно, не я. Не мой стиль. Я лучше в кофе что-нибудь подсыплю.
— Учту, — усмехнулся Максимов.
Карина вдруг погрустнела, шмыгнула носом.
— Макс, а ты куда собрался, если не секрет?
Максимов откусил тост, прожевал, выигрывая время.
— В Германию, галчонок.
Карина сразу же посветлела лицом.
— Ну, тогда с тебя четыреста долларов.
Максимов от неожиданности поперхнулся.
— Не понял?
— Я заказала два билета до Гамбурга. Еще вчера. Как только ты позвонил, так и заказала.
— Так, наш пострел везде успел. — Максимов покачал головой. — И почему ты считаешь, что…
— Что ты все бросишь и начнешь решать мои проблемы, — передразнила его Карина, ввернув любимую присказку Максимова. — Сразу говорю, ты и не обязан. Только тут такое дело…
Она замолчала. Стала пальцем собирать крошки.
— Папу надо похоронить. Следствие закончилось, полиция готова выдать тело. Консульству все по барабану. У отца двойное гражданство, наши кивают на французов. А французская жена — Мари — три года с ним в разводе. Ей эти похоронные дела ни разу не уперлись. Мать, сам понимаешь, не поедет. Отчим удавится от ревности. Осталась только я.
«Да, Ваня Дымов, начудил ты! — с тоской подумал Максимов. — Всю жизнь бабам покоя не давал. Даже помереть умудрился в койке у тайской шлюхи. А оказалось, единственная, кто тебя любил, — дочка. Которую ты за год до смерти встретил».
Карина все мяла и мяла шарик из мякиша. Голову не поднимала. И вдруг на скатерть стали капать слезы.
— Я понимаю, у всех своя жизнь. У всех проблемы. А он там… — Она тихо всхлипнула.
Максимов глубоко затянулся. Поморщился от рези в горле.
— И ты, галчонок, сутки молчала?
— Ага. Если честно, даже жалею, что проговорилась. У тебя своей головной боли хватает. К тебе вон, с утра пораньше менты косяком идут…
— Ну и черт с ними! — Он раздавил сигарету в пепельнице. — На какое число билеты?
Карина медленно подняла голову, тыльной стороной ладони вытерла слезы.
— Без даты вылета. Есть рейс сегодня, в шесть вечера.
— А твои в курсе? Между прочим, приличия требуют позвонить и доложить, что жива. Наверно, уже устали на ушах стоять. Как считаешь?
Максимов придвинул к ней телефон, в душе надеясь на чудо: а вдруг возьмет и позвонит.
Оставить Карину в охраняемой усадьбе на Клязьме было куда предпочтительней, чем тащить за собой в Гамбург. Ничего страшного не случится, если посидит дома под надежной опекой дебелых телохранителей отчима. «Умереть от скуки» — выражение образное. На самом деле, ни одного летального исхода не зарегистрировано. А в том, что Карина, предоставленная самой себе, способна вляпаться в серьезные неприятности, он уже имел возможность убедиться.
— Не катит. — Карина покачала головой. — Лучше из Гамбурга. Дома сейчас не до меня. У отчима вчера был день рождения. Сегодня часть вторая. Гости оттягиваются ухой и начинают по новой.
— А ты, получается, сбежала. — Максимов дал себе слово ничему не удивляться, но никак не получалось.
— Знаю, что я неблагодарная скотина, но ничего не могу с собой поделать. Нет, он хороший. Не зажим, как большинство богатых. Вон, байк за десять штук подарил, не глядя. И еще… — Уголки губ у Карины по-детски потянулись вниз. — Знаешь, когда он появился, у нас дома было шаром покати. Помню, в первом классе три дня в школу не ходила. Сапоги лопнули, а новых купить не на что. Мама плакала. Сказала, что никогда такой униженной себя не чувствовала. И я тоже ревела, в знак солидарности. Глупо, да? А он пришел — и сразу все наладилось. И дни рожденья у меня стали не хуже, чем у девчонок. Только через три дня у него именины. Тебе, наверно, не понять, каково ребенку на дне рожденья отчима. — Она шмыгнула носом, но сдержалась и не заплакала. — Недоделанная я, да?
— Я бы не сказал.
Максимов подумал, что, возможно, и хорошо, что его самого усыновили двухлетним. Никаких проблем. Только на всю жизнь запомнил, как екнуло сердце, когда уже взрослому рассказали, кем был его отец. И что погиб в год рождения сына в далеком Парагвае. Оглядываясь назад, он теперь понимал, что кровь есть кровь. И прав был великий поэт, сказав: «Дороги отцов, они не выбирают».
— Я бы осталась, честное слово. Как всегда, в знак благодарности. Но ты позвонил. И еще папа… Роднее вас у меня никого нет.
Карина отвернулась к окну.
Максимов бросил взгляд на настенные часы. Начало двенадцатого.
— Собирайся, галчонок, — решился он.
Он не успел дотянуться до чашки, как Карина, издав радостный визг, оказалась у него на коленях. Обхватила за шею, прижалась так, что он почувствовал, как под ее майкой перепуганным птенцом бьется сердце.
— Максим, знаешь, как я тебя люблю? Я за тебя жизнь по кровинке готова отдать. Правда, правда!
— Ну, надеюсь, этого не потребуется, — смущенно пробормотал он.
И незаметно, чтобы не увидела Карина, суеверно скрестил пальцы.
Глава тринадцатая. Пять минут на размышление
Спецоперация
Ни один реформатор не посмел посягнуть на святая святых комитетской жизни — на «пятиминутки». Время на Лубянке течет, как смола, поэтому «пятиминутка» меньше часа не бывает.
Едва переступив порог родного управления, Николаев с Парамоновым угодили, как мухи в сироп, на очередное «пятиминутное» заседание. Что обсуждали битый час, Николаев не понял. А если честно, и не собирался забивать себе голову очередной актуальной ерундой. Как и большинство собравшихся.
Тертые опера сосредоточенно переваривали обед, состроив глубокомысленные мины. Нервничала только молодежь да те, кто не успел перекусить. Чудеса закалки демонстрировал старейшина отдела Лукьянов. Свесив пегую голову, он умудрился заснуть, но при этом старательно выводил строчки в рабочей тетради. Со стороны — полная иллюзия, что Лукьянов конспектирует особо ценные мысли руководства.
