Владимир Михановский - Вершины держат небо
– Чисто грибы, – заметил Матейченков.
– Ну да.
– И что решил?
– Остаться. Никогда еще не проводил на блокпосте ночь.
– Расскажи. Интересно.
– Жуткое дело.
– Как на передовой?
– Хуже. Там хоть противника видишь, или по крайней мере, представляешь, где он. А тут – полная неизвестность. Кто палит, в кого – неизвестно. Может, друг в друга.
– Или враг во врага.
– Ну, а что происходило на твоем блокпосту?
– Думаю, то же самое, что и на всех других.
– Палили наши?
– Мало сказать. Я не удержался, говорю начальнику блокпоста:
– Почему патроны не бережешь? Не знаешь, что ли, приказ главнокомандующего – беречь боеприпасы?
– А он?
– Отвечает: если не будем палить – все попадем, как кур в ощип, все погибнем, включая тебя.
– Но ты же не в цель стреляешь?
– Какая там цель! Поливаем свинцом пространство перед блокпостом – только и делов. Чтобы боевики не сумели подобраться. Ни ведь, черти, уже из люков подземных, небось, повылезали. Подползут по развалинам сюда и даже стрелять не будут, забросают ручными гранатами.
– И так каждую ночь?
– Каждую ночь, говорит. А утром еще бога молим, что живы остались, – продолжал свой рассказ штабист.
Генерал задумчиво сказал:
– Надо в корне менять ситуацию.
– Конечно, необходимо, – немедленно согласился штабист. – Хотя ради объективности нужно сказать, что и даем боевикам чертей. И бегают они от нас, бывает, как зайцы.
– Послушай, – произнес Матейченков, – меня давно беспокоит проблема первой медицинской помощи на блокпостах. П донесениям, она есть везде, но я не очень в это верю. А все блокпосты не проверишь.
– Тем более, они передвижные.
– Вот где ты был – есть медпункт?
– Имелся, товарищ генерал-полковник, – кивнул штабист.
– И врач был постоянный?
– Фельдшер. При мне там старшего сержанта ранило. Контрактника.
– Из блокпоста вышел?
– Какой там – вышел! Из амбразуры неосторожно высунулся – крик нашего раненого ему почудился. А там снайпер боевиков, сволочь, недалеко угнездился – не приведи господь! Бьет точно, пристрелялся, паразит.
– И выковырять не могут?
– Никак. А у него прибор ночного видения, потому что видит ночью, как сова.
– Беда наша – снайперы.
– А с медициной на блокпосту все в порядке, Иван Иванович, – возвратился к затронутой теме штабист. Дополз кое-как солдатик до блокпоста, только его в дверь втащили – а в броню сразу снайперская очередь.
– Пронесло?
– Пронесло. Фельдшер раненому перевязку сделал, все чин-чинарем, потом мензурку спирта ему поднес, солдатик и оклемался.
– Да, не сладко нашим ребятам на блокпостах приходится. Но, думаю, скоро положение изменится, – заключил генерал Матейченков и задернул окно шторкой, прежде чем отойти от окна.
– А что будет?
– Узнаешь в свое время. Лучше доскажи, как твое дежурство на блокпосту закончилось.
– А больше происшествий не было. Как только рассвело, стрельба начала потихоньку затихать. Город начал просыпаться, а может. и засыпать – уж и не знаю, как будет правильно.
– Кто засыпать, а кто – просыпаться.
– Наверно, так. Но думаю, что в такую ночь могут заснуть немногие, товарищ полпред.
– Ту утром уехал?
– Ну да. На том же БТРе.
– Меня интересует в подробностях, какую картину ты застал утром, – произнес генерал. – И что изменилось по сравнению со вчерашней. Или ничего не изменилось?
– Изменилось.
– Что именно?
– Когда стрельба совсем затихла, начальник блокпоста попросил меня подвезти нескольких бойцов на бронемашине к одному месту, что я и сделал. Эти ребята должны были прочесать кусок трассы, за которую отвечал блокпост.
– На предмет чего?
– Обнаружения мин.
– И нашли?
– До хрена, извиняюсь за выражение. За ночь боевики понаставили и мин, и фугасов.
– Вызвали саперов?
– Нет, ребята сами наловчились их обезвреживать, у них и миноискатель свой имеется… Ну, тут игра идет, как говорится, на равных.
– Что ты имеешь в виду?
– Они ставят мины на нас, а мы – на них, – пояснил штабной офицер. – В итоге получается, можно сказать, боевая ничья. А в тот раз, когда я там был, и вовсе курьез получился… Рассказать?
– Давай.
– Я вышел из машины, смотрю, как ребята ловко обезвреживают мины. Вдруг слышу – они страшно матерятся.
– В чем дело? – спрашиваю.
