Андрей Негривода - Огненный торнадо
Вдруг повисла тишина, такая, словно певца заставила замолчать прилетевшая издалека снайперская пуля.
– Служил за Речкой, капитан? – вдруг подал голос второй пилот, молодой седовласый майор.
– Было.
– Давно?
– Октябрь – декабрь восемьдесят восьмого.
Майор наклонился вперед, пытаясь разглядеть лицо Филина.
– Где служил-то, братишка?
«Братишка»! Так друг к другу имели право обращаться только афганцы.
– Нигде, майор. – Андрей посмотрел на летчика. – В рейде была моя группа… За Кандагаром… Потом возвращались до Газни. Там нас встретили и вывезли – вся служба…
– Задира встречал? Из бригады Артиста?
Словно током шарахнуло по нервам. Андрей смотрел в незнакомое лицо и… И пытался вспомнить. И по этому взгляду майор понял, что угадал.
– Встреча… В Газни стоял полк штурмовых вертолетов – «крокодилов». Я тогда еще капитаном был – замкомэска. Это мы вас искали, когда подняли «вертушки» на поиск. Ты ведь Филин?
– Филин…
Майор посмотрел на своего командира – подполковника, первого пилота «Ила»:
– Помнишь, я рассказывал? – Подполковник кивнул в ответ. – Жаль, не я их тогда нашел – тогда на поиски двоих человек подняли две эскадрильи. Представляешь? Половина полка искала двоих человек!
– А-а, ну тогда понятно, кто генералу навешал, – этот мог…
Полковник-особист улыбнулся уголками рта.
– Спой еще что-нибудь, братишка!
– Ладно. Не жалко…
Бой затих у взорванного моста,БМП запуталась во мгле.Лейтенант, забывший про удобства,Умирает на сырой земле…
А на юге расцвела ромашка,Прометей на вахту заступил.Не увидит его больше Сашка,Он друзей от смерти защитил…
Он еще вздохнет, застонет еле,Повернется на бок и умрет.И к нему в простреленной шинелиТихая пехота подойдет…
А на юге расцвела ромашка…
Немногочисленные слушатели Филина сидели затаив дыхание, понимая, что сейчас поет не он и даже не его душа – сейчас пела песню тягучая невысказанная боль по потерянным друзьям.
Юношу стального поколеньяПохоронят в городе родном,Чтобы мать гордилась своим сыном,Чтобы память здесь жила о нем…
Чтобы шли по долу живописцы…Молодость в единственном числе…Девушки ночами пишут письма,Почтальоны ходят по земле…
2 декабря 1990 г.
Старлей…
В коридоре гулко отдавались шаги конвойного. Сегодня было дежурство Михалыча. Для Филина это могло означать одно – ночью он будет дышать свежим воздухом. Этот старый уже прапорщик почему-то проникся пониманием к молоденькому, но уже изломанному войнами офицеру, ожидавшему суда. Раз в трое суток для Филина наступало послабление режима. Два с половиной месяца! Уже два с половиной месяца, семьдесят девять дней, он находился в московской гарнизонной гауптвахте, ожидая окончания следствия! А там… Скорее всего дисциплинарный батальон в звании рядового… Но Андрей не жалел. Он жалел о другом – о том, что тогда в штабе ему не дали закончить начатое. Ах как он жалел об этом! А погон генеральский, сорванный с кителя этого жирного борова, генерал-майора Зеркова, вот он, во внутреннем кармане – материальное воплощение слова, данного под Мадагизом своим живым и погибшим пацанам… …Слегка скрежетнув, в замке повернулся ключ.
– Пойдем, сынок. – На пороге стоял Михалыч. – Морозно сегодня, так ты это, мою шинельку надень и гуляй, а когда назад захочешь – позови.
Он протянул Филину шинель с погонами прапорщика и вышел в коридор. Хороший он был, этот Михалыч. ЧЕЛОВЕК! Насмотрелся за годы службы на всякое и людей распознавал – куда там детектору лжи! А с Филином… Просто в один из сентябрьских дней, когда Андрея в наручниках привезли в Москву, открылась дверь его камеры, и на пороге появился прапорщик внутренних войск:
– Капитан, – произнес он шепотом. – Спишь, что ли? Капитан.
– Не сплю.
– Погулять хочешь? По-тихому, пока нет никого?
– С чего бы это подарок такой?
– Потом скажу. Так хочешь?
– Кто ж откажется?
– Тогда пойдем. Много времени не получится, а часик я тебе дам. Для начала…
Пройдя по коридорам, они вышли во внутренний дворик, отгороженный от такой желанной свободы всего-то четырехметровым забором с колючкой поверху. Озираясь по сторонам, Филин вдруг спросил своего конвоира:
– А не боитесь, что сбегу?
– Ты можешь, – вздохнул Михалыч. – Знаю, кто ты есть таков, капитан, – дело твое читал. Да только не побежишь ты.
