Александр Бушков - Голая королева. Белая гвардия-3
Ну конечно, он прекрасно понимал нюансы: это из женщины легко по миновании надобности извлечь муравьишек всех до одного (у профессора они на строгом счету) — но запущенными мужику в задницу это нереально, они пустятся в долгое путешествие... Штаны предатель не намочил — но началось ползанье на коленях и хныканье о пощаде в обмен на полную откровенность, быстро пресеченные оплеухами.
И он запел. Увы, увы... Ничего особенно важного, перед ними оказалась классическая шестерка, марионетка, которую дергают за ниточки. Вербанула его Таня полгода назад, на довольно-таки серьезном компромате: не только воровал денежку из секретных фондов, тут еще и, как принято выражаться на родине Мазура (да, впрочем, и здесь та же формулировка в ходу, она интернациональна, в общем), злоупотребление служебным положением. И то, и другое в таких масштабах, что Мтанга, как минимум, вышиб бы его со службы, и позаботился, чтобы в этой стране красавчик не нашел никогда места получше, чем чистильщик обуви или тапер в борделе. А могло обернуться и похуже...
У нее был ворох крайне убедительных доказательств — и Флорисьен, прекрасно понимавший свое положение, не ломался долго.
Княжеская дочка аккуратно платила оговоренное жалованье, даже (видимо, ради закрепления отношений) пару раз с ним переспала, обращалась вежливо, без тени хамства — но сам Флорисьен, судя по характеру возлагавшихся на него поручений (кроме того, что с л и в а л секретную информацию из родимой конторы), прекрасно понимал, что стал при ней не более чем шестеркой: неглуп, поганец, этого у него не отнимешь. На кого именно он двурушничает, он не знал до сих пор. При похищении Мазура был заранее подробным способом проинструктирован, Таня подробно и четко обозначила рамки, в которых он должен был оставаться. Где расположилась группа, которой предстояло в случае успеха войти в Лунный дворец, он представления не имел — сигнал к началу операции должна была дать Таня и она сама сказала, чтобы не оставалось недомолвок.
Вот, собственно, и все, что удалось узнать. К некоторому удивлению Мазура, Мтанга, выслушав все это, не стал продолжать и пускать в ход ни муравьев, ни другие имевшиеся в его распоряжении средства убеждения. Ладно, в конце концов ему виднее. Но они нисколечко не продвинулись, разве что получили живого свидетеля-сообщника, способного дать против Тани показания, где угодно — но сейчас это ничем помочь не могло...
— Интересно, чему-то вы вдруг усмехнулись? — спросил Мтанга.
— Профессор, — сказала Мазур, — он ушел чертовски разочарованным, из-за того, что ему так не удалось поработать...
— Безусловно, — фыркнул Мтанга. — Мерзость неописуемая. Старый садист, в прямом смысле, еще при французах попадал в неприятности, да и при республике, не прибери я его к рукам, вполне мог оказаться за решеткой. Иные смазливые студенточки, что черные, что белые, получали хорошие баллы и прочие льготы только после хорошей порки и прочих забав совершенно в духе де Сада. Выбирал, сволочь, дочек небогатых и невлиятельных родителей: Орневилль — не Лицей и не Горный колледж, там-то девочки из семей попроще, и диплом для них много значит. Он их даже не трахал, извращенец старый — кончал от всего, что делал. Одна девочка, гордая, все же набралась смелости и написала заявление в уголовную полицию. Там о нем и без того знали много, обрадовались свидетельнице, завели дело — благо профессор не входит ни в одну из с е м е й и уж тем более в число «школьных галстуков», можно было безбоязненно, с неплохой для себя выгодой устроить шумный судебный процесс, ни чуть не шитый белыми нитками. Но он прибежал ко мне, изложил идею насчет муравьев, и не особенно раздумывая, прикрыл его, прибрал к рукам. Старая мразь, ненавижу, собственными руками придушил бы — но он н у ж е н, вы сами убедились. Это ведь у вас в Европе кто-то из профессионалов изрек, и совершенно правильно: отбросов нет, есть кадры... Не помните, кто?
— Кажется, Канарис, но не уверен, — сказал Мазур. — Что ж, все правильно, работать нужно с тем, что есть под рукой, как бы ни тянуло иную мразь придушить...
— Рад, что нашел понимание, — хмыкул Мтанга. — Признаться, я чуточку боялся, что встречу осуждение со стороны советского человека...
Мазур усмехнулся не без грусти:
— Откровенность за откровенность, полковник. Увы, я не вполне обычный советский человек, такое уж ремесло выпало...
— И вас никогда не тянуло сменить его на что-нибудь... ну, как бы это выразиться, более гуманное?
