Александр Тамоников - На линии огня
— Вы не обо мне, о себе думайте. И о Злате Рингер.
— И все же сука ты, майор! Паскудная у тебя служба, как и все ведомство, что ты представляешь.
— Будем считать, что вы не говорили этого. Эмоции улягутся. Это сейчас вам тяжело. Потом отойдете — еще спасибо мне скажете.
— Спасибо за то, что разрушил любовь? Растоптал ее своими хромовыми сапогами?
— За то, что спас вас и вашу женщину от очень серьезных неприятностей.
— Так ты еще, оказывается, благородство проявляешь? Да, точно далеко пойдешь! И от этого остальным только хуже будет. Но жизнь тебя накажет, майор!
— Прекратите базарить, капитан! Пишите рапорт. У вас есть время до отправки поезда, но оно тает как весенний снег. А убыть вы должны непременно сегодня.
— Вы дадите мне возможность переговорить со Златой? — скрипнув зубами, спросил Александр.
— Я бы дал, но она под контролем Плеха. Он мне не подчинен.
— Но ты же можешь попросить его.
— Нет. Да и вам незачем рвать сердце. Госпоже Рингер все позже объяснят.
— Какой ты заботливый, майор…
— Капитан, я жду!
Черников написал рапорт, бросил его на стол особисту:
— Все?
Тот, прочитав документ, кивнул:
— Да. Можете идти готовиться к отъезду. Все необходимые документы для выезда получите у меня в 20.00. Я же вас и провожу до поезда.
— Обойдусь без провожатых!
— К сожалению, не обойдетесь. До вечера, капитан Черников!
Александр вышел из штаба и закурил. Из-за угла появился капитан Кулагин. Он был трезв. Увидев Черникова, воскликнул:
— Уже вернулся?
— Как видишь.
— А чего такой смурной?
— Отойдем к казарме.
— Давай. Что-то случилось?
— Случилось, Андрей! То, что врагу не пожелаешь…
— Серьезно? Ну пошли.
Зайдя за казарму, где офицеров не было видно из штаба, Черников поведал Кулагину о разговоре с новым особистом:
— Вот так, Андрюха, завтра я буду уже в Союзе.
Кулагин возмутился:
— Они вообще охренели, эти гэбисты, мать их за ногу? На шантаж пошли? Тоже мне, блюстители порядка! И как все обставили по-сучьи… У меня просто нет слов. Набить, что ли, морду этому Козину?
— Не пори ерунду. Лучше помоги!
— Чем, Саня?
— Во-первых, завтра же вечером зайди к Злате, в дом матери. Объясни ей, почему я уехал.
— Сделаю.
— Второе, — ты мой домашний адрес в Союзе знаешь?
— Откуда?
— Запиши!
Кулагин записал адрес Александра.
— Вот по этому адресу с чешской почты, лучше из Режнова, напиши мне, оставили ли гэбешники Злату в покое.
— Понял.
— Ну и дальше присмотри тут за ней. В принципе, не должны ее тронуть, а там черт их знает.
— Да, эти подонки способны на все! Слушай, а Злате твой адрес не надо передать? Она на него напишет.
— А толку? Я же прямиком из Москвы отправлюсь в Ташкент. А письмо придет в Переслав, если еще Злата захочет написать. Я сам позже напишу ей или найду способ позвонить на номер кафе.
— Ясно.
— И никому о нашем разговоре, Андрюха. Ты у меня здесь один остаешься, кому я могу еще доверять.
— Вопрос, надолго ли? Под меня тоже копают. Но, думаю, отобьюсь. Вика притихла, но все одно, я разведусь с ней.
— Если что, пиши домой. Я буду знать обстановку.
— Какой разговор, Сань! Но какая же все же падла, этот Козин. Нет, если он останется здесь до моей замены, я ему точно жало сверну.
— Он не останется. Его наверх продвинут… Все, расходимся. Давай, Андрюха! Удачи тебе здесь.
— И тебе на новом месте.
Обнявшись, офицеры разошлись. Черников направился в штаб батальона, Кулагин — в казарму артиллерийского полка дивизиона.
День пролетел быстро, и вечером в 21.05 Александр сел в купейный вагон скорого поезда Братислава — Москва. Особист оставался на перроне, пока огни заднего вагона не скрылись за поворотом.
А утром, когда из Чопа Козину сообщили о том, что капитан Черников благополучно пересек границу, майор набрал номер Плеха:
— Это я, Зденек! Здравствуй.
— Здравствуй, Сергей!
— Выпускай Рингер.
— Добже!
— Все бумаги по ней уничтожь.
— Так я ничего и не составлял, беседовал без протокола.
— Тем лучше.
— Значит, Злата Рингер теперь вне подозрений?
— А разве ты мог ей что-то предъявить без меня?
