Американец - Борниш Роже
Рокко вдруг осенило. В голове у него уже появился план операции, призванной подставить Ботелли под удар: похитить банковские мешки с выручкой из Лас-Вегаса. У него возникла, кажется, неплохая идея, и если дон ответит утвердительно, то он готов идти за ним хоть в ад.
— В Сан-Франциско после приземления тоже будет охрана, — сказал он задумчиво.
Дон Джузеппе улыбнулся:
— Самолет не приземлится в Сан-Франциско… Во всяком случае, ты будешь работать не один. Это возня, которую затеял Ботелли, уже привлекла внимание: Брайнд из манхэттенской штаб-квартиры полиции и Бейкер из ФБР предприняли определенные меры, кроме того, твои похождения в Париже находятся под контролем: оттуда прилетел французский сыщик, некий Борниш…
— Брайнд, Бейкер, Борниш… Серия из трех Б! — со сдержанной непринужденностью пошутил Рокко.
— Придется мне, сынок, прервать цепочку! — заключил дон, болезненно улыбаясь.
XVIII
Водитель такси, в котором я ехал, довольно странно управлял машиной. Было полное впечатление, что он дальтоник: он решительно путал красный и зеленый цвета, а желтый для него вовсе не существовал. Я со страхом смотрел, как он пересекал поток машин на перекрестках. Причем делалось это с таким безрассудством, что у меня душа уходила в пятки. Чтобы не смотреть на дорогу, я разглядывал его сильно оттопыренные уши, похожие на капустные листья. Наверное, они всегда держались по ветру. Может, они и помогали ему двигаться в потоке машин, выбирая маршрут, как это делается при помощи радара? Тем более, что время от времени нервный тик дергал его голову справа налево, как будто это был сигнал внутреннего голоса. Он стремительно промчался по Парк-авеню, затем по Лафайет-стрит, лавируя между машинами и, наконец, навострив уши, остановил машину точно напротив Управления полиции на Сентр-стрит, 240. Его цирковой номер вполне заслуживал повышенных чаевых, которые я ему и вручил с чувством радости за успешное окончание поездки. Я прошел через внушительные входные двери темно-серого здания и попал в бюро пропусков.
Я напрасно тряс перед носом дежурного своим полицейским жетоном. Это не вызвало у него никаких эмоций. В отличие от таксиста, у него были совсем маленькие уши, скрытые под торчащими ежиком волосами. Он с остервенением чистил уши спичкой, запихивая ее так глубоко, что мог, по-моему, проткнуть себе барабанную перепонку. Наконец, он абсолютно равнодушно взглянул на мой жетон. Только убедившись в том, что мое присутствие не соответствует статусу помещения, он наклонился ко мне. Мои знания английского языка были более чем скромные, но кое-что я все же понимал.
— У вас проблемы?
— Я хотел бы видеть комиссара, — ответил я.
От неожиданности он уронил спичку, потом, откинувшись на спинку стула, удивленно посмотрел на меня, скрестив на животе волосатые руки.
— Всего лишь? А вы уверены, что не хотели бы увидеть президента Эйзенхауэра, раз уж вы в Штатах?
Мой растерянный вид явно доставлял ему удовольствие. Я снова показал ему мой золотистый жетон, болтающийся на цепочке. Он начинал раздражать меня своей улыбкой, но я старался сдержать себя. С другой стороны, я старался говорить по-английски точнее и убедительнее, чтобы у него создалось впечатление о серьезности моих намерений.
— Французская полиция! Доложите о прибытии инспектора Борниша из Парижа.
— А я сержант Эндрю, — усмехнулся он, по-прежнему раскачиваясь на стуле. — Ежедневно, вот уже на протяжении шести лет, я вижу, как комиссар входит вот в этот лифт напротив меня. Но ни разу я не позволил себе побеспокоить его…
Он еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног, перестал качаться и, нахмурив брови, спросил:
— Фамилия?
Я более четко повторил свою фамилию, затем для пущей доходчивости произнес по буквам:
— Борниш… Би, о, эр, эн…
Он остановил меня:
— О’кей, о’кей… Садитесь.
