Андрей Канев - Пуля, Заговорённая...
Хамиз Басарович, представительный чеченец, словно сошедший с художественного полотна времён соцреализма «Первый секретарь такого-то района такой-то в бытовых условиях…», ожидал гостей, стоя на крыльце своего особняка. Как только машины припарковались во дворе, и командирская дверца «уазика» растворилась, выпуская из бронированного чрева Павелецкого, хозяин расплылся в самой трогательной улыбке и пошёл навстречу гостям.
— Салам малейкум, Сергей Иванович!
— Салам, салам,— почтительно качнул головой Павелецкий,— и протянул руку для приветствия.
Затем полковник представил хозяину своих сопровождающих лиц, и высокие договаривающиеся стороны, по приглашению хозяина, двинулись в дом за приготовленный стол.
Непростой застольный разговор между Павелецким и Абдуловым закончился полным взаимопониманием в отношении Мадины и Вартанова. Главное было в том, что оба влюблённых не посмели переступить некую нравственную черту, и только поэтому были пока оба живы. Павелецкий гарантировал свадьбу между молодыми людьми. Хамиз Басарович разрешение Мадине покинуть родину и отправиться на жительство в Сыктывкар. В этом северном городе в чеченской диаспоре у Абдулова были дальние родственники из их многочисленного клана. Они помогут молодым справить вторую свадьбу по мусульманским законам.
Хамиз Басарович направил Насыра за Мадиной. Позвонил каким-то своим родственникам и вызвал вертолёт. Постепенно день сошёл на нет, солнце село. Абдулов поднял над столом свою не тронутую ещё ни разу рюмку с коньяком:
— Солнце село, Аллах теперь не видит, поэтому, дорогие гости позволю себе выпить с вами за то, чтобы задуманное нами хорошее дело исполнилось без помех и препятствий.
Все поддержали столь ожидаемый тост. Как только привезли Мадину, Хамиз Абдулов пригласил гостей прокатиться на машинах и сесть в вертолёт, который их ожидал на окраине Шали. Павелецкий похмыкал, раздувая ноздри, но согласился. Ночной перелёт в горное селение на вертолёте был не просто опасен в смысле самого полёта, а опасен столкновением с боевиками. Плату за голову «федерального» полковника в три тысячи долларов пока ещё никто среди лидеров бандформирований не отменял. Но Абдулов успокоил милиционеров:
— Моя голова летит с вами, мои сыновья летят со мной — это самая надёжная гарантия вашей безопасности.
— Согласен,— коротко ответил Сергей Иванович.
Милов с водителем и бронированным «уазиком» остались с ночёвкой в гостеприимном доме главы Шалинского района, а Павелецкий с замполитом на свой страх и риск в компании Абдулова, двух его сыновей и перепуганной Мадины отправились на вертолёте в ночную неизвестность.
Полчаса полёта, и испуганные Мадина и лейтенант Эдик Вартанов, небритый, но явно не битый, стояли, неловко сутулясь, перед интернациональным составом «судебных заседателей» и отвечали на прямые вопросы о любви, жизни и продолжении рода, своём отношении к традициям и религиозной терпимости, да и ещё о многом другом.
Особенно порадовало Сергея Ивановича то, что уже ранним утром в сопровождении давешнего эскорта его командирский бронированный «уазик» с лейтенантом Вартановым на борту и поварихой Мадиной в одной из машин её родственников нёсся на всех парах российского автопрома в направлении родного ПВД в станице Горячеисточнинская. Ведь полностью доверившись Абдулову, он так и не поставил никого в известность о своём географическом перемещении в чеченском пространстве.
— Ну, ты и начудил, Вартанов,— только и сказал проштрафившемуся лейтенанту.
На что тот, чуть не плача, снял со своей шеи тесёмку со свинцовой бляшкой и протянул начальнику оперативной группы:
— Возьмите, товарищ полковник, и наденьте, пожалуйста, себе на шею.
— Что это?— удивился Павелецкий.
— Это заговорённая пуля-жакан, побывавшая в медвежьем сердце, это дедовский охотничий амулет, он от любой пули сбережёт вас, возьмите…
И Сергей Иванович взял протягиваемое «сокровище» и неловко надел на шею. Милов ехал молча, а замполит по своей привычке всю дорогу квохтал:
— Вот, мать твою, вот мать твою… домой едем… домой, прости нас господи, слава тебе!
