Александр Тамоников - Дьявольский котёл
Ополченцы сидели в окопах и за бетонными укрытиями. У них уже кончались боеприпасы.
– Мужики, цельтесь тщательнее, экономьте гранаты! – прокричал охрипший Максимов.
Выстрелил танк. Вспучилась земля рядом с Олегом. Хорошо, что возле него никого не было. Осколки не попали в капитана, но взрывная волна отбросила его в сторону. Он не потерял сознание, все понимал, но на несколько долгих минут превратился в какое-то вялое растение. Нестеренко пытался встать, но ноги его разъезжались.
В ушах ротного гремели колокола. Подбежал Вербин, что-то истошно орущий, и принялся гнуть его к земле, чтобы не оторвало голову.
Нестеренко оттолкнул от себя заместителя и проговорил:
– Иди командуй. Я сейчас оклемаюсь.
Ярость обуяла ополченцев. Они сопротивлялись ожесточенно, с отчаянием обреченных. Нестеренко видел Славика Вербина, но не мог понять, что тот орет. На глазах ротного стрелял из автомата Ракитин, багровый от гнева, со сбившейся окровавленной повязкой. Невозмутимый и смекалистый Черненко вытащил РПГ-7 из рук мертвого гранатометчика, пристроил эту трубу на бугор. Вражеский танк загорелся от прямого попадания.
Ополченцы стреляли из автоматов и уцелевших гранатометов. Поле боя заволокло дымом, дышать было нечем от удушливой гари. Украинские силовики не выдержали, стали откатываться, убираться прочь. Их единственный танк пятился задом наперед. Его пушка помалкивала, похоже, кончились снаряды. Граната взорвалась рядом с гусеницей. Механик-водитель ударил по газам, явно не желая стать очередной жертвой. Танк подпрыгнул, рванулся прочь.
На западном посту у защитников укрепрайона тоже имелись основания для сдержанного оптимизма. Украинцы откатывались, огрызаясь из автоматов, залегали метрах в четырехстах. Не менее дюжины трупов осталось на поле. Жалобно и безнадежно стонал раненый, усугубляя мрачную картину.
Командиру роты даже не верилось, что атака отбита. В ушах звенело и фонило, но состояние немного нормализировалось. Нестеренко поднялся, начал вытрясать шум из ушей. Потом он с тоской уставился на подбитый танк, в котором погибли трое отличных парней.
Подбежал чумазый и окровавленный Славик Вербин и подхватил его за плечо, заметив, что командира как-то странно повело в сторону.
– Воскрес, твою мать!.. – пробормотал он с облегчением.
– Воистину воскрес, – согласился капитан, с усилием концентрируя взгляд на своем заместителе. – Ты чего так вылупился на меня, Славик? Я что, в акваланге? – пошутил он, мобилизуя остатки юмора.
– Нравишься ты мне, – объяснил Вербин. – Главным образом тем, что еще не умер. Ты как, командир?
– Как на корабле, – ответил Олег и вздохнул. – Тошнит, но плыву. Ладно, что мы имеем? Ты почему в крови?
– Бой был, знаешь ли. – Заместитель пожал плечами. – Это не моя кровь – сержанта Говоруна. Он погиб.
– Офицеры живы? – Нестеренко с усилием привстал, высунулся из окопа.
Над позициями витали клубы черного дыма. Короб восточного поста как-то странно перекосился и стал похож на раздавленный скворечник. Вокруг возились какие-то люди. Ротный еще плохо различал лица. Они перетаскивали безжизненные тела, приглушенно ругались. По траншее, связующей посты, покачиваясь, брели черные от усталости бойцы второго взвода.
– Федорчук и Максимов живы, – проговорил Вербин. – У нас не меньше десяти погибших и несколько раненых. В принципе урон терпимый. В строю около пятидесяти человек. Мы все еще сила, командир. Но патронов осталось мало, выстрелов к гранатометам практически нет. Еще одна проблема состоит в том, что нам приходится контролировать две части блокпоста – западную и восточную, ждать нападения с обеих сторон. На данный момент противник отошел. Его вообще не видно. Явно что-то назревает. Ты готов командовать, капитан?
– Да. – Олег вытряс муть из головы. – Все в порядке, небольшая контузия. Подожди… – насторожился он. – Ты говоришь, противник отошел, и его не видно? – Он опять высунулся из-за бруствера и начал всматриваться в дымную пелену.
Вокруг блокпоста творилось что-то невообразимое, валялись мертвые солдаты, стояла сожженная техника. Что-то шевелилось на восточной стороне. Подтягиваясь на руках, в расположение своих войск полз украинский солдат с перебитыми ногами. Иногда он делал остановки, переводил дыхание и оглядывался на позиции ополченцев, явно ожидая пули.
Добить его не составляло труда. Но никто не стрелял. Спецназовцы мрачно наблюдали за потугами парня, досадливо качали головами. Боец потерял много крови, шансов доползти до своих у него практически не было.
