Валерий Горшков - Кобра
Все это я знал и раньше, еще во время службы на Северном флоте, поскольку прочитал в гарнизонной библиотеке половину томов Большой Советской Энциклопедии. Сейчас же я, не обременяя себя экскурсами в историю этой страны, просто гулял по покрытым брусчаткой узким, чистеньким улочкам Старого города, разглядывая опрятные, словно игрушечные дома, остроконечные католические костелы и некогда известный на весь Союз своим чудесным органом Домский собор. На обед я заглянул в подвальчик-кафе, где с меня содрали три шкуры за чашку хорошего кофе, вязкий, липнущий к зубам черный хлеб с покрытой тмином и шелухой непрогрызаемой коркой и традиционное латышское блюдо – видимо, наследие холопских времен – толстокожий вареный серый горох с жареными шкурками от свиного сала. О том кошмаре, который весь оставшийся день творился с моим несчастным желудком после столь близкого знакомства с национальной кухней, лучше даже не вспоминать. Успокоить раздувшийся живот удалось только стаканом минеральной воды с купленной в аптеке огромной шипучей таблеткой. Однако ощутить на собственном организме, на сколько же мы – русские и прибалты – далеки друг от друга, я успел с лихвой. Так что слава богу, что разбежались. Последнее, что осталось сделать – это закрыть проложенную через Латвию экспортную нефтяную трубу, обеспечивающую почти половину дохода этой кукольной страны. Как пригретая заокеанским хозяином моська, она постоянно вякает из-за нового железного забора на временно впавшего в спячку русского Медведя. Дурная брехливая шавка забыла – наш Михаил о Потапыч хоть и ленив зело от природы, но когда его терпение лопнет – лучше сразу туши свет! Пощады не будет.
Сегодня я не стал дожидаться, когда за пять минут до отхода поезда в конце перрона появятся мои старые знакомые с кейсом, полным валюты. Я забурился в свое купе и оставался там до тех пор, пока проводница не пришла собирать билеты. Лишь через час после отправления я выглянул в коридор и убедился, что мой бывший дружок Жук, как часовой у Мавзолея, бдит возле двери курьерского купе, старательно делая вид, что любуется через окно утопающими в полной темноте живописными латвийскими пейзажами. Главный – и он же основной – вопрос заключался в следующем: будет или нет снят этот неприступный для меня «пост номер один» после прохождения «Балтикой» российской границы? По логике – да. Я был более чем уверен, что за период существования курьерской линии у блондинчика и его телохранителей на время обратной дороги сложился своеобразный распорядок. И вряд ли отсутствие бодигарда в коридоре во время «репетиции» оказалось случайным. В любом случае я был не в силах что-либо изменить. Мне оставалось лишь затаиться и ждать. Пока все шло нормально, и я, однажды уже имевший возможность погладить рукой заветный чемоданчик, вдруг поймал себя на мысли, что практически совершенно не волнуюсь. Катюха, моя маленькая милая бестия, выдумавшая «пробную попытку» ограбления, снова оказалась права! Эксперимент сыграл свою роль – схема отработана, нервы расслаблены. Находясь в шаге от обладания двумя миллионами долларов, я был спокоен, как индейский вождь на совете племени. Даже курить хотелось меньше обычного. Впрочем, скорее всего это было чистой воды внушение. Просто не хотелось лишний раз мозолить глаза телохранителям.
Гроза – да еще какая! – грянула во время прохождения поездом латвийско-российской границы. Вечно хмурые и неразговорчивые гансы не доставили никаких хлопот, мельком сверив лицо с фотографией и молча тиснув в паспорт штамп о выезде, а вот родные погранцы заставили меня поволноваться всерьез. Едва рыжая грудастая прапорщица в подогнанном по фигуре хаки переступила порог купе, я взглянул в ее колючие, холодные, словно ледышки, змеиные глаза и сразу понял – что-то сейчас будет. Как в воду глядел.
– Когда вы фотографировались на паспорт? – долго, слишком долго, чтобы я мог оставаться безучастным, разглядывая мою фальшивую ксиву, наконец спросила она.
– А что? Не похож?! – я, как мог, старался выглядеть невозмутимо и даже растянул губы в некоем подобии улыбки. Но не тут-то было. Моя улыбка произвела на прапорщицу такой же эффект, как красная тряпка на быка.
– Я, кажется, задала вам вопрос! – злобно сощурив глаза, прорычала пограничница.
– Месяц назад примерно, – я пожал плечами. Потом кивнул на паспорт, где уже стояло четыре штампа, и на всякий случай заметил: – Я уже пересекал границу здесь, в Печорах, там же есть отметка.
– Место рождения? – резко спросила прапорщица.