Глава 32
Баба Дуся — матерь всех военных
Уже вечерело, когда ещё Павелецкого по службе в Чечне «уазик» въехал в пригородные кварталы Моздока. Почему пока ещё его, да потому, что и Сергей Иванович, и весь личный состав Грозненской оперативной группы ночевал в пределах северокавказского региона последнюю ночь. Их уже ждал воинский эшелон в тупике Моздокского вокзала. Скоро вместе с сыктывкарским милиционерами он двинется на Север, домой, а, значит, верный «уазик», исколесивший вместе с Павелецким многие горные дороги Чечни, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Дагестана и Северной Осетии-Олании, останется в Чечне, и будет уже служить верой и правдой другому служивому человеку.
В вагоне ночевать не хотелось, в гостиницу тоже душа не лежала. Водитель Павелецкого прапорщик Валентин Сивуч, прозванный почему-то своими боевыми товарищами Могилой, бывший на войне уже в девятый раз и знавший Моздок вдоль и поперёк, как собственные ладони, предложил:
— А что, Сергей Иванович, я такое классное место знаю, где можно переночевать и гораздо дешевле, чем в гостинице.
Полковнику стало интересно:
— И что это за райский уголок?
Он взглянул на Сивуча, напряжённо ведущего «уазик», всё заднее пространство которого, даже сиденья пришлось снимать, было забито коробками, сумками и ящиками с вещами. За полгода командировки сыктывкарцы обросли кое-какой формой, вентилятором, кондиционером, подарками родным и близким друзьям, одного сухого пайка на четверо суток пути было три объёмных коробки.
Могила был человеком суетливым, болтливым и очень похожим на чеченца, когда неделю не брился, и одновременно, если натягивал на уши воинскую кепку с красной, ещё советской, звездой, на пленённого под зимней Москвой немца. Сейчас он напоминал Павелецкому классического боевика с учебной кассеты пресс-службы штабной Ханкалы. Сергей Иванович, баловавшийся иногда «стишатами», о нём в своей записной книжке даже рифмованно написал:
У водилы фортовая кепкаСо звездою с советских времён.На которой серп с молотом крепкоОбнялись словно с пальмою слон.Он гоняет по пыльным дорогамРазночинной гористой Чечни,Он за пазухой, словно у Бога,А в кармане всегда сухари.В Ханкалу возит он командираСквозь опаснейший «шервудский» лес,Ночью спит хулиган и задира,Завтра ехать ему в Гудермес.За словцом он в карман не полезет,Отматюжит любого незло,Он с медичкой искусно любезен.Со связисткой ему повезло.У водилы фортовая кепка,Не боялся он ездить в горах -Пулевое отверстие терпкоПо изгибу скользнуло серпа…
Не смотря на столь трагическую концовку стихотворения, прототип пожевал впалым по-стариковски ртом и воодушевлённо произнёс:
— А поедем, товарищ полковник, по одному адресочку, я там неоднократно ночевал раньше.
— И почему же об этом адресочке, я узнаю только сейчас?— спросил Павелецкий только для того, чтобы поддержать беседу.
Он принял вопрос командира за начальственный «наезд», и поэтому стал оправдываться:
— Да я так недолго с вами всего одну командировку, и не успел вам показать этот адрес, а то бы и отдохнули от души…
— Кто там живёт?
Машина тем временем плутала по узким улочкам одноэтажного незнакомого Сергею Ивановичу Моздока.
— О, это легенда двух чеченских компаний. Баба Дуся — матерь всех военных, как её называют в округе.
— Да, это интересно… И за что же она получила такое высокое звание?
Могила по-доброму улыбнулся:
— Сейчас расскажу… Она сама беженка, живёт в доме умершей сестры, у которой ни семьи, ни детей не было. Раньше в советское время баба Дуся жила в Чечне в станице Петропавловской. У неё были два сына и муж, их убили местные чеченцы ещё до первой войны, дом и хозяйство отобрали. Вот она пешком и пришла в Моздок, без денег, без документов… Паспорт и пенсию выправили, не без помощи наших милиционеров. Вскоре сестра скончалась… С тех пор у неё все на ночлег останавливаются. Никого не прогоняет, особенно летом, если места нет в хате, у неё раскладушек штук десять. Ставит в саду, спите, отдыхайте…
— Действительно, судьбина не позавидуешь…
Павелецкий слышал и знал много трагических историй, связанных с русским населением в Чечне. Они все, как на подбор, были такими страшными и кровавыми, что если их постоянно вспоминать, то сердце лопнет.
Полковник посмотрел на водителя:
— Ты с такой уверенностью едешь, а вдруг у неё уже полон дом гостей?
