Шепчущие - Коннолли Джон
Рохас не для того стал наркодилером, чтобы восставать против кого-то. Он стал наркодилером, чтобы разбогатеть, и соответствие нынешней роли обеспечивали два фактора: связи с «Ла Фамилиа» через брачные узы и статус натурализованного гражданина США, полученный благодаря покойному отцу-инженеру. Главной проблемой «Ла Фамилиа», по крайней мере в том, что касалось Рохаса, был ее духовный лидер, Назарио Морено Гонсалес, известный, и не без основания, под кличкой Эль-Мас-Локо, Буйнопомешанный. Соглашаясь принять некоторые правила Эль-Мас-Локо, например запрет на продажу наркотиков на его территории, никак не влиявший на его собственные операции, Рохас полагал, что духовным лидерам нечего делать в наркокартелях. Эль-Мас-Локо требовал, чтобы дилеры и киллеры воздерживались от алкоголя, и даже организовал сеть реабилитационных центров, из которых картель активно рекрутировал новых членов, продемонстрировавших желание и возможности соответствовать правилам. Парочку таких новообращенных навязали Рохасу, но ему удалось сплавить их в Британскую Колумбию для налаживания и поддержания контактов с канадскими производителями марихуаны. Уж пусть лучше с ними разбираются канадцы, а если с юными киллерами случится по дороге какая-то неприятность, что ж, вопросы можно снять за парой пива. Рохас любил пиво.
Склонность Эль-Мас-Локо к тому, что Рохас считал не иначе как дурновкусием, проявлялась в потакании театральным выходкам: в 2006 году один из членов «Ла Фамилиа» заявился в ночной клуб в Уруапане и подбросил на танцпол пять отрубленных голов. Рохас такие жесты не одобрял. За годы жизни в Штатах он понял, что чем меньше привлекать внимания, тем легче делать бизнес. Более того, в своих кузенах на юге он видел варваров, разучившихся вести себя, как принято у нормальных людей, если, конечно, они вообще что-то знали об общепринятых правилах поведения. Визитов в Мексику он старался по возможности избегать и делал исключение лишь в самых неотложных случаях, поручая такие дела доверенным подручным. Сами los narcos в больших шляпах и сапогах из кожи страусов, с их пристрастием отрубать головы и пытать выглядели абсурдно и даже комично, как пережитки минувших времен. Напрягала и необходимость, возникшая в силу его связей среди перевозчиков, содействовать переброске через границу оружия, приобретавшегося на оружейных складах Аризоны и Техаса. Он опасался, что рано или поздно станет мишенью как для конкурентов из «Ла Фамилиа», так и для Управления по борьбе с наркотиками. Обе перспективы радости не вызывали.
Проблемы Рохаса усугублялись глобальной финансовой рецессией. Он отложил значительную сумму наличными, одна часть которой причиталась ему по праву положения и роли в операциях «Ла Фамилиа», а другая – нет. С самого начала деловой карьеры Рохас вкладывал средства в банки-пустышки на Монтсеррате, имеющие дурную репутацию и возможность отмывать деньги. Его банкиры вели операции из бара в Плимуте, а когда ФБР усилило давление на власти Монтсеррата, перебрались на Антигуа. Дела шли, как обычно, под управлением двух Бердов, отца и сына, пока не вмешалось американское правительство. К несчастью для себя, Рохас слишком поздно открыл обратную сторону взаимодействия с банками-мошенниками: они склонны к мошенничеству, причем страдают в первую очередь их клиенты. Главный банкир Рохаса в настоящий момент томился в тюрьме строгого режима, а инвестиции, на протяжении двух десятилетий аккуратно отправлявшиеся в офшор, потеряли до семидесяти пяти процентов стоимости. И Рохас хотел выйти как можно скорее, до того, как его убьют или отправят за решетку, что было равнозначно смерти, поскольку в тюрьме продолжительность его жизни исчислялась бы часами. Если бы Рохаса не достали конкуренты, рот ему закрыли бы свои же.
