Николай Иванов - Чистильщики
— Обедаем в санатории Центробанка, — приступил к обязанностям Артамонов. — Единственное, мне надо на секунду заскочить в военный санаторий, он по соседству. Миссия с отказом, так сказать.
Он отыскал в папке листок, зачитал:
— «Достопочтенные господа. В сие всеоскудевающее и тяжелое время наш возрождающийся приход испытывает острую финансовую нужду, связанную с подготовкой и проведением реставрационных работ в часовне, заложенной в свое время купцом Чистяковым в честь погибшего в Цусимском сражении сына. Прошу вашего содействия в облегчении финансовых тяжб и оказании посильной помощи в благолепном убрании часовни и прихода. С упованием на Господа, Его милость ко всем нам и надеждой на вашу отзывчивость и доброхотство. Священник отец Евгений».
Олег, привыкший в деловых документах к терминологии «исполнить», «надлежит быть», «рекомендую», «срок исполнения», позавидовал стилю письма. Попросил разрешения увидеть церковное послание собственными глазами. Машинально отметил розыскные заморочки: фирменный бланк епархии, банковские реквизиты, печать с крестом вместо герба, роспись, дата — все согласно канцелярским требованиям к письму, запущенному по кругу во все инстанции. Резолюция лесозаводского Ньютона, естественно, в благих тонах и без математических формул, но отрицательная: налоговая полиция сама оскудевает и испытывает острую финансовую нужду в благолепном убранстве своих кабинетов…
— Часовня — она что, в военном санатории? — поинтересовался Олег.
А собственно, чему удивляться: икону нынче разве что в космос не запускают, а так она повсюду — и бывший райком партии освятить, и сауну «новым русским», и в кабинетах членов правительства она…
— О, военный санаторий — это наша давняя легенда, — с охотой поведал капитан о местных достопримечательностях. — До революции в нем размещался мужской монастырь, за стенами которого, говорят, жили разведчики-монахи. Потом, соответственно, вместе с белыми ушли в Маньчжурию. И утащили с собой остатки золота Колчака.
Еще ничего не произошло — машина двигалась в сторону китайской границы, Владимир Ильич поглаживал бородку, а солнце, распластавшись на капоте джипа, пыталось обмануть природу и вернуться под вечер снова на восток. Мимоходом мелькнула лишь местная байка, которых в каждом регионе как комаров в архангельской тайге. Но Олег замер. Из калейдоскопа событий последних дней для него вдруг мгновенно сложилась геометрически правильная и безумно привлекательная фигура. Она еще не устоялась, достаточно было легкого движения, случайного дуновения, чтобы рисунок исчез, разрушился. Но уже становилось ясно: золото Колчака, таинственные монахи, белогвардейские офицеры в Китае, восточные единоборства Трофимова, загадочная косичка — Богданович Юрий Викторович будет щипать травку именно на этом поле!
— Так, лично я для себя все отставляю, — тоном, после которого возражения если и могут приниматься, то не более как из деликатности, сообщил Штурмин. — Пока едем к часовне, к отцу Евгению.
Своеобразие военных городков начинается с того, что автоматические ворота на КПП солдатики толкают вручную. На этот раз хоть и в солдатском бушлате, но вышла старушка. Она бдительно повертела в руках путевой лист, ничего в нем не поняла, но успокоила себя:
— Число сегодняшнее. Проезжайте.
— Вот в этом двухэтажном здании, где между стен выложены из кирпича кресты, и жили те самые таинственные монахи в отдельных кельях, — заделался гидом Артамонов, грузно прильнув к окошку.
— А сейчас там что?
— Процедурные кабинеты, как раз в кельях. Можем посмотреть. А в том отдельном домике жил настоятель. — И сразу, опережая вопрос, перевел стрелку на нынешнее время: — Сейчас, соответственно, апартаменты начальника санатория.
— А особый отдел у них есть? — без особой надежды поинтересовался Штурмин. Когда Ткач в Плесецке дела правит — оно понятно, там космодром и испытательный полигон в одном флаконе. Но контрразведчик в санатории…
— Как же без них! — удивился некомпетентности москвича капитан. — За рекой — граница, а под нами еще всякое подземное хозяйство…
— Что подземное? — вновь взял стойку Олег.
— Ну, монахи оставили здесь целую сеть подземных ходов, некоторые по десять — пятнадцать километров. Белые-то как уходили?
