Б. Седов - Валет Бубен
Возразить было нечего.
Евстрат взглянул на меня и спросил:
– А знаешь ли ты, Знахарь… тьфу! – перебил он сам себя, – да какой ты знахарь, прости, Господи, вот Максимила была…
Он замолчал, и видно было, что думает он о чем-то другом, имеющем значение для него одного.
– Так что я знаю, о чем ты хочешь меня спросить? – прервал я его молчание, потому что почувствовал, что нельзя позволять ему уходить в эти грустные мысли.
Он посмотрел сквозь меня, потом провел по лицу рукой и спросил:
– О чем я хочу… Ты знаешь, что это за Коран такой?
– Нет, не знаю, – искренне ответил я.
– Про боярыню Морозову слышал?
– Слышал, – сказал я, – даже такая картина есть. Не помню, кто рисовал, но что нарисовано – помню. Сидит боярыня эта в санях, кругом народ, паника, а боярыня, стало быть, ноги делает.
– Ноги делает… Что у тебя за речи? Никак не можешь от своих блатных привычек отказаться? – раздраженно спросил Евстрат.
– Прости, Евстрат, – сказал я, – получается, что не всегда могу, само выскакивает.
– Когда-нибудь выскочит так, что не догонишь, – пообещал Евстрат, – а куда она ноги… Тьфу на тебя! Куда она едет, знаешь?
– Нет, про те дела ничего не знаю.
– Правильно, откуда тебе знать, ты только про понятия свои знаешь. А дела в то время были такие. В году 1653 от рождества Христова, при Алексее Михайловиче Тишайшем, патриарх Никон затеял церковную реформу, и было это богопротивно. И тогда истинные верующие, которых стали называть раскольниками или староверами, ушли от ереси этой. А боярыня Феодосия Прокопиевна Морозова, царствие ей небесное, спасаясь от гонений нечестивых, увезла из Москвы часть священных книг из библиотеки Ивана Грозного. Она раздала их верным людям, чтобы не пропало сокровище духовное, а вот себя-то и не уберегла. Схватили ее в 1671 году и заточили в Боровском монастыре. Там она и умерла. Среди тех, кому она отдала святыни, был Никодим, мой прапрапрадед. И вот с тех пор наша община хранит эти великие духовные ценности. Вернее, не община хранит, братия об этом ничего не знает, а храню их я. А после меня Алеша должен был, а до меня был старец Иона, а до него… Ну да это и не важно. Когда Иван Грозный покорил Казань, оттуда вывезли много разного, и Коран этот тоже, а вот куда казанский мурза сокровища Золотой Орды спрятал, так и не узнали. И Коран этот, который нехристи за Алешину жизнь требуют, не просто священная книга мусульман. И нужен он арабам твоим вовсе не для того, чтобы молиться Аллаху. И совсем не потому, что он дорогих денег стоит как старинная вещь.
Старец Евстрат замолчал.
Я понимал, что он уже решился отдать Коран, и поэтому терпеливо ждал, когда он заговорит снова.
– Не спрашивай меня, откуда я это знаю, но скажу тебе, что Коранов этих два, и что тот, кто получит их оба, узнает тайну сокровища Золотой Орды.
– Я так и знал! – вырвалось у меня.
– Что ты так и знал? – подозрительно уставившись на меня, спросил Евстрат
– Когда Алеша расказывал мне про этот Коран, я почувствовал, что он не говорит мне всего, что его предупредили о чем-то. И теперь я понял, что он видел там, у этих чурбанов, второй такой же Коран. Точно! Они хотят завладеть обеими книгами и добраться до татарского загашника… Прости, само выскочило! Короче, они хотят получить сокровища Золотой Орды. Иначе и быть не может.
– Да, иначе и быть не может. Я дам тебе этот Коран, чтобы ты мог спасти жизнь невинного человека, но запомни – путь любого сокровища усеян мертвецами и залит кровью. Четыреста пятьдесят лет клад Золотой Орды был недоступен людям, и они перестали убивать из-за него друг друга. Теперь, когда тайна окажется в руках нехристей, все начнется снова. Если бы у меня хватило сил преступить через заповеди Божьи, я застрелил бы тебя прямо сейчас, и оставил бы Алешу на верную погибель ради того, чтобы спасти тех, кому теперь суждено загубить свои души и жизни. Я сделал бы это, я хочу сделать это, но не могу. Единственным утешением мне служит мысль о том, что проливать из-за этой книги свою и чужую кровь будут люди, которые и так уже в безраздельной власти Дьявола, и спасти их нет ни малейшей надежды.
Он встал и, посмотрев на меня, сказал:
– Пойдем, Коста, здесь недалеко.
Это «недалеко» оказалось в четырех часах прогулки по тайге.
Остановившись на одной из многочисленных лесных полянок, похожих друг на друга, как хохол на белоруса, Евстрат сказал:
– Жди меня здесь.
И исчез между деревьями.
Я ждал его около получаса, и, наконец, он появился совсем с другой стороны, держа в руках небольшой сверток.
Подойдя ко мне, он сказал:
– Держи, Коста. Делай, что хочешь, но Алешу спаси. И не только потому, что нельзя позволить нехристям праведную душу загубить, а еще и потому, что, кроме него, мне некому передать тайну нашего поселения.
И протянул мне сверток.
Развернув старую истлевшую тряпку и бросив ее на землю, я увидел, что держу в руках настоящую драгоценность. За эту книгу знающие люди даже без всякой там скрытой в ней тайны перегрызли бы друг другу глотки.
Коран выглядел точно так, как описал мне по телефону Алеша, но производил гораздо более сильное впечатление, чем я себе представлял.
Обложка – из покрытых изощренной резьбой тонких пластин дорогого темного дерева, слабо пахнущего чем-то приятным, корешок и кромки обложки – из тисненой кожи, пришитой к дереву серебряными скобками, изукрашенными затейливой чеканкой, а на лицевой стороне деревянной обложки в серебряных гнездах сидели семь драгоценных камней.
По углам обложки были расположены четыре крупных рубина, чуть ниже, тоже в углах, – два изумруда, а над перламутровой инкрустацией заглавия