Сергей Зверев - Погром в тылу врага
Эти бесконечные плутания вокруг да около границы начали выводить из себя. Впрочем, в этот вечер он не жаловался. Олег неплохо себя чувствовал – пусть не в физическом, но в моральном плане. Навигатор в голове давал сбой, чужая земля не кончалась. Она и не могла закончиться – им удалось пробиться через груды бурелома и валежника метров на четыреста, как лес накрыла тьма. Светить фонарем было рискованно. На вопрос, понимает ли она что-то в окрестных лесах, Илзе провалилась в задумчивость, а потом осторожно поведала, что кое-что она понимает в окрестных дорогах, возможно, к одной из них они скоро выйдут – к проселку, соединяющему деревни Верте и Ауя. Там имеется пара хуторов, где хозяева ее знают… На этом месте нога девушки провалилась в «волчью» яму, она куда-то покатилась, сдавленно вскрикнув. Олег, задыхаясь от волнения, искал ее на слух по жалобным причитаниям, а когда нашел и обнаружил, что все в порядке, не считая рваного бушлата, стал истово благодарить провидение. Искушать судьбу уже не стоило. Темнота, возможно, друг молодежи и десантников, но не сегодня. И снова, как и прошлой ночью, он лазил по окрестным хвойным зарослям, резал лапник, собирал его в охапки. Выискивал подходящую норку в этом же овраге, чтобы далеко не ходить…
Не сказать, что они проснулись в жарких объятиях, но достаточно близко. Осенняя погода не делалась комфортнее. Те же облака, те же замогильные завывания ветра в кронах деревьев. Разъяренные «лесные братья» и их сообщники из группы «Омега» у края ямы не толпились. Особого холода Олег не чувствовал. С девушкой было сложнее. Она не спала, свернулась клубочком рядом с ним, уперлась в него коленями, обнимала себя за плечи и дрожала. В оливковых глазах, гипнотизирующих офицера, было много всего, но преобладало изумление. Он улыбнулся и провел ей пальцем по виску, убирая слипшийся локон. Изумление в оливковых глазах стало шире.
– С пробуждением, – прошептал он. – Как прошла ночь?
– Я замерзла, – пожаловалась Илзе. – И, кажется, простуду подхватила… – Она немного похрипывала.
– Ну, простуда – не пуля, – грубовато пошутил Олег. – Вылечим, вернем, как было. – И предложил, отчаянно смущаясь: – Обниму?
– Давай. – Она кивнула и подалась к нему. Он прижал к себе упругий грязный комочек. Она засопела ему в бронежилет, согреваясь. «Что я знаю об этой девушке? – начал размышлять Олег. – У нее своя жизнь, своя работа. Своя страна, имеющая к твоей стране ряд принципиальных претензий. Нас разделяют бесконечные барьеры политического, социального и психологического плана. Дома, может статься, муж непоеный, дети строем по лавке. Хотя с детьми, пожалуй, перебор. А вот с мужем…»
– Успокой меня, пожалуйста, – волнуясь, прошептал он. – Что там с мужем?
– Ждет, волнуется… – И когда он замер с похолодевшим сердцем и застывшим воплем в душе, тихо засмеялась: – Ладно, шучу, нет никакого мужа.
– Фу ты, черт, – пробормотал он. Отлегло от сердца. – А кто есть?
– Ну, кто-то есть, – весьма туманно отозвалась девушка. – Ухаживает за мной один парень. Валдис Петерсонс – очень представительный и работает в Бюро внутренней безопасности Государственной полиции. Предлагает переехать к нему в Угаву. Дарит цветы каждую пятницу, катает на «Камри» по ресторанам. Копит деньги на черный «Мерседес»…
«Продажный полицейский», – с неприязнью подумал Олег и спросил:
– А ты?
– А я не знаю. Я думаю…
– А почему в полицию пошла работать?
– Не помню… – Она опять засмеялась, и дрожащие пальчики робко дотронулись до мужского плеча. – У меня отец всю жизнь проработал в Центральном управлении уголовной полиции. И при Советском Союзе он в милиции работал, и после…
– Ты неплохо знаешь русский язык для своих младых лет…
– Нужно бабушке сказать спасибо – той самой бабушке, что живет в кукольном домике на окраине Домбеле. Так уж сложилось, Олег, бабушка у меня русская, дедушка – латыш. Она приехала в Латвию в 52-м, когда ей было восемнадцать лет. В те годы многие из Союза сюда приезжали. Она принципиально не учила латышский и даже сейчас очень плохо в нем ориентируется… Здесь она училась – в Рижском политехническом, здесь познакомилась с дедушкой. Получается, что моя мама наполовину русская, хотя по ней и не скажешь. А я на четверть русская – хотя по мне тем более не скажешь. Когда я была маленькой, месяцами жила у бабушки, у нее и набралась, она ведь со мной только по-русски разговаривала… А ты, конечно, женат? – Она отстранилась и очень пристально на него воззрилась.
