Сергей Донской - Жадный, плохой, злой
– А ты бы так и остановился сам, да? – усмехнулся я, занимая свое пассажирское место. – И поинтересовался бы при этом: а не подвезти ли вас, молодой человек?
Валентин, к чести его будет сказано, врать не стал, молча ополоснул лицо водой из пластиковой бутылки и уселся за баранку, покрытую уютной на вид муфточкой из собачьего меха.
– Не дуйся, – попросил я. – Извини, что так вышло. Держи пять!
– Ну да, сначала в морду заедут, а потом с деньгами и извинениями лезут, – проворчал Валентин, сделав вид, что не замечает протянутой руки.
Треснутое лобовое стекло «РАФа» украшала цветная открытка с голой красоткой, намазавшейся какой-то блестящей дрянью. Судя по ее вымученной улыбке, ей было очень неуютно в грязном салоне микроавтобуса, провонявшем бензином.
– Зазноба твоя? – спросил я, когда мы тронулись с места, развернулись на узкой дороге и поехали навстречу грозовой туче.
– Где? – Валентин встревоженно завертел головой по сторонам.
– Да вот же! – Я ткнул пальцем в открытку.
– Еще чего не хватало! – возмутился он так, словно на фото была изображена не гладкая молодая девица, а корявая баба-яга ста с лишним лет. – Стал бы я со всякими блядями путаться!
– Зачем же тогда держишь ее перед собой? – притворился я удивленным. Балагурить с простоватым водителем было веселей, чем прислушиваться к собственным тревожным мыслям.
– А для настроения, – признался Валентин. – Все, кому не лень, долбят нашего брата всю жизнь, дурят на каждом шагу, вертят так и этак. Причем я, честный работяга, остаюсь в дерьме по уши, а любая подстилка позорная живет себе припеваючи да лыбится до ушей. Вот я смотрю на эту козу драную и мысленно ее раком ставлю. Веселее становится. Не так обидно.
Глава 6
1Подольск затаился перед грозой, как будто приготовился к налету миротворческих сил НАТО. Или к футбольному матчу с участием «Спартака». Редкие пешеходы передвигались по тротуарам чуть ли не перебежками, а количество машин на улицах сократилось так резко, словно город находился еще только на заре автомобилестроения.
Вывернутые ветром наизнанку, тополиные листья серебрились на фоне мрачного неба. Резкий свет, заливающий все вокруг, создавал ощущение призрачности этого мира. Поднявшийся ветер устраивал маленькие пыльные смерчи. Высоко-высоко кружились клочья бумаги и мусора, но птицы давно попрятались неизвестно куда, точно вымерли.
Я попросил своего угрюмого водителя остановить громыхающий на всю округу экипаж, не доезжая до дома. Незачем было появляться на своей улице с такой помпой. На прощание Валентин крикнул мне что-то неразборчивое, но удалился раньше, чем я успел попросить его повторить фразу. Она начиналась со слов «чтоб тебе…», а продолжение можно было вставить по своему усмотрению. Я предпочел думать, что мне пожелали удачи.
По улице навстречу мне семенила соседская шавка Кристина. Ветер норовил развернуть ее боком, поэтому передвигалась она как-то наискось. Пробегая мимо меня, псина посмотрела на меня таким соболезнующим взглядом, что надежда на счастливый исход показалась мне крошечной, как первая капля дождя, упавшая на мое плечо.
Потом я заметил багровый джип, застывший прямехонько напротив калитки, к которой я спешил. Видеть его на околице захудалого городишки было так дико, что я автоматически перешел на бег. Бежал, а сам почему-то размышлял: на кой хрен к крыше присобачены две штуковины, похожие на полозья? Зимой его переворачивают вверх колесами и используют в качестве саней, что ли?
Это был «Форд Экспедишен», стоивший больше всех сохранившихся в Подольске саней, санок, а также коньков и лыж. Его дверца предупредительно распахнулась, когда я очутился рядом. Не заботясь о мерах предосторожности, я запрыгнул в кабину, приготовившись увидеть перед собой ненавистную рожу Душмана или каких-нибудь других ублюдков, присланных Дубовым за моей дочерью или женой. Обнаружив внутри сидящую за рулем Иришу, я замер, как будто налетел на невидимую преграду:
– Ты?
– Сестры-близняшки у меня пока что не имеется.
– Почему ты здесь? Зачем?
– Соскучилась, – спокойно ответила Ириша, глядя на меня сквозь пелену сигаретного дыма.
– Ты была в доме? – спросил я, стараясь казаться таким же уравновешенным. Учитывая нервную дрожь, которая колотила меня все сильнее, это выглядело не очень убедительно.
– Была, – созналась Ириша. – Познакомилась с твоими дамами. Младшенькая произвела на меня неизгладимое впечатление. Любопытная девочка. Все допытывалась, какой величины у великанш рождаются детки.
