Евгений Сухов - Матерый и скокарь
Несколько оруженосцев, всего-то двенадцатилетние мальчишки, закованные в тяжелые латы, расторопно раскладывали перед рыцарями подарки императора.
– Каждый из вас достоин того, чтобы отстаивать честь своего императора, но я вынужден выбрать всего лишь троих. – Остановившись напротив графа Эштерхофа, император продолжал: – Я знаю, мой друг, что ты не только силен в стихосложении, но еще и отличный кулачный боец, поэтому ты будешь первым из них.
– Сочту за великую честь, император, – притронулся граф губами к протянутой руке.
Голос императора, всегда зычный, теперь и вовсе напоминал звенящую сталь. Его тело оставалось таким же крепким, как и в молодые годы, а его выносливости позавидовали бы двадцатипятилетние мужчины. Только вот ладонь, морщинистая и желтоватая, испещренная многочисленными шрамами, выдавала его преклонный возраст. Длинные сильные пальцы поросли короткими густыми рыжими волосками. Коснувшись губами длани, граф почувствовал сухость его кожи.
Двинувшись дальше, император продолжал:
– Вместе с вами я без конца совершенствую военное мастерство.
– Потому что король должен быть первым среди рыцарей, – проговорил юноша с длинными золотыми волосами.
– Как тебя звать? – Император приподнял руку с копьем, и заточенный наконечник остановился напротив груди рыцаря.
– Меня зовут барон Розе, император, – смиренно произнес юноша, наклонившись.
– Я тебя помню, – кивнул Фридрих Барбаросса, – ты первым переплыл реку.
– Мне просто повезло, император, другие рыцари были также весьма искусны, но их уволокло течением.
– А ты, оказывается, еще и скромен. Весьма похвально! Ты был лучшим и в стрельбе из лука, – заметил император.
– Просто я был в более выгодном положении, чем остальные рыцари: в тот час, когда я стрелял, не было ветра.
Борода у Фридриха Барбароссы была коротко пострижена, своей внешности он всегда придавал большое значение, что, впрочем, не удивительно для короля.
– Ты будешь вторым.
– Я не посрамлю вашу честь, Ваше императорское величество! – припал к протянутой ладони юноша.
Фридрих Барбаросса зашагал вдоль строя. Шаг прямой, носок чуть навскидку, спина распрямлена. В походке было столько же величия, сколько могущества было во всей Священной Римской империи. Голова приподнята кверху, отчего борода упрямо топорщилась. Тело короля, тренированное в многочисленных поединках и приученное к железу, было по-прежнему выносливым, порой казалось, что над ним не властно время.
Как и подобает королю, каждого из своих рыцарей он превзошел и в искусстве боя, и в стихосложении. Не однажды, в желании оценить их личное мастерство, приглашал на тренировочный поединок, и каждый из них в полной мере мог оценить силу королевского удара.
Еще один шажок, совсем короткий, и король остановился рядом со светловолосым юношей. Умело развернулся, слегка задев золотой шпорой мелкий гравий.
Это был рыцарь Ульрих – любимец и оруженосец короля. В отличие от остальных он не принадлежал к древним рыцарским семьям. Его дед, будучи всего-то оруженосцем, однажды спас Фридриха Одноглазого, отца нынешнего императора, за что тот немедленно произвел его в рыцарское звание, подарив ему свой пояс. Подобного подарка удостаивался даже не всякий герцог, а потому королевский пояс сделался фамильной ценностью. Его надевали в особо торжественных случаях. Глянув на пояс юноши, король невольно улыбнулся, рассмотрев на нем корону – символ имперской власти. Стало быть, крестовый поход был для юноши тем самым знаменательным случаем.
Весьма похвально!
Германское рыцарство всегда отличалось кастовостью. Чужакам в нем не место. Однако в случае с рыцарем Ульрихом оно неожиданно сделало исключение, признав в нем бесстрашие и доблесть.
– Третьим рыцарем будешь ты, виконт Ульрих, – распорядился король.
Юноша засветился от радости.
– Я очень счастлив, Ваше Величество.
* * *На третий день рыцари собрались в широкой долине Дуная. За королями, одетыми в пурпурные мантии, следовало многочисленное рыцарское воинство и слегка – больше для поднятия настроения, чем для боевого духа – позвякивало оружием.
Выходили как на праздник – покуражиться, показать молодецкую удаль. Два часа назад несколько французских и английских рыцарей, будучи во хмелю, собрались в пойме реки для кулачной забавы. Под барабанный бой и громкие крики сотоварищей две рати грудью сошлись друг с другом и бились до тех пор, пока на поле не остался всего один воин – оруженосец английского короля рыцарь Артур.