– Да духи чертовы, говорят, наши же мины для нас и переставили! И как только не подорвались, мерзавцы? Ну, ничего, мол, мы им на следующую ночь соорудим тут небольшой сюрпризец.
– С минами ясно, – сказал генерал. – Еще чего заметил?
– Да ничего особенного. Та же улица, те же развалины.
– Трупы были?
– Наших – нет, бог миловал.
– А боевиков?
– Тоже нет. Они ведь стараются своих убитых, уж не говоря о раненых, на поле боя не оставлять.
– Это я знаю.
– Но, между прочим, кровь в ближних развалинах мы обнаружили, – оживился штабист.
– Выходит, палили не зря.
– Я и говорю, борьба идет так на так. Мы боевикам тоже жару задаем – будь здоров!
Генерал, привыкший вникать во все детали и своей дотошностью наводивший священный трепет на подчиненных, спросил:
– Сколько длилось разминирование?
– Минут 40.
– Молодцы, так и должно быть, – кивнул Матейченков. – И они что же, успели за это время весь свой участок разминировать?
– Где там весь, – махнул рукой штабист. – Только с десяток метров разминировали. Там дорога и ближние развалины были нашпигованы минами, как тесто изюмом.
– Так ты и уехал?
– Когда садился в БТР, старшему группы сообщили по рации, что пусть возвращаются на блокпост, к ним вышла смена.
– Порядок в танковых частях, – заключил генерал Матейченков присказкой, которая родилась еще в годы великой отечественной войны.
– Вот и получилось, что возвращался я в штаб по другому городу, – улыбнулся штабист.
– Почему по другому? – не понял Матейченков.
– Туда ехал – был Джохар-гала, а утром – опять стал Грозный, – пояснил штабной офицер.
– И это двуличие мы тоже непременно ликвидируем, пообещал генерал Матейченков.
* * *Дорога показалась полковнику Петрашевскому бесконечно долгой. Быть может, потому, что она была совершенно однообразной.
В памяти все еще стоял бородатый полусумасшедший «инопланетянин», который чуть было не лишил его жизни.
В руках еще ощущалась дрожь от напряжения борьбы, но нервное состояние постепенно спадало.
Несмотря на то, что ниоткуда не доносилось ни звука, свой фонарик он старался включать пореже, чтобы не привлечь чье-либо внимание: иало ли что там, вдали, ждет его?..
Мысли Николая Константиновича снова и снова обращались к тому, что он услышал от бородача. Сумасшедший? Может быть. Но не зря кто-то из великих психологов прошлого сказал: во всяком сумасшествии есть своя система, нужно только ее разгадать.
Мозг разведчика лихорадочно работал, стараясь расшифровать услышанное. В данном случае Петрашевского не интересовали мыслительные способности бомжа. Проблема была в другом. Бродя по подземным переходам, он что-то, безусловно, видел, и это «что-то» запечатлелось в его памяти. Вот это и предстояло восстановить, продравшись сквозь сумятицу его искаженных представлений.
Бабье царство!
Что же он на самом деле видел, что так крепко-накрепко втемяшилось в его больную башку?
…Под землей, как известно, нет смены дня и ночи. Однако по своим часам разведчик прикинул, что пошли уже четвертые сутки его пребывания под землей.
Запас еды, взятый с собой, был на исходе. Много брать с собой нельзя было – это могло вызвать подозрения.
Общаясь со встречным, полковник попытался тщательно расспросить его, как проникнуть в бабье царство. Бомж, довольно вразумительно для гостя земли, объяснял – но слишком много было этих «пойдешь налево», «свернешь направо», «пройдешь в среднее разветвление», – так что разведчик вовсе не был уверен, что движется в правильном направлении.
Некоторые ходы были настолько узкими, что через них приходилось буквально протискиваться. Другие – пошире, по бокам их проходили разнокалиберные трубы, кишки и кишочки, – артерии и вены большого города. Иногда в них что-то булькало, переливалось.
Незаметно подкралась жажда, пластиковая бутылка с водой давно кончилась И он все чаще, когда включал карманный фонарик, поглядывал на трубы коммуникаций, но одна только мысль, что может в них содержаться, вызывала у него приступ тошноты. Да и потом, как вскроешь металлическую трубу? Не тащить же было с собой, в самом деле, напильник!..
Через час-другой осторожной и напряженной ходьбы, связанной с постоянным ожиданием опасности, жажда Петрашевского стала невыносимой.
Через какое-то время почва под ногами стала влажной, податливой, вскоре она превратилась в жижу, хлюпающую под ногами.
«Инопланетянин» что-то такое говорил о болоте, которое предстоит пересечь на пути к бабьему царству. Может быть, именно этот участок пути он имел в виду?