– Потом расскажешь, – сказал я, намереваясь выскочить из машины с прихваченной пачкой ментоловых «Мо».
– Не спеши, – посоветовала Ириша. – Райком закрыт. Все ушли на фронт.
– Что ты сказала? – тихо произнес я, возвращаясь на прежнее место. Извлеченная сигарета сломалась в моих пальцах, но я нисколько не сожалел об этом. Бывают ситуации, когда обе руки должны оставаться свободными.
– Я сказала, что дома никого нет, – повторила Ириша ровным тоном.
Покачав головой, я устало спросил:
– Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
– Ты неважно выглядишь, дорогой. И где тебя только носило? – Она вызывающе усмехнулась. Вздумалось бы ей затянуть паузу еще на секунду-другую, и пришлось бы ей улыбаться в ближайшем будущем, уже смущенно прикрывая щербатый рот ладошкой, но она вовремя заметила, как изменилось мое лицо и быстро сказала: – Успокойся. Все в порядке. Твоих девочек никто и пальцем не тронул.
– Их увезли? – мрачно предположил я.
Дождавшись, пока отгремит долгий раскат грома, прозвучавший так, словно треснул небесный полог, Ириша ответила:
– Никто их не увозил. Они сами уехали. После нашего разговора.
Попав сигаретным фильтром в рот со второй попытки, я настороженно поинтересовался:
– Что еще за разговор?
– Не напрягайся ты так. – Ириша пренебрежительно фыркнула. – О наших с тобой отношениях речь не шла. Просто я рассказала твоей Вере то, что ей можно было рассказать. В самых общих чертах.
– И она?..
– И она согласилась, что им сейчас лучше уехать.
– Уехать, – машинально повторил я. Потом, встретившись взглядом с Иришей, невесело спросил: – Все так плохо? Их будут искать?
Хотя Ириша не ответила ни на один из этих вопросов, ее слова меня немного взбодрили.
– Их не найдут, – заявила она твердо.
– Почему я должен тебе верить?
– Никто никому ничего не должен. Вот, читай. – Она сунула мне сложенный вчетверо лист бумаги.
Когда я развернул его, по крыше джипа тревожно забарабанили дождевые капли. От сияния молний в кабине иногда делалось светло, как погожим днем, только освещение было не теплым, а мертвенно-бледным, холодным. Как будто кто-то там, наверху, вздумал позабавиться с гигантской фотовспышкой, снимая общим планом оробевших людишек.
В том, что адресованное мне послание было написано Вериной рукой, не было ни малейших сомнений. Ее почерк, ее стиль, ее дурацкая манера перескакивать с пятое на десятое.
«Здравствуй, мой ненаглядный!
Нагулялся?
Эта дылда, которая всем нам троим прямо в богоматери годится, она что-то за тебя очень уж сильно переживает. Учти, я в монашки тоже не записывалась.
Светочка передает тебе привет. А еще твоя дылда вручила нам 3000. Говорит, что это аванс, а за что аванс, неясно. Ты, случайно, не жиголо там заделался?
Вчера приезжали грузчики, я их отправила обратно. Теперь будем добираться своим ходом. Вещи почти все пришлось оставить. Твой компьютер тоже. Заберем потом, если все обойдется. Целую.
Уезжаем прямо сейчас. Где и как устроимся, пока не знаю, но ты за нас не переживай. Мы вместе, и мы теперь богатые.
Ты не забыл, откуда и куда мы приехали зимой? Так вот, каждый день, начиная с 10 сентября, ждем тебя НА ТОЙ САМОЙ СТАНЦИИ ВО ВРЕМЯ ПРИБЫТИЯ ТОГО САМОГО ПОЕЗДА ВОЗЛЕ 9 ВАГОНА.
Обнимаю, целую. 20-го можешь уже не приходить, найдем себе другого.
Я тебя люблю, гад такой!!!»
«Конспираторша ты моя, – похвалил я мысленно Веру. – Умница».
Действительно, определить, что мы приехали из Курганска, было несложно. Но как вычислить, что нам взбрело в голову высадиться именно на станции Львовская? Теперь, если Ириша действительно прикатила в Подольск одна, мне ничего не стоило совершить еще один побег, на этот раз более осмысленный. Перекантоваться где-нибудь до сентября, а там…
– На обороте приписка от твоей дочери, – сообщила Ириша, отобрав у меня сигаретную пачку. Перевернув лист бумаги, я увидел строку, составленную из так старательно выведенных буковок, что уже одно это вызвало стремительное потепление в моей груди:
«Привет, па! Пока! Я тебя люблю сильнее, чем она».
Опять громыхнуло, еще и еще. Небесная канонада напомнила мне о трагедии на Пушкинской площади и о том, что таких площадей в Москве хватит на всех умельцев мастерить взрывные устройства. А по ним ходят маленькие девочки, некоторых из которых зовут Светочками.
