Андрей Кивинов - Киллер навсегда
Волгин поторопился. Потом, перекинув автомат за спину, занялся белобрысым.
Когда открыли дверь и впустили остальных членов группы захвата, все было кончено. Когда развязали потерпевшего, запыхавшийся ББ чуть не припаял и ему, но вовремя опомнился и, похлопав мужчину по плечу, произнес:
– Мужайтесь. Самое страшное позади. Напрасно ругают милицию… – И столько было в его голосе праведной горечи, что бывший пленник потупился, покраснел и пробормотал слова благодарности. – Проводите гражданина в машину. И чаем горячим напоите.
Где найти чай, Катышев не пояснил. Закончившего рабочий день участкового он, в отместку за нытье, посадил писать протокол осмотра квартиры. Несколько человек отправились опрашивать соседей, постовые вывели задержанных.
– Надо засаду ставить, – подсказал Волгин. – Хотя мы, конечно, столько шума наделали, что в Москве было слышно.
– Ничего, поставим. Может, и заявится кто-нибудь интересный. Не переоценивай ту публику, Серега. Если б они все были такие умные, то никогда бы не садились.
Гоголем пройдя по опустевшим комнатам, Катышев опрокинул пару стульев, вытряхнул содержимое комода и, опять-таки с волгинской «трубки», отдал распоряжение начальнику УР местного отделения:
– Три человека. С оружием. До утра. Об исполнении доложить.
Ответ зампоура, сославшегося на нехватку личного состава, – они всегда на это ссылаются – воспринят не был.
– Пошли, Серега. Мы свое ело сделали. Оправив камуфляж, Катышев молодцевато перескочил подоконник и начал быстро спускаться по пожарной лестнице.
Удивленный Волгин спустился на лифте.
Ночь прошла очень быстро.
Так бывает, когда ты с любимой женщиной.
А еще так бывает на работе, сколь бы некорректным такое сравнение ни было. На той работе, которая не дает расслабиться, которая требует постоянного внимания, мгновенной реакции, которая заключается в борьбе – физической, интеллектуальной, эмоциональной, – на той работе, к которой привыкаешь, но не становишься к ней равнодушным, потому что ненавидишь и любишь ее одновременно. Система сама выталкивает людей посторонних, а те, кто остался, кто выдержал первый круг, хоть и кричат постоянно: «Да на фига мне это надо? Я себе что, другого места не найду?!» – не уходят, несмотря на мизерную зарплату, постоянные стрессы, неустроенность… Несмотря ни на что.
Прав был старик О'Генри в далеком девятьсот десятом году, хотя и говорил совсем о другом.
Только что за окном была темнота, и город спал. Волгин мотался на обыски, «колол» задержанных, работал с «терпилой», обрывал телефон, составлял документы.
Ночь прошла очень быстро.
Она была отдана борьбе. Той, к которой не становишься равнодушным, той, которая посильнее наркотика.
И в этой борьбе Сергей проиграл.
Под утро ему удалось минут сорок вздремнуть.
Встряхнувшись, он помассировал лицо руками, собрал разбросанные по столу бумаги и отправился на доклад к Катышеву. До начала «сходки» оставалось меньше часа, но начальнику не терпелось узнать результат. Он ночевал дома, но переживать за дело не переставал, кажется, и во сне.
Катышев сидел за столом – в пиджаке с воротником-стоечкой и белой косоворотке, выглядел свежим и отдохнувшим. Как будто и не лазал несколько часов назад по пожарной лестнице, не прыгал в окна. На тумбочке рядом с ним кипел электрочайник.
– Устраивайся поудобнее. – Начальник бросил в чашки пакетики с заваркой. – Вижу, что не массу давил, работал. Как результаты?
– Никак.
Рука с чайником дрогнула, вода пролилась на стол.
– В чем проблемы?
– Во всем. На, почитай.
Катышев посмотрел на бумаги, нахмурился:
– Ты мне так доложи. Так оно, понимаешь, яснее. В чем дело?
– «Терпила» от заявления отказался. Он его не похищал и насильно не удерживал. Старые друзья сыграли добрую шутку, претензий он не имеет.
– А что они?
– Обычное, тупое мясо. Расходный материал из бригады Филина. Бубнят про адвокатов и жалуются на здоровье. Не судимы, из бывших спортсменов. Можно, конечно, укатать их на пятнадцать суток за неповиновение, да что толку? Живут в общаге; мы всю их комнату поставили на уши, но ничего, кроме окаменевших носков, не нашли. В квартиру, где они «терпилу» удерживали, так никто и не приехал, засада впустую отсидела.
– Хреново… Дежурный уже следователя вызвал, прокурорского. Опять, кстати, Костю Поперечного. Должен скоро подъехать.