С выбитыми зубами, с кулаками, разбитыми в кровь, он победно скалился на обступивших его товарищей и здесь, на поле брани, засеянной зубами, прочитал молитву во славу и здравие короля Ричарда.
Еще более драматично сложился поединок между английскими рыцарями и немецкими баронами. Уже на следующий день после отхода войск они сошлись на ристалище, поросшем полевой ромашкой, в конной атаке и с копьями наперевес ринулись навстречу друг другу. В столкновении двое из восьми рыцарей были убиты. Английскому рыцарю, приходившемуся кузеном самому королю, копье угодило в смотровую щель и, расщепившись, вышло кровавой занозой со стороны затылка.
Другой, немецкий барон, прошедший с императором не одну итальянскую кампанию, победитель многих турниров и неутомимый воин, неожиданно был сброшен с седла ударом боевого топора молодого рыцаря, за которым не значилось блестящих побед. Упав на торчащий у самого края камень, он сломал шею и, прежде чем навеки закатить глаза, пропел хвалу императору.
Рыцарей закопали здесь же на поляне и в скорбном молчании разошлись каждый в свою сторону.
Крестовый поход еще не начался, а воинство уже понесло первые потери.
И вот сейчас, соединившись в одну большую рать, позабыв про распри, что подтачивали цельность воинства, они сошлись у большого шатра, где совсем недавно три короля держали совет.
Свободной оставалась только небольшая площадка – место предстоящего спора. Три короля выдвинулись одновременно, раздвинув вооруженную толпу, еще минуту назад казавшуюся незыблемой. Кони, фыркнув разок, остановились и склонились к примятой траве. Сдержанно и одновременно почтительно пригнулись в приветствии королевские головы.
– Я предлагаю ограничиться турнирным поединком, – предложил Ричард Львиное Сердце. – Уверяю вас, в этом походе всем нам будет не до стихов.
– Возможно, стихов будет и поменьше, но рыцарь кроме оружия должен уметь еще драться и кулаками, – поведя бровью, ненавязчиво заметил французский король. – Должен же он как-то наказать расшалившуюся челядь.
– Я не стану возражать, – отозвался Фридрих Барбаросса. – Но у меня имеется одно условие… Рыцари должны биться только тупым концом копья… В крестовом походе нам еще пригодятся их жизни.
– Принимается, – негромко произнес Ричард.
– Пусть будет так, – ответил французский король.
* * *В ночь перед предстоящим турниром бодрствовало все стотысячное воинство. Лагеря были освещены пламенем костров, призывно звучали трубы, протяжно гудели рожки.
Неподалеку от шатра несколько рыцарей, вооружившись топорами, готовили место для предстоящего турнира, огораживая ристалище крепкой, в два ряда, буковой изгородью. Ложа для королей была устроена на восточной стороне, где завершались последние приготовления, – оставалось только укрыть ее дорогими тканями и коврами, после чего дождаться обговоренного часа.
И он наступил…
Поначалу просветлел горизонт, пальнув в небо ярко-желтым лучом, а затем лес, еще какую-то минуту назад невообразимо темный, неожиданно просветлел, обозначив стоящие кипарисы.
Первыми в сопровождении оруженосцев блестящей кавалькадой подошли короли, которым и предстояло исполнить роль судей. Они немного замешкались у широкой, наскоро сбитой лестницы, после чего уверенно поднялись по красным коврам в свою ложу, под цветастый балдахин из китайского шелка. Короли устроились рядком, как и подобает судьям.
Распорядитель турнира – гербовый король Пуатье сидел чуть поодаль от королей. В этот час он был знатнее каждого из них.
– Герольды, приступить к осмотру оружия, – распорядился гербовый король.
Запрятав поглубже неудовольствие, рыцари терпеливо наблюдали за тем, как их оружие осматривают младшие герольды.
– Сэр, ваше копье не соответствует правилам, – смело посмотрел юноша в очи грозному графу Гуго де Марле.
В какой-то момент рука графа потянулась к плети, висевшей у самого седла, – всего-то нежелательный тон, но ему приходилось наказывать и за меньшие провинности. Но неожиданно губы графа разошлись в доброжелательной улыбке: в этом молодом наглеце присутствовало нечто такое, что так соответствует рыцарскому духу. Парней с таким характером ожидает хорошее будущее. Через каких-то десять лет он будет избран гербовым королем, сделается распорядителем турниров, а значит, будет пользоваться гостеприимством и неприкосновенностью при любом дворе Европы.