– Город Луга, Ленинградской области. – Я укоризненно покачал головой – мол, какая же ты подозрительная – и снова улыбнулся. – Седьмое августа тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Вес – трипятьсот. Рост – пятьдесят сантиметров. На плече есть родимое пятно. Показать?
– Адрес по прописке? – не унималась рыжая.
– Улица Социалистическая, дом четырнадцать, квартира девять. Третий этаж. На стене рядом с дверью нитроэмалью написано нецензурное слово. Сказать какое? – я продолжал хохмить. Это получалось само собой. Видимо, так мне было легче скрыть волнение.
– Шутник? – Я готов был спорить, что она спросила это на полном серьезе.
– Вообще-то, нет, – ответил я. – Просто пьяный, вот и пробивает. Выпил за обедом в Риге две кружки разливного «портера» – до сих пор не отошел. Забойное у лабусов пивко.
Прапорщица снова прищурилась, сложила паспорт, сунула его в нагрудный карман форменной куртки и поднесла ко рту рацию:
– Восьмой. Восьмой.
– Да, Лена, – отозвалась рация мужским голосом. – Слушаю.
– Проверь паспорт. Андрей Андреевич Иванов. Номер… Серия… – не спуская с меня испытующего взгляда, попросила «восьмого» пограничница. В купе повисла напряженная тишина. Я продолжал улыбаться и упрямо делал вид, что меня интересует не моя дальнейшая участь, а происходящее на перроне. Там, у столба, почти «вошли в замок» две лохматые беспородные шавки – большая сучка и маленький кобелек. Кобелек, бедолага, как ни старался, но по причине разницы в росте все никак не мог пристроиться и от этого сильно нервничал и громко лаял.
– Порядок, третий, – наконец-то сообщил погранец. – Нет его в ориентировке.
– Поняла тебя, спасибо, – угрюмо буркнула рыжая и явно нехотя бросила мой паспорт на столик. – Всего хорошего.
Я так разнервничался, что едва не сделал глупость, вытерев лицо рукавом рубашки. Вовремя спохватился, даже не представляя, что это была только первая часть марлезонского балета. Вторая началась через пару минут, когда в открытую дверь вломился долговязый таможенник в надетых на нос очках в тоненькой оправе и устроил в купе настоящий шмон. Сначала прощупал матрацы и подушки, затем залез с ногами на сиденья и открутил вентиляционную решетку на потолке. И только затем с кислым видом расстегнул «молнию» и принялся ковыряться в моей сумке. Туалетная вода «Давидофф» сразу же вызвала у парня неподдельный интерес и, бросив на меня косой взгляд, он обнаглел настолько, что пшикнул себе на ладонь. Понюхал. Спросил, с интересом разглядывая крохотную синюю бутылочку:
– Латвийский одеколон?
– Ага, – с готовностью подтвердил я.
– И сколько такой стоит, если в рублях?
– Около двухсот тысяч. Тридцать два доллара.
– Хороший. Надо будет название запомнить, – кивнул страж экономических интересов, возвращая флакон в сумку. И тут же достал оттуда баллончик с усыпляющим газом. Снова, как и в прошлую мою поездку, замаскированный при помощи круговой липкой наклейки под обычный парфюмерный аэрозоль.
– Тоже латвийский? – повертев газ в руках, спросил таможенник. Сняв колпачок, принюхался.
– Нет, – я покачал головой, хотя одеревеневшая шея почти не слушалась.
Я внимательно следил за каждым движением этого тупого придурка, которое могло стать для меня роковым. Никакого запаха, как и следовало ожидать, он не услышал. И очень удивился. А потом, поколебавшись мгновение… положил указательный палец на распылитель. Это был конец.
Я даже толком не успел ничего подумать, как в голове сработал включившийся в секунду опасности автомат. И безошибочно выбрал единственно возможный вариант контрдействия. Я резко потянулся через весь столик за внезапно понадобившейся мне пачкой печенья и «случайно» опрокинул локтем на пол большую пластиковую бутылку «Айрн Блю». Неплотно закрученная пробка выскочила, и напиток с диким шипением брызнул прямо на ботинки долговязого мудака.
– У-у, й-о-о! – таможенник проявил чудеса реакции и отпрянул назад. Сразу потеряв всякий интерес к дезодоранту, бросил баллончик обратно в раскрытую сумку и, разглядывая мокрые ноги, рассерженно рявкнул:
– Аккуратнее надо, мать вашу!.. Счастливого пути. – Дверь купе захлопнулась, и я, взмокший от потрясения, остался один. Перевел дыхание. Затем поднял с пола почти полностью опустевшую бутылку, внимательно осмотрел горлышко и плеснул себе в стакан остатки. Не знаю, почему, но этот спасительный, как выяснилось – не только в жару, газированный напиток показался мне гораздо вкуснее, чем десять минут назад.
