Виктор Гончаров - Записки наемника
– Ой, кто тут? Мне надо тебе кое-что сказать, – жарко шепчет Наташа, разглядывая девушку, которая все еще у меня в руках. Наташа оценивает свои шансы. Она их очень правильно оценивает. Они у нее нулевые.
У Людмилы игривое настроение пропадает.
– Мне уйти? – говорит она. – Ты, я вижу, тоже времени зря не терял.
Я молчу. Что мне говорить?
– Не томи, скажи, мне уйти? Моя сестра замужем за Фаридом. Он уехал к ней в Москву. Я отдыхаю здесь уже четвертый год…
Я закрываю ей рот поцелуем.
На следующий день я хожу в сопровождении прекрасного длинноногого гида по городку, уже не заботясь о том, чтобы прятать свое лицо от водителей такси.
Грузинскую мафию, которая владела таксопарком, разогнали абхазские парни с автоматами. Ходят самые невероятные слухи о количестве жертв. Грузины бросают дома и семьями уезжают в Тбилиси. В столице Грузии проходят митинги, осуждающие сепаратистов. Здесь, в Абхазии, покинутые дома грабят неизвестно кто.
Какое мне до этого дело, если я, наконец, обрел то, о чем мечтал! Мы с Людмилой целыми днями хохочем, вспоминая приключения на вокзале.
– Я просто испытывала оргазм, глядя, как ты их разбрасывал! – заходится от смеха Людмила…
Гранаты благополучно подняты со дна и благополучно переправлены в горы. Мы использовали при этом Цейбу и его акваланг. Рейтинг Цейбы среди его товарищей неизмеримо вырос.
– Это я нашел пропавший груз! – хвастает Цейба. Каждый вечер он на машине привозит нам продукты и свежие новости.
Я ошибался в характере Людмилы. Ее моральные устои оказались значительно выше и крепче, чем я предполагал. Мало того, я не только думаю, что это именно так, но также вел с девушкой открытый разговор, который она сама начала. Она вздумала изменить фамилию. На Язубец.
– Только, дорогой, я не знаю, как это сделать? Ты мне не подскажешь?
Единственное, что не совсем мне по нраву в девушке – некоторая ее несерьезность. Да ладно. Серьезности хватает у меня. И мрачности.
Людмила – москвичка, после института первый год работает в каком-то вычислительном центре. В начале сентября ей на работу.
И мне на работу тогда же. Людмила будет вычислять, а что же придется делать мне? Чтобы ни пришлось – такова судьба.
…Целых две недели я был совершенно счастлив. На вилле Фарида нас никто не беспокоил. Иногда только приезжали незнакомые вооруженные абхазцы, день или два отдыхали и снова уезжали. Фарида в городе нет. Он в Москве, иногда звонит нам. Ведет важные и секретные переговоры.
Но вот опять меня начали мучать тяжелые мысли. Я пытался анализировать ситуацию, стараясь выловить в себе ту самую зацепку, которая и порождала тревогу. Безрезультатно. Если мозг и имел какую-то информацию, касающуюся психологического состояния своего хозяина, то выдавать ее упорно отказывался. Как правило, в таких случаях следует просто ждать, пока разум не трансформирует эти знания в более приемлемую и понятную форму.
Но не теперь. В данной ситуации самым худшим было то, что я не мог найти вообще никаких поводов для тревоги. Все – в самом отличном виде, и лучшего нельзя было желать. Я жил с интересной и чрезвычайно привлекательной, и, к тому же, любимой девушкой на прекрасной вилле, занимаясь больше любовью, чем охраной дома.
Людмила заметила мое состояние, и всеми известными ей способами пыталась привести меня в нормальное расположение духа. Арсенал методов, используемых ею для этой цели, имел широчайший спектр, начиная от неожиданного, на ходу, нежного поцелуя, «нападения» сзади, когда она повисает на тебе и требует, чтобы ее несли, и заканчивая походом на море. Однако ее отчаянные попытки справиться с моей беспричинной тревогой потерпели полный провал. Если я и улыбался, то мысли мой оставались далеко. Что меня мучило, я узнал лишь потом, когда произошло такое, чего я не мог предвидеть. Здесь, в моих записках, я попытаюсь шаг за шагом воссоздать события. Для меня важна каждая деталь…
Было уже утро третьего дня, после того, как я начал, казалось бы, беспричинно тревожиться.
Началось оно, впрочем, точно так, как и утро любого проведенного здесь дня. Короче говоря, я проснулся в восемь утра в спальне и некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам шагов Людмилы. Вот на кухне звякнула посуда, зашипела льющаяся из крана вода. Я еще несколько минут тупо разглядывал потолок, ощущая нахлынувшую волну беспокойства. Оно было гораздо сильнее того, которое я испытывал на протяжении последних дней.