— Никогда, — твердо сказал Мазур.
— Вот и со мной та же история, — сказал Мтанга. — Я никоим образом не садист, предпочитаю при возможности не доводить дело до пыток. Мне нравится сама работа... Знаете, именно по тем же мотивам ко мне частенько приходит молодежь, в том числе и образованная. Людям определенного склада характера чертовски нравится тайно знать все обо всех, собирать информацию, выслеживать. Никакой романтики, тут что-то другое... Что интересно, из них большей частью получаются хорошие работники — видимо, именно потому, что тут нет ни романтики, ни садизма, тут что-то другое, затрудняюсь подыскать словечко. Хотя они прекрасно понимают, что могут погибнуть — и порой гибнут, причем весь окружающий мир остается в совершеннейшем неведении...
— Ну да, — сказал Мазур, отрешенно глядя вперед, где мчался передовой автомобиль небольшого кортежа. — На этот счет есть хорошая цитата... «Секретная служба выполняется в абсолютной тайне, ее солдаты погибают молча, как будто проваливаются в люк. Это значит — служить начальникам, задача которых состоит в том, что бы никому не доверять». Собственно говоря, это абсолютно верно и в отношении н а с, подумал он. Хоть мы и не принадлежим к классической секретной службе, но живем по тем же правилам...
— Неплохо, — сказал Мтанга. — Кто это?
— Это из мемуаров весьма небесталанной французской разведчицы, работавшей еще в первую мировую, — ответил Мазур. — Фамилию я забыл, не стал держать в памяти, но несколько ее высказываний запомнил накрепко.
— Как и я на вашем месте, — кивнул Мтанга. Усмехнулся. — Вы порой так з ы р к а е т е вокруг, будто выполняете в отношении меня те же функции, что касаются Натали...
— Вот именно, — серьезно сказал Мазур. — В нынешней ситуации вы просто обязаны остаться в живых.
— Да мне самому хочется... — сказал Мтанга. — Постараюсь. Я же говорил, на меня покушались девять раз, и отнюдь не растяпы... Обошлось. А уж сейчас ситуация и вовсе безопасная: мы едем к н е м у без предварительной договоренности, без звонков, слежки за нами нет, иначе мои ребята заметили бы...
Он мельком бросил взгляд назад, на замыкающую машину. Как и Лавута, прислушался к словам Мазура, ничуть не опасаясь быть заподозренным в трусости. Впереди идет «рено» с четырьмя автоматчиками, сзади кавалькаду замыкает «дорожный крейсер», где хорошо вооруженных у м е л ь ц е в еще больше, у них там и ручной пулемет, и гранаты, на всех трех машинах самые обыкновенные номера. Лавуте, правда, повышенные меры безопасности ничуть не помогли, но тут, строго говоря, совершенно иные обстоятельства, в некоторой степени он сам загнал себя в ловушку, недооценив неведомого противника. Будем надеяться, что на тот раз обойдется...
— Идея ваша неплоха, — сказал Мтанга. — Коли уж все еще существуют и действуют люди, твердо решившие убрать Натали. Нам совсем недолго осталось держаться...
— Как вы думаете, он согласится?
— Трудно сказать заранее, — пожал плечами Мтанга. — Человек себе на уме, ни к одной из с е м е й не принадлежит. Мне точно известно, к нему уже пытались делать подходы, но безуспешно. В общем, его можно понять, в его положении не самая глупая тактика: стоять в сторонке. Значит... значит, нужно постараться довести до него в том числе еще и нехитрую мысль: придерживаясь подобной тактики, он может и потерять свой пост... и то чистая правда. Бывают ситуации, когда опасно для карьеры именно это — стоять в сторонке, ни к кому не примыкая... Черт, накоптили...
Мазур тоже недовольно поморщился — кортеж, из-за тех самых обычных номеров, дисциплинированно соблюдал все правила движения и потому вместе со всеми остановился на красный сигнал светофора. Вот только рядом оказался ревущий мощным мотором и отчаянно чадящий мощный мотоцикл с двумя седоками в кожаных куртках и шлемах с дымчатыми забралами. Мтанга наклонился, повертел ручку и полностью поднял стекло. Стало чуточку полегче, хотя в салоне и пованивало еще выхлопными газами. Обычная для здешних мест картина: люди покупают весьма недешевый автомобиль или мотоцикл, но особенно не заворачиваются касаемо надзора за техническим состоянием и ездят, не особенно и стараясь сберечь недешевое транспортное средство — так что здесь не редкость роскошный ДС с разбитой давненько фарой или вмятинами (лень чинить) или такое вот японское дорогое творение с варварски неотрегулированным карбюратором...
