Анатолий Гончар - Прапор и его группа
Для группы Лыкова это был четвёртый боевой выход. Особого результата первые БЗ не принесли, боестолкновений у группы (если не считать оказанную помощь Простову) не было, так что в войнушку кроме Ефимова успел «наиграться» только сержант — контрактник Борис Шлыгин, третий год гулявший по горкам Ичкерии. Полтора года он отпахал в пехоте, и вот уже третью командировку наматывал в спецуре. Так что опыта у него хватало. Соседней группе повезло больше: контрабасов там было трое: «Гондурас», «Серый» и Эдуард Лялин. Лялин — единственный из троих, к которому за две командировки так и не прилипла никакая кликуха, а вот у Гондураса их было целых две: первая собственно «Гондурас» за революционно-патриотические политические взгляды, а вторая производная от фамилии Скворцов — скворх.
Итак, Ефимов топал на своё второе (после Афганистана) боевое задание. Шёл он хоть и в составе головного дозора, но все же определялся «вольным стрелком» и потому не слишком заморачивался совместными действиями с кем- либо.
— Поступай по обстановке, — не навязывая своего мнения, определил ему перед предстоящим боевым выходом командир группы. На что старший прапорщик согласно кивнул и потопал в сторону предназначенной ему тройки.
Шли медленно, беспрестанно налетающий ветер заглушал шуршание, издаваемое подошвами ботинок о твёрдую поверхность асфальта. Несмотря на темень потонувшей в чёрных тучах ночи, дистанцию набрали до десяти метров. В итоге небольшой отряд растянулся едва ли не на полкилометра. Шедший первым старший сержант Чернов, заменивший в головняке выбывшего по ранению Васильева, и до службы контрактником успевший дослужиться в рядах доблестной милиции до звания «старший лейтенант», даже ни разу не взглянув на компас, тем не менее уверенно свернул влево и начал подъем в горку. В принципе, ничего сложного в этом ночном ориентировании не было. Местность они знали: уйдя налево, следовало преодолеть не слишком большой, лишенный всякой растительности подъем, чтобы затем, выбравшись на вершину, оказаться в старых заброшенных окопах некогда располагавшегося здесь взводного опорного пункта. Они как-то проезжали мимо, и Ефимов хорошо запомнил, что с западной стороны, с той, с которой они только что пришли, к ВОПу подходил огороженный колючей проволокой огород, засаженный уже зацветающим картофелем. С севера примыкал кустарник, в полутора сотнях метров переходящий в обычный для этой местности орехово-буково-грабовый лес, росший на круто уходящем вниз отроге, который, в свою очередь, с восточной стороны плавно опускался к расположенному неподалеку селенью, а с западной обрывался многометровым отвесным обрывом. Днем с бывшего ВОПа открывался прекрасный вид на расположенную в полутора километрах, (если по прямой), позицию морских пехотинцев.
Начав подъем, Чернов замедлил и без того неспешное движение — теперь, когда группа уходила в сторону от открытого пространства дороги, следовало сократить дистанцию до минимума, так как вскоре, миновав опорный пункт, предстояло углубиться в лес. Воспользовавшись уменьшением скорости, Ефимов поравнялся с контрактником и, обойдя его, дальше поднимался уже первым.
Несмотря на почти сплошную черноту окружающего мрака, прапорщик, ступая буквально по наитию, обогнул все попадающиеся на пути ямки, и осторожно перешагнув ещё более черные, чем ночное пространство, окопы, начал медленно-осторожный спуск. Хребет, вначале круто упав вниз, так что Ефремову пришлось придерживаться рукой за ветви молодой, зацепившейся на этом уклоне поросли, через два десятка метров выравнивался в почти ровную, слегка наклонённую площадку, покрытую отдельно растущими кустами орешника. Причем справа от оголовья хребта они росли редко, так что там образовывалась почти чистая площадка размером в половину футбольного поля, на которой торчало пяток деревьев и такое же количество небольших, разбросанных то там, то сям кустарников. Слева же орешник рос довольно плотно, и в темноте ночи казалось, что здесь находились сплошные заросли, хотя на самом деле всё было совершенно не так.
Никаких новых указаний со стороны двигавшегося в ядре группы Лыкова не поступило, и потому Ефимов миновал заросли орешника, поднялся на метровую складку, образованную общим подъемом почвы, пересёк разделяющую настоящий лес и ореховые заросли небольшую (десяти-пятнадцати метровую) полянку и, осторожно ступая, зашагал под уклон неожиданно резко уходящего вниз отрога. Углубившись в лес метров на восемьдесят, (по его собственным прикидкам), Ефимов, согласно раннее обусловленному плану, остановился и, дождавшись остальных бойцов головной тройки, в кромешной темноте начал выбирать (насколько это было возможно) удобную для наблюдения позицию. Ночь по-прежнему оставалась чернильно-чёрной, надеяться на что-либо кроме слуха не приходилось. Дождавшись, когда основная часть группы расползётся по окружающему периметру, старший прапорщик отправил шедшего третьим в головняке рядового Ерохина спать, а сам вместе с Черновым приготовился к ночному бдению.
Ночь, а точнее оставшиеся до рассвета часы прошли не то что бы на удивление, но всё же действительно тихо. Сменившись уже под самое утро, Ефимов, не снимая поддетого под маскхалат теплого офицерского белья, (несмотря на стоявшее днём тепло, ночью было довольно-таки свежо, можно даже сказать холодно), завернулся в плащ-палатку и завалился спать на расстеленный на земле полиуретановый коврик.