Он хотел сбежать, но прежде провернуть крупное дельце. И вот теперь, похоже, такую возможность мог предоставить Джимми Джуэл. Со старым контрабандистом он разговаривал уже дважды, причем в первый раз просто сообщил о том, что найдено в фуре. Второй разговор состоялся уже после того, как Рохас отослал Джимми фотографии. Они оба не доверяли электронной почте, зная, на что способны федералы, когда дело доходит до наблюдения. Проблему решили просто: открыли почтовый аккаунт, пароль к которому знали только сами. Письма не отсылались, а сохранялись как черновики, и прочитать их, не привлекая внимания федеральных соглядатаев, могли только двое. Ознакомившись с фотографиями, Джимми посоветовал соблюдать осторожность до того, как станет ясно, с чем они имеют дело. Он пообещал навести справки. Рохасу надлежало позаботиться о сохранности груза.
Обещание Джимми сдержал. Контакты у него были повсюду, и уже в скором времени эксперты идентифицировали предметы как древние цилиндрические печати из Месопотамии. Рохас никогда ранее не интересовался такими подробностями и теперь как зачарованный слушал рассказ Джимми о доставшихся ему печатях, датируемых 2500 годом до новой эры, или раннединастическим периодом Шумера. Печатями заверяли документы, ими подтверждали право собственности, они использовались как амулеты удачи, исцеления и власти. Рохасу это нравилось. Джимми сказал, что головки печатей, похоже, золотые, а использованные для инкрустации камни – изумруды, рубины и бриллианты, но в этом вопросе Рохас мог разобраться и сам, он прекрасно знал, как выглядят драгоценные камни и золото.
В ходе второго, только что закончившегося разговора Джимми сообщил, что джентльмен, с которым он консультировался, предсказал большой интерес к печатям у богатых коллекционеров и ожесточенную борьбу за них, а значит, и высокие ставки. Эксперт также предположил, что печати похищены, вместе с другими ценностями, из музея в Багдаде, подвергшегося разграблению вскоре после вторжения. Эта версия давала ответ на вопрос, как печати могли попасть в руки бывшего солдата, а ныне водителя-дальнобойщика. Проблема теперь заключалась в том, как избавиться от печатей прежде, чем власти узнают об их местонахождении и наведаются к Рохасу с визитом.
Как ни нравился Джимми Джуэл Рохасу, полностью он старому контрабандисту не доверял. В конце концов, именно он, Рохас, взял фуру, и теперь ему полагалась достойная компенсация за риск. И еще нужно было провести независимую оценку стоимости трофеев. Рохас уже снял золото и камни с двух печатей и показал знающему человеку: даже с учетом посреднических услуг и того, что товар не попадет на открытый рынок, прибыль могла составить 200 000 долларов. Настроение слегка подпортил Джимми – оказывается, печати представляли наибольшую ценность именно в нетронутом виде, и, испортив их, он потерял по меньшей мере вчетверо или впятеро большую сумму. Уничтожение древнего артефакта не беспокоило Рохаса. Он знал, как делать деньги из золота и драгоценных камней, тогда как рынок древних печатей, даже очень ценных, был существенно меньше, и оценить их могли только специалисты. Интересно, сколько еще печатей или подобных им вещиц припрятаны у водилы по имени Тобиас и его приятелей? Они перевозили все эти богатства по территории, которую он считал своей, и никто ни о чем не подозревал, пока не вмешался Джимми Джуэл.
Рохас жил на верхнем этаже склада Бандера, переделанного в лофт-апартаменты. Кирпичные стены, обстановка в строго маскулинном стиле: кожа, темное дерево, плетеные коврики. В одном углу стояла огромная плазма, хотя телевизор Рохас смотрел нечасто. Женщины здесь тоже не появлялись – развлекать их он предпочитал в спальне одного из соседних домов, принадлежавшего члену семьи. И даже деловые встречи проводились на стороне. Лофт был его личным пространством, и Рохас ценил обретенное здесь уединение.
Этажом ниже стояли койки, кресла и телевизор, показывавший, казалось, исключительно мексиканские мыльные оперы и футбол. Была кухня, где в любое время можно было увидеть как минимум четырех вооруженных мужчин. Пол у Рохаса был звуконепроницаемый, так что их присутствия он почти не замечал. Тем не менее охранники старались поменьше разговаривать и приглушали звук телевизора, чтобы не беспокоить босса.