– С чего это вы так решили? Вот шарахну сейчас по фуражке, «макарку» из кобуры возьму, и все.
– Нет, не побежишь. Ты суда хочешь дождаться и рассказать всю правду, про своего этого генерала. Да только не понимаешь, что правда твоя не нужна никому.
– Нужна, прапорщик, мне нужна и тем моим пацанам, что в горах похоронены!
– Михалыч. Меня зовут Михалыч.
– Хорошо.
– Ты еще мальчишка совсем, хоть и капитан! Это ж надо – два ордена, медаль! А генералу тому обидно, хоть, может, и понимает в душе, что пацанов твоих угробил. Генерал все же, как-никак… Жаль мне тебя, вот и вывел на воздух. Хоть этим помогу тебе немного, капитан, – я так подумал.
– Спасибо вам, Михалыч.
– Да ладно, чего уж. Жалко тебя, вот и весь сказ. – Он обернулся и пошел к двери, выводящей из здания во двор. – Дыши. Я потом за тобой приду…
«Ну что, капитан, не быть тебе майором? Да и капитаном наверняка тоже! А быть тебе, Андрюха, рядовым N-ского "дизеля"[22], и это в лучшем случае! А не повезет, так в зэки пойдешь. Пойдешь? – Филин, сам того не замечая, говорил вслух. – Нет! Никогда!!! Я даже не отомстил за тех мальчиков под Мадагизом – так, слегка морду, салом заплывшую, помял да погоны сорвал. Нет, не сяду! Дождусь суда и, если что, уйду. Прямо из зала заседания. Эти мальчуганы из Велосипедных Войск, что охранять будут, они не помеха, ну, а кто половчее окажется, так пусть мочат. Плевать! За чужие грехи отвечать не буду… Эх! А небо-то какое! Мороз и звезды! Красотища-а!!!» …Даже полковник, начальник гауптвахты, даже полковник-следователь из военной прокуратуры, да все понимали чувства Филина, толкнувшие на это безумие. Но закон – есть закон, а Устав – есть Устав… Филин ждал. Он все еще наивно верил, что его оправдают и отпустят. Ведь не может же быть по-другому, ведь должна же быть справедливость! Его должны были понять! Филин ждал… День за днем, переживая допросы, и ночь за ночью, борясь с мучительным, удушающим одиночеством… Прошла неделя, другая, месяц… И еще один… …В двери его камеры опять, в какой уже раз, заскрежетал ключ, и на пороге появился Михалыч:
– Проценко, на выход!
«Опять! Сколько же этих допросов еще будет?»
– Лицом к стене! – произнес старый прапорщик больше для порядка и, закрывая ключом замок, тихо произнес: – К тебе гости, сынок.
Филин бросил быстрый взгляд и заметил в уголках глаз улыбку: -???
– Увидишь! Все хорошо! – одними губами прошептал Михалыч.
Они шли по коридорам, а Филина мучила одна мысль: «Неужели?! Может, и правда разобрались?!» И вдруг Андрею стало страшно потерять надежду.
– Заходи, – произнес Михалыч, пропуская Филина в помещение для допросов.
И ухнуло сердце куда-то вниз, и покатилось куда-то, в самый дальний, пыльный угол… В кабинете был его уже старый знакомый, полковник-следователь и… Еще один полковник: суровый, с каменным лицом, седой, но молодой еще мужик с тяжелыми кулаками и взглядом… В кабинете сидел Батя!
– Подследственный Проценко! В ходе следствия вскрылись некоторые обстоятельства, которые дали основания прекратить судебные разбирательства против вас. Приказом по Министерству обороны вам объявляется неполное служебное соответствие, вы понижены в звании до старшего лейтенанта с сохранением за вами должности, а также правительственных наград: два ордена Красной Звезды и медали «За отличие в охране государственной границы»… – Прокурорский полковник замолчал, складывая бумаги. – Поздравляю, капитан! Хотя тебе теперь погоны с тремя звездами считай, что автогеном к плечам приварили. Ты теперь вечный старлей…
– Спасибо, товарищ полковник… – Нервы Филина сдали, язык присох к небу, его самого била крупная дрожь.
– Полковника своего благодари, да еще друзей своих. – Следователь смотрел на мальчишку-офицера, который без сил опустился на стул. – Они забросали министра рапортами, а в довершение всего пообещали забросать его кабинет наградами и уйти из армии. Твой полковник только две минуты назад порвал свой рапорт об отставке, в этом кабинете. Вот так!
– Спасибо, Батя!
– Собирайся, Андрей, – время не ждет! Есть работа. Для тебя! Давай, Филин, твою группу без тебя отправлять не хотел – нет у меня пока замены. Давай, капитан!
– Уже нет.
– То моя забота!..
3 декабря 1990 г.