– Можно давать отбой. Никто этим шахматистам обвинения не предъявит. А хотя – пусть приезжает, все равно этого Пашу надо по делу Локтионовой допрашивать, он же ведь – близкая связь Варламова. Близкая и интересная.
– Говорит что-нибудь?
– Об этом? Нет, конечно. Но замаран, я чувствую, по уши. Он ведь у Варламова доверенным лицом был. Дома бы у него порыться! Он в пригороде живет, на фазенде с индюками и хрюшечками. Те секреты, что Варламов ему доверил, а таких оч-чень много должно быть, он не в банковском сейфе держать станет, нет, он их в своем огороде закопает, психология у него такая. И никогда ничего не выкинет.
– Обыск Поперечный без проблем выпишет.
– Надеюсь. Глядишь, и раскроем Локтионову. Появились всякие мысли…
– А в то, что это казаринских рук дело – не веришь?
– Конечно, нет! Пора заканчивать с этой бодягой, а то скоро никто уже не поймет, кого и за что завалили. Слышь, Василич!
– Ау?
– На хрена ты у Локтионовой деньги спер? Плохая примета!
16. Хочется к морю…
Слежки за Локтионовым не было – при своих навыках Актер засек бы самую квалифицированную «наружку» за тот час, что крутился по городу на «хвосте» у Эдуарда Анатольевича. Когда до назначенного времени осталось пять минут, Актер прибавил скорость, изменил маршрут и окольными путями добрался до того же дома, перед фасадом которого запарковался Локтионов, только свою машину оставил во дворе. Пришлось поторопиться, чтобы успеть зайти в квартиру с черного хода до того, как Локтионов позвонит в парадную дверь. Дождавшись, пока звонок повторится, Актер пошел открывать, при этом вид у него был такой, словно он приехал часа два назад и успел подремать на диване. Никакой роли эта деталь сыграть, в общем-то, не могла, но Актер привык всех запутывать. Путал и сейчас.
– Добрый вечер. – Он распахнул дверь и зевнул, прикрыв рот ладонью. – Пардон.
Локтионов просочился в квартиру.
Жилье было снято через третьи руки на два месяца, но предполагалось, что понадобится оно только для сегодняшней встречи.
Локтионов очень боялся.
Они прошли в комнату и уселись за низенький столик, на котором не было ничего, кроме чистой пепельницы и запечатанного пакета с соком. Кресло под Локтионовым скрипнуло, он вздрогнул и сильнее сжал коленями портфель.
– Это моветон – таскать бабки в рюкзаке, – заметил Актер. – Всю сумму набрал?
– Целиком.
– Так доставай, чего тянуть? С деньгами нужно расставаться легко, тогда они, может быть, вернутся. Это ведь не жизнь, которая дается один раз.
Локтионов, открывая замок, сломал ноготь. Никогда, ни в одном самом кошмарном своем сне, он не представлял, что будет сидеть за одним столом с убийцей.
Нет, не так: с человеком, про которого доподлинно знает, что он – убийца. Не слухи, не предположения – знание. Страшно.
Из портфеля появился полиэтиленовый пакет, набитый пачками долларов. Пять пачек, в банкнотах по сто и пятьдесят, перетянутые разноцветными резинками.
– Можно не пересчитывать?
Локтионов выпятил подбородок, показывая неуместность вопроса. С подбородка на стол упала капля пота. Эдуард Анатольевич промокнул лысину.
– А вдруг тебя самого напарили? – Актер развернул полиэтилен. – Не представляешь, как непривычно обращаться к тебе на «ты». Прямо-таки язык не поворачивается. Сколько лет мы знакомы? И каждый из нас так ошибался в другом! Тебе простительно, но для меня – грех так лохануться. Все равно, что в «наперстки» на улице проиграть… Так, с деньгами порядок. Ты мне ничего больше не должен? Не напрягайся, шучу! Позволь один вопрос: чем же тебе так Инка насолила? Дикая ревность – или денежки тоже?
– Деньги тут ни при чем! – В голосе Локтионова жестью громыхнуло негодование.
– Отелло ты наш… Только Отелло, по-моему, своими руками…
– Это была идея Варламова.
– А ты, видимо, не хотел? Не хотел, но стеснялся отказать приятелю? Ему, что ли, это было надо?
Локтионов посопел, погладил лысину платком.
Ответил неожиданно твердо:
– Всему есть предел. И моему терпению – тоже. Так дальше не могло продолжаться. Сколько раз я пытался с ней поговорить! Все без толку, она меня даже не слушала!
– Ты знал, но хотелось убедиться воочию. Такое здоровое мазохистское желание. Если застукать ее с любовником – так полагается ему как минимум морду набить, а страшно, ты ж привык все делать чужими руками. И ты попросил Варламова сделать запись. Так? Смотрел и упивался своим унижением. Страдал. Ты нормальный человек, Локтионов? Сколько трупов ты нагородил, и чего ради?