В самом деле, не вертолетами же их вывозили! Но подземные ходы — это уже почти неопровержимое доказательство того, что Стайер решил финишировать здесь. Оно и понятно: заиметь золото Колчака — и зачем перелопачивать прибрежный песок. Но почему Трофимов сам не пошел на раскопки, если держал в руках разгадку тайны? Нет, геральдисты царской России были категорически не правы, когда придумали сыскарям эмблему легавой с глазом. Самый верный символ — это бессчетное количество знаков вопроса…
— А часовня там, — заместитель подвел Олега к заросшей мхом каменной лестнице и указал вверх. — Двести пятьдесят ступенек. А вот у грешников почему-то получается двести пятьдесят две.
— Значит, поднимемся ближе к небу на двести пятьдесят две, — честно признал свое количество Штурмин. И снова одним голосом сотворил из себя командира: — Мы с Артамоновым несем письмо, вы, — указал хабаровчанам, — обедать. Встречаемся здесь.
Владимир Ильич мужественно попытался что-то возразить, но Штурмин уже ступил то ли на первую, то ли на двести пятьдесят вторую ступеньку.
Где-то на середине пути пришло понимание, отчего храмы воздвигались на холмах и возвышенностях. Не только потому, что ближе к небесам. Просто к Богу нужно идти через усилие…
Часовенка еще недавно, видимо, служила смотровой площадкой для отдыхающих — по ее круглым бокам вилась вверх лесенка. Правда, нижние скобы оказались уже спиленными, закрыв ход для любопытных.
Заставленной строительными козлами оказалась башенка и внутри. Увидев гостей, вниз спустился довольно молодой отец Евгений. Вытер руки, хотя здороваться за руку не собирался. Артамонов стеснительно — при старшем по званию-то — перекрестился. Штурмин, чтобы уж если не расположить, то хотя бы и не оттолкнуть служителя заранее, поднял глаза вверх. И — замер!
С одной из икон на него смотрели… глаза мальчика из московской квартиры, в которой первый раз упустили Богдановича. Но и это оказалось не все. Точно так же, как после разговора с Артамоновым у него сложился смысл посещения Стайером этого заброшенного уголка, точно таким же озарением пришло видение и с дощечки из-под рябчиков. Олег вдруг ясно и совершенно отчетливо понял, чего не хватает в готовившейся им картине. Нимба! Такой чистый, сокровенный и беззащитный взгляд паренька, который видится ему все это время, и в самом деле может возникнуть лишь под нимбом. Одно полукруглое движение царазиком…
Пока Штурмин восстанавливал в памяти образ мальчика, капитан успел отдать письмо отцу Евгению и тот прочел ответ. С достоинством принял отказ:
— Благодарю вас, что соизволили самолично приехать. Храни вас Господь.
— Скажите, а раньше здесь вместо санатория размещался монастырь… — подвинулся ближе Олег, боясь, что собеседник снова полезет вверх заниматься росписью.
— Раньше в монастыре души лечили, а ныне — телеса. Болезни Бог дает нам за грехи, — иносказательно ответствовал монах.
— Скажите, а часто у вас интересуются историей монастыря? — не уходил Олег.
— Почти всегда. Любопытство у людей не по значимости огромно.
— Сюда, как на экскурсию, приходят со всех имеющихся санаториев, — шепнул Артамонов. — Отсюда и вид на Китай открывается очень красивый.
Но не вид, конечно, не здешние красоты могут интересовать Богдановича. Только подземелья. Клад. Золото Колчака. А косичка… скорее всего, она должна указать или привести к месту захоронения. Да, так!
— Пойдем, — заторопил вниз попутчика Олег. С небес — в преисподнюю. Сколько на самом деле ступенек в лестнице?
Выход с нее, как и положено главному атеисту, закрывал «Ленин».
— Еда в машине, — посчитал самым важным и необходимым сообщить он голодным коллегам.
— Давайте сначала поищем начальника особого отдела, — определил приоритеты Штурмин.
Артамонов, как местный, без разговоров направился к домику начальника санатория. Водитель, получивший команду расстелить скатерть-самобранку в машине, сотворил стол мгновенно, и Олег успел до возвращения заместителя перехватить под банку воды пару бутербродов.
— Сейчас будет, — победно поднял ладонь вернувшийся Артамонов.
Олег тут же вложил в широкую лапищу полицейского кусок колбасы с ломтиком хлеба. Лесозаводский заместитель примерился к еде, но растягивать удовольствие не стал — отправил в рот в одно касание.
Особист оказался маленьким, юрким, словно в других краях родившимся. Зато все мгновенно схватил, и особенно постановление прокурора об аресте, и не успели гости дообедать и свернуть грязные газеты, появился с первыми известиями. И какими!