Проснулся Сергей часа через три. На фишку его никто не торопил, но спасть не хотелось. Выпроставшись из-под плащ-палатки, Ефимов протёр глаза и сладко — до хруста, потянувшись, сел. Уже чувствовалось наступление тёплого дня. Помассировав руками лицо, он зевнул, никуда не спеша стянул берцы, расстегнул и осторожно снял на коврик разгрузку, поднявшись, разделся, стащив себя офицерское бельё и вновь облачился в маскхалат. Постояв пару минут, с удовольствием ощущая наступившую после освобождения от «сбруи» легкость, он мысленно вздохнул и, сев на коврик, начал одевать берцы. За спиной раздались чьи-то осторожные шаги, но Сергей, занятый завязкой шнурков, не спешил оборачиваться.
— Старый, — услышал он голос опускающегося на корточки Бориса Шлыгина.
— Салют, — улыбнувшись, прапорщик дурашливо помахал ручкой.
— Нам тут задачу спустили, за селом понаблюдать, посмотришь?
— С целью? — Ефимов не видел смысла отказываться.
— Ну, движуха там какая будет или ещё что, — не совсем определённо протянул сержант.
— Без проблем, всё веселее, чем в кусты пялиться, — согласился Ефимов, справедливо рассудив, что зарубись группа с чехами, он к этому «празднику жизни» присоединиться успеет с легкостью.
— Кого возьмёшь?
— Никого, — прапорщик отрицательно покачал головой.
— Как хочешь, Валерка не настаивал, — имея ввиду командира группы Лыкова пожал плечами Борис.
— Тогда я пошёл, — не собирая коврика, но подхватив рюкзак, Ефимов сделал шаг в направлении селения. — Борь, — он на мгновение замер, — предупреди фишки, а то мало ли что, вправо- влево чуток ошибусь, не с той стороны вылезу- и кирдык.
— Да уж, — скептически осмотрев застывшего на месте прапорщика, протянул Шлыгин, — за результ ты, пожалуй, не сойдёшь, — и уже твёрдо, — предупрежу.
— Добро, — Сергей кивнул и, пригнувшись под ветками, начал углубляться в чащу леса, тянувшегося почти до основания предназначенного для наблюдения селения. Несколькими минутами позднее, по пути совершив утренний моцион, Ефимов, выбравшись на опушку и внимательно осмотревшись, выбрал себе со всех сторон удобное для наблюдения место: густой кустарник, прямо из-под корней которого бил небольшой ручеёк. Углядев этот ручеёк, прапорщик довольно улыбнулся: водичка оказалась сейчас как раз кстати — одна из двух захваченных с собой бутылок была уже практически пуста.
Прежде чем начать наблюдение, старшина роты связи слегка перекусил, допил остатки воды в первой бутылке и, осторожно подставив горлышко под медленно вытекающую струйку, наполнил её снова. Мгновение подумав над вопросом бросать туда обеззараживающую таблетку или не бросать, он, может и не совсем справедливо, рассудив, что «зараза к заразе не пристаёт» остановился на втором варианте и, завинтив пробку, предался ненавязчивому созерцанию окружающего пространства.
Прямо за кустом, в котором притаился Ефимов, начинался идущий под значительным уклоном скат нависавшего прямо над селом хребта. Ручеёк, бравший своё начало в корневищах орешника, уже в десяти метрах ниже по склону смешивался и переплетался со своими многочисленными братьями, выбравшимися на поверхность из буквально сочившейся ими возвышенности. В целом местность вплоть до самого села оставалось открытой и лишь вблизи небольшого, упиравшегося прямо в деревянные постройки оврага росло несколько небольших, но разлапистых деревьев. Где-то через час со стороны села выползло изрядно припозднившееся коровье стадо. Подгоняемое молодым «нукером», оно выбралось за околицу и направилось прямиком в сторону лесного массива, в котором расположились устроившие засаду спецназовцы. Глядя, как тяжело, проваливаясь едва ли не по колено, крупнорогатый скот преодолевает открытый, размокший от непрестанно текущей сетки ручьев склон, прапорщик хмыкнул и в его сердце закралось нехорошее предчувствие. Ещё больше оно окрепло, когда пастух, направив скотину в лес, ещё какое-то время стоял, внимательно наблюдая за реакцией входивших в лесную чащобу животных. Но ни одна корова не развернулась, не повернула в сторону, не выскочила из кустов, напуганная внезапно возникшими перед её мордой чужаками. А наиболее наглая бурёнка, втащившись на самый верх, буквально уткнулась носом в куст, в котором сидел Ефимов, и с жадностью принялась пить собравшуюся в небольшом углублении воду. При этом её большие черные глаза, опушенные огромными ресницами, пристально таращились на залёгшего в полуметре от её носа прапорщика, но тот замер и не шевелился до тех пор, пока животное не утолило свою жажду и, довольно размахивая хвостом, не потопало догонять разбредшихся по всему лесу подружек. А «Нукер», ещё раз оглядев опустевшую опушку, развернулся и, по-видимому, довольный собственными наблюдениями, потопал в обратную сторону. Некоторое время не происходило абсолютно ничего, затем, где-то приблизительно через сорок минут, из-за ближайшего к оврагу дома показался высокий темноволосый мужчина в белой рубашке и темных брюках. Неторопливой походкой, словно никуда не торопясь, он спустился в овраг и исчез за его высокими обрывистыми стенами. Ещё более странным оказалось то, что он не появился оттуда ни через полчаса, ни через час, а вот со стороны селения показались ещё двое мужчин и, которые, спустившись, исчезли во всё том же овраге. Сергей ждал их возвращения ещё полтора часа, но они так и не появились. Уверенности в том, что чечены не возвратились в село каким- либо другим путём, у Ефимова не было, тем не менее, всё происходившее показалось ему весьма и весьма странным. Понаблюдав за местностью еще с полчаса, он спокойно отполз и, укрываясь за деревьями, потопал в сторону своей группы.