– Не женат и никогда не был, – с гордостью сообщил он. – Почему спросила?
– Не знаю, – смутилась Илзе. – Нужно же о чем-то спросить… Ладно, вставать пора, а то лежим тут в недвусмысленных позах.
– Думаешь, папарацци набегут?
Она засмеялась и села на колени. Извлекла из бокового кармана грязного бушлата миниатюрную расческу и стала приводить себя в порядок. Олег устроился поудобнее и с интересом за ней наблюдал. Он мог поклясться, что это было лучшее, что он наблюдал в своей жизни! В желудке воцарился вакуум, подкатил воздушный шарик к горлу и начал то спускаться, то надуваться…
– Холодно… – Илзе передернула плечами.
– Ничего, – успокоил Олег. – Еще девять месяцев…
– И что? – Она не поняла, на всякий случай испугалась.
– И снова лето.
Девушка прыснула.
– Ты до сих пор лежишь? Тебя уже не ждет Родина?
«Родина прекрасно может какое-то время обойтись и без меня», – подумал Олег.
– Прости, – сказал он. – Расслабился тут с тобой. Отринул, так сказать, тщету и суетность бренной повседневности.
– Послушай, прекращай меня смешить, – прошептала она. – Мы с тобой угодили в ужасное положение. Ты – преступник, я должна тебя ловить, выполнять свою работу – мне за это, в конце концов, платят, хотя и немного. Нас обоих хотят убить, а ты еще и потерял своих товарищей… А он лежит и меня смешит. Ты уже придумал, что надо делать?
– Нет, – признался он. – Голова нужна не для того, чтобы думать.
– А для чего? – удивилась Илзе.
– Для того, чтобы не думать.
– Я так и знала, – всплеснула она руками. – Все русские мужчины ленивые животные, как вас ваши женщины терпят? Ты, кстати, знаешь, что уже полдень?
Он подлетел.
– Чего?!
Голод обострял мыслительные способности. Они шли по лесу друг за другом, держась юго-восточного направления, старались не наступать на сухие ветки и обходить открытые участки. Смешанный лес подозрительно помалкивал. Он замирал через каждые двадцать метров, блокировал все чувства, кроме слуха. Вот сухая ветка сломалась – ветер *censored*ганит. Вот крупная птица семейства совиных с оттопыренными ушами грузно сорвалась от дерева, помахала крыльями и уселась обратно. Что случилось с его товарищами? Жив ли Шура? Доковылял ли Болдин до указанного места? Удалось ли прорваться до границы остальным, не потеряли ли Джоанну? Вопросы вспыхивали в голове, как звезды в безоблачную ночь. До квадрата, оговоренного Олегом, километра три, но эта дистанция, учитывая естественные и «искусственные» препятствия, может вылиться в новую бесконечность. Основное условие – противник не тупой. Убитых полицейских и машину действительно спрятали. Копы ищут своих, но задействованы ли в этом дополнительные силы, или пока обходятся малым числом? И где они, собственно, ищут? Там, где светлее? Если Джоанна еще не попалась, то бандиты при содействии спецназа будут продолжать упорствовать в ее поиске. Известно ли им, что сбежавшая работница полиции крутится по лесу с российским десантником? Казалось бы, откуда? Все, кто видел их вместе, уже мертвы. Или не все?
Вопросов было больше, чем ответов. Опасность подстерегала за каждым кустом. Он крался по лесу, сжимая рукоятку непривычного автомата. В активе оставалось три рожка по двадцать два патрона в каждом, «детский» пистолетик на ноге. Илзе не отставала, глухо дышала в затылок. Иногда он оборачивался, ловил ее напряженный взгляд, чувствовал, как потягивает что-то под лопаткой. Черт возьми, лет пятнадцать уже не потягивало…
Забрезжил просвет, и Олег подобрался, стиснул автомат обеими руками. Короткими шагами двинулся вперед, раздвигая ветки молодого осинника. Но лес на этом не обрывался. За деревьями раскинулась большая поляна, заросшая бурьяном. Домохозяйство местного хуторянина – продолговатая бревенчатая изба, окруженная дощатыми сараями. В курятнике кудахтали куры, тянуло навозом. Просматривался просторный двор, бочки с дождевой водой, железный лом в углу, сохнущие простыни. Лениво тявкала собака, привязанная к будке. Сквозь жидкий палисадник просвечивал капот дряхлого пикапа – задние колеса были сняты, их заменяли составленные стопками кирпичи. За хутором петляла проселочная дорога – вытекала из леса и впадала в лес. И ни одной живой души. Впрочем, нет, распахнулась от толчка ногой дверь в бревенчатой избушке, выбралась прихрамывающая пожилая женщина с тазиком и побрела через двор – кормить свою живность. Спустя минуту протащилась обратно, вытирая руки о фартук с вычурной вышивкой.