– Может, вытащим паршивца, перевяжем? – мрачно предложил Небаба. – Не могу смотреть, мужики, на эти изуверства. Эй, хлопец! – крикнул он. – Помощь нужна?
– Не надо, – взмолился раненый. – Пожалуйста, не надо, я сам доползу. Вы только не стреляйте, ладно?
– Да без проблем. Сам-то откуда?
– Из Харькова, – слабым голосом отозвался солдатик. – На Бурсацком спуске живу.
– И я на Бурсацком жил, – удивился Карпенко. – До восьмого класса. В четырнадцатую школу ходил. Потом мы в Любавино переехали, отцу должность на шахте дали. А ты не в четырнадцатой случайно обучался?
– Да, в ней, – прокряхтел боец. – Сейчас там французский уклон, считается самой модной.
– Лемешонок жив еще? – осведомился Карпенко. – Пал Палыч? Директором был. Старенький такой дядечка, но добренький. Любили мы его.
– Умер Пал Палыч, – давясь кровью, выговорил раненый. – В тот год, когда я школу оканчивал, четыре года назад. Обширный инфаркт у него был.
Наступила тишина. Стрелять не хотелось никому, даже самым злым и непримиримым. На востоке Украины шла жестокая и очень странная война. У каждой из сторон имелись железные основания считать себя правой, а врага – захватчиком. В этом было что-то неправильное, абсурдное и перевернутое.
Ротному вспомнился анекдот: «Как сделать, чтобы российские новости по телевизору ничем не отличались от украинских? – Выключить звук».
Солдат отползал все дальше, демонстрируя отчаянное желание жить.
– Смотрите, я снег нашел, – вдруг заявил Курбаев, вылезший из провала под бетонной плитой.
Ради демонстрации сего удивительного факта он зачерпнул ладонью и показал товарищам рыхлую серую массу.
– Горячий снег, – с усмешкой проговорил Раймер.
– Почему горячий? – не понял Курбаев. – Нормальный холодный снег.
В воцарившейся тишине таилось нечто неприятное. Нестеренко до боли в глазах всматривался в темнеющее пространство, вертел головой. Как же обманчива и ненадежна эта тишина. Вдруг ротный почувствовал, как волосы на голове зашевелились, а кожа превратилась в гусиную. Он все уже понял, с тихим ужасом зримо представил, что произойдет через минуту.
– Мужики, сейчас по нам укропы из «Градов» дадут, – пробормотал Нестеренко убитым голосом. – Как пить дать врежут!
Впервые в жизни так точно сработало необъяснимое предвидение. Олег никогда не отличался экстрасенсорными способностями, но в эту минуту в голову ему долбануло со всей дури. Артиллерию украинские силовики потеряли, минометные батареи тоже, но установки «Град» у них еще были. Просто раньше они, видимо, не имели возможности воспользоваться ими.
– Слушай мою команду – все в укрытия! – заорал капитан дурным голосом.
Гадалкой бы ему работать! У бойцов было несколько секунд. Возможно, именно это обстоятельство и спасло жизни многим их них.
Огненный шквал обрушился на позиции многострадальной роты, удерживающей блокпост. Времени на пристрелку у силовиков не было, излишнего количества боеприпасов – тоже. Украинским силовикам удалось вывезти из котла три установки «Град» на тяжелых «Уралах». За двадцать секунд из установки успевают вылететь все сорок реактивных снарядов.
Не меньше минуты в расположении ополченцев царил неописуемый ад. Укропы стреляли с трех километров. Стодвадцатидвухмиллиметровые снаряды ложились как попало, на всем обозримом пространстве. Но многие из них попадали в блокпост. Развалился на куски восточный дот, покосился западный, взмывали в небо комья глины, крошился, ломался бетон.
Олег повалился на дно траншеи, зажал уши. Переживать вторую контузию за короткий отрезок времени у него не было никакого желания. Снаряд взорвался где-то рядом, и ротный оказался под слоем глины, обрушившейся с бруствера.
Время нещадно растягивалось. У командира возникло такое ощущение, что прошли полчаса, а не одна минута. Стрельба закончилась. Нестеренко надрывно кашлял, выбираясь из глиняного савана. В голове его творилось черт знает что. В ушах снова звенело, разноцветные чертики кривлялись перед глазами. Он стонал, выплевывал глину и тер воспаленные глаза.
Зрение у капитана помаленьку восстанавливалось. Он нащупал автомат, гранаты в подсумке, взгромоздился на колени. Нестеренко должен был прийти в себя. На счет «три»! Но лучше ему никак не становилось. Весь мир вокруг был ватным, как и он сам, весь, от зудящей макушки до немеющих пальцев на ногах. Ротный брел гусиным шагом по засыпанной траншее, волочил за собой автомат.