— Без тебя нет.
— Верно. У меня же на нее тоже ничего нет. Так что пусть живет себе спокойно.
— Я понял. Извинюсь и отпущу.
— До встречи, капитан!
— До встречи, майор!
Козин отключил телефон. Закурил сигарету, довольно усмехнулся. Дело сделано. Осталась малость: отправить отчет в Гребов и Оломоуц, доложить о том, как оперативно решил вопрос по связи советского офицера и чешской женщины. Не в пример бывшему особисту. Это отметят. О том, что сломал судьбу двух молодых людей, Козин не думал. У него служба такая. А служба для майора превыше всего. Так его воспитал отец.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Семнадцать лет спустя
Глава первая
Сегодня у командира группы спецназа отдельного отряда особого назначения ГРУ при Генштабе ВС России подполковника Черникова был выходной. В кои-то времена полковник Катаев, командир отряда, разрешил бойцам его группы полноценный отдых. Александр настолько отвык от выходных, что, проснувшись с утра в своей однокомнатной служебной квартире, начал было собираться на службу. И только позже, уже побрившись, осознал, что торопиться-то сегодня некуда. Так бывает: ждешь выходных, что-то планируешь, а получив наконец сутки отдыха, не знаешь, что и делать. Впрочем, заняться было чем. Во-первых, следовало сдать в прачечную за углом, работавшую без выходных, грязное белье и одежду для экспресс-стирки, навести порядок в квартире, купить продуктов на неделю — а то в холодильнике, кроме бутылки коньяку и банки рыбных консервов, ничего не осталось, затариться сигаретами, вынести мусор… Ну, а вечером просто прогуляться по Москве, посидеть в каком-нибудь не очень дорогом кафе, а то и в театр заглянуть. На последний спектакль он ходил месяца три назад — в театр на Таганке. Что смотрел, и не помнит. Но там видно будет, а сейчас следовало заняться наведением порядка.
Он собрал постельное белье, комбинезон, предметы повседневной формы, уложил в сумку, отнес в прачечную. Приемщица оформила экспресс-заказ, обещав доставку выстиранного и отглаженного белья не позднее завтрашнего вечера. Из прачечной Черников на служебном «Ниссане» проехал до супермаркета. Вернувшись домой и выложив купленные продукты в холодильник, он принялся за уборку. С непривычки она заняла довольно много времени. Особенно чистка окон и выбивание ковров. Изрядно устав, Черников решил перекусить. После перерыва продолжил работу, хотя еще во время еды родилась мысль бросить бытовуху к чертовой матери, но подполковник привык доводить начатое дело до конца. И он закончил уборку к пяти вечера. Осмотрев дело рук своих, произнес:
— Черт! Проще учебную задачу на полигоне отработать, чем хату убрать.
К вечеру заметно похолодало. Август в этом году выдался на редкость прохладным. После жаркого июля это ощущалось остро. Приняв душ, сменив спортивные брюки и майку на строгий костюм, Черников на метро поехал в центр. Прошелся по Новому Арбату, перешел на Старый. Здесь всегда было многолюдно. Особенно у стоек, где продавались сувениры. К одной из них он и подошел. Торговал парень. И чего только не было на стеллаже!
Александр перевел взгляд на витрину и увидел ордена и медали СССР, России, иностранных государств. Посмотрел на парня, указал на витрину и спросил:
— А это что?
Парень удивился:
— Как что? Награды.
— Муляжи?
— Есть муляжи, есть настоящие. И даже с документами. Настоящие, понятно, порядком дороже.
Александр взял орден «Красной Звезды»:
— Этот у тебя откуда?
— Этот? Не помню. Хотя, погодите… афганец один сдал. Точно. Немолодой уже мужик, похоже, бомж.
— Ты знаешь, за что давался этот орден в Афгане?
— Откуда? Да и без разницы мне это.
— Без разницы… Плохо, что без разницы. Милиция не интересуется, откуда у вас государственные награды?
Парень усмехнулся:
— Милиция? Нет! И что ей интересоваться, когда ментов здесь неплохо подкармливают. Они, наоборот, нас охраняют — старики-фронтовики иногда шум устраивают. Менты успокаивают. Здесь место дорого стоит.
— Но и прибыль, наверное, неплохая?
— Нормальная. На жизнь хватает.
— Самому не стыдно орденами торговать?
— Я вас понимаю — наверное, тоже воевали. Но поймите и меня: я же не ворую награды, не прошу продать, люди сами приносят. А если приносят, почему не взять?
— А бомж, что сдал тебе «Красную Звезду», здесь часто показывается?
— Как-то неделю тусовался. Видно, в общаге, что снесли, жил. С месяц, наверное, уже не вижу. Перебрался куда-нибудь или помер. Уж очень он плохо выглядел. Болел, не иначе.