Я присел на небольшой диван недалеко от дежурного, и поэтому слышал, как он сумасшедшей скороговоркой произнес кучу слов в телефонную трубку. Несмотря на то, что после возвращения из Венесуэлы я три месяца добросовестно посещал ускоренные курсы английского языка в школе Берлица, я с трудом уловил в его разговоре несколько фраз. Темп его речи был более ускоренным, чем мои курсы! Единственное, что я понял: речь шла обо мне… Закончив доклад, он достал из коробки новую спичку и снова погрузил ее в глубину теперь левого уха…
Первая ночь в Нью-Йорке была ужасной: то мне снились кошмары, то я внезапно просыпался и долго не мог понять, где я. За прошедший день я страшно измотался: я не чувствовал ног, измочаленных пешей ходьбой по улицам, ныли почки, сотрясенные сильными толчками вагонов метро, из которого я просто чудом вышел живым и в нужном месте. То, что я успешно добрался до «Кардиелло Таверн» еще ничего не означало. Нужно было извлечь из этого какую-то пользу. Этот бар я нашел не сразу. Пришлось долго идти пешком по длинной 4-й авеню. Наконец, я отыскал его в квартале Гованус между двумя трехэтажными домами. Парикмахерская в доме номер 254 была закрыта, а в витрине магазина по продаже телевизоров в доме номер 258 висела табличка «Закрыто. Отпуск». Перед баром стоял серый «крайслер» модели «империал». Другие хромированные монстры, блестящие в свете фонарей, были припаркованы вокруг соседних домов.
Дверь бара была приоткрыта. Внутри я чуть не свернул себе шею, пытаясь разглядеть публику. Но все было напрасно, так как большой зал был погружен в полумрак. Совершенно невозможно было разглядеть лица присутствующих. Видны были лишь силуэты мужчин, подходивших к стойке бара, которая находилась слева от меня. Лучше всего с любого места было видно телевизионную программу, поскольку телевизор стоял над стойкой бара на специальной полке, сделанной из какого-то темного дерева и за которой время от времени мелькал маленький толстяк, напоминавший Петрушку в кукольном театре. Единственное, что мне удалось здесь разнюхать, был сильный запах табачного дыма, перемешанный с затхлым запахом пива и томатного соуса.
Около двух часов ночи я вышел из бара и, жуя резинку, несколько раз прошел перед «Кардиелло Таверн». У меня было больше шансов быть задержанным полицейским патрулем, чем увидеть красавчика Рокко, но охотничье чутье вытеснило чувство опасности и голода…
Когда я нашел вход в метро и снова встретился с его постоянными обитателями: наркоманами и бродягами, в моем кармане лежала бумажка с номерами десятка автомобилей. Может, это никогда и не пригодится, но, как говорит Вьешен, капелька с капелькой сливаются в море. А у меня в кармане была лишь одна «капелька»…
— Инспектор Борниш? — произнес надо мной голос с сильным американским акцентом.
Я поднял голову. Передо мной стоял человек в сером костюме и нейлоновой рубашке, и худой как скелет. На шее у него болтался галстук с отпущенным узлом. Возраст этого человека определить было трудно. Скорее всего — около пятидесяти лет. Я встал и пожал худую руку.
— Заместитель комиссара по административным вопросам. Именно я получил телеграмму о вашем прибытии. Следуйте за мной…
Я старался не отставать от него. Мы поднимались по ветхой лестнице со скрипящими ступеньками. Видно было, что американские коллеги были так же обездолены, как и французские сыщики. Внутри витал запах обветшалости и старых вещей. Это было мне хорошо знакомо. Так пахнет логово полицейских. Навстречу нам попадались парни высокого роста, в сапогах и полицейской форме, с револьверами «смит-вессон» на поясе. Дикий Запад, только не хватало широкополых шляп…
Мы зашли в кабинет на третьем этаже. Я попал под внимательный взгляд секретарши, блондинки, как Мерилин, в больших очках. На боковой стене висела большая карта Нью-Йорка, покрытая блестящей защитной пленкой. Я снова увидел, но в меньшем масштабе, панораму города, как вчера, когда я пролетал над островами, бухтами, полуостровами… Черт побери, какой огромный город! Заместитель начальника полиции объяснил мне, что у них в Штатах звание «капитан» соответствует званию комиссара во Франции. Я делал вид, что внимательно слушаю его урок, но в душе мне было смешно. Прибыл-то я сюда не на курсы переподготовки американской полиции. Бейкер уже опередил его. Из его объяснений я понял, что капитан возглавляет комиссариат с входящими в его состав инспекторами и детективами. Инспектор ниже комиссара по положению. А обычный детектив — сыщик, как я, находится на самой нижней ступеньке служебной лестницы.