Это могло означать только одно: опасность достаточно близка. Она где-то совсем рядом, затаилась и ждет момента, чтобы вцепиться мне в хребет.
Внизу принялся нудно бормотать чайник. Хлопнула дверца холодильника. Людмила начала готовить свои умопомрачительные бутерброды. С этими кулинарными изысками дело вообще обстояло довольно сложно. Каждый раз, съедая на завтрак очередной «шедевр» буйной фантазии милашки, я пытался добиться от нее, что же именно мне довелось употребить в пищу. Но во всем, что касалось кулинарии, Людмила стояла насмерть и секретов не выдавала. Как правило, я несколько дней мучился этим вопросом, время от времени вновь пытаясь выудить у подруги рецепт ее очередного блюда. Но все мои уговоры не действовали, оказывались не более чем простым сотрясением воздуха. В итоге, когда путем сложных умозаключений и тщательного обследования содержимого холодильника, мне все-таки удалось получить представление об основных ингредиентах бутербродов, то волосы у меня встали дыбом. А на следующее утро Людмила подавала мне очередную горячую «загадку», в которой умудрялась совместить, казалось бы, абсолютно несовместимое. Судя по звону посуды и ароматам, доносившимся с первого этажа, в кухне готовилось нечто за гранью моего понимания. Я потянулся, чувствуя, как хрустят суставы, и не без удовольствия ощутил силу собственных мышц. У меня, действительно, отличная фигура, об этом мне не раз говорили и Людмила, у которой опыт в этом деле, несомненно, был большим, чем у меня. Людмила любила гладить тугие бугры мускулов на руках, называла меня не иначе, как «мой сисястенький», пыталась оттянуть грудные мышцы, а по спине могла колотить кулаками, что для меня не представляло ни малейшей боли. А вот по росту я не очень подходил ей. У нее – метр восемьдесят пять, у меня – метр восемьдесят шесть. Если бы мы стояли на пьедестале, то не могли бы сойти за отличный образец Его и Ее. Но я не собирался на пьедестал, предпочитая всегда оставаться в тени, подальше даже от случайных фотографов. Людмила так и не простила меня за то, что я не захотел фотографироваться с ней, когда мы гуляли по городу. Но людям моей профессии строго запрещалось афишировать себя. Для соседей и милиции я был Иваном Беловым, тридцатилетним спортсменом из Ленинграда. Молчаливым, замкнутым человеком. Никто не знал о моей жизни правды, кроме моего начальства да пары друзей. Вот, собственно, и все.
Потянувшись, я хрустнул суставами и одним сильным рывком вытолкнул тело из теплых объятий постели. Проделав несколько энергичных движений, я подхватил полотенце и направился в ванную.
– Привет, Люда!
– Доброе утро, дорогой, – отозвалась из кухни Людмила.
Один из моих вечных недостатков заключается в том, что я веду себя либо абсолютно бесшумно, либо – если в этом нет необходимости, словно карельский медведь, прорывающийся сквозь бурелом.
Но тогда-то уж я становлюсь шумным настолько, насколько это вообще возможно. В таких случаях я разговариваю исключительно командным тоном, будто и не здороваюсь вовсе, а отдаю распоряжения целому батальону.
Приняв контрастный душ, отфыркиваясь, с явным удовольствием я вытерся огромным махровым полотенцем и вернулся в комнату. На то, чтобы одеться, потребовалось не более двух-трех минут. По армейской привычке, летом я ношу практически всегда одинаковую одежду, которая состоит из светлых теннисок и легких свободных брюк спортивного фасона. Я считаю подобный стиль наиболее удобным и подходящим для всех случаев жизни. Обувь я всегда тоже предпочитаю легкую. Самое лучшее – это спортивные туфли. Я недолюбливаю кроссовки, поскольку считаю, что нога должна чувствовать почву, тогда не подвернешь стопу.
Я и сегодня не думал изменять своей привычке. Светло-синяя тенниска, темно-синие, почти черные брюки и белые туфли – вот в таком виде я спустился к завтраку.
Первое, что я увидел, был роскошный торт, на котором неровным дамским почерком Людмила старательно вывела: «Я люблю тебя, милый».
– Я тоже тебя люблю! – воскликнул я, улыбаясь.
На столе уже стояли тарелки, лежали вилки и горкой на блюде – румяные пирожки. В «рюмочках» для яиц возвышались остроконечные яйца. Масло, покрытое мелкими капельками влаги, дожидалось в фаянсовой масленке со стеклянной крышечкой. Горячий кофейник еще выпускал из узкого носика струйки пара.
Я устроился на стуле напротив окна и вздохнул, сглотнув слюну. Желудок давал понять мне, что неплохо было бы позавтракать. Но я никогда не приступил бы к еде без любимой женщины. Неписаный закон влюбленных!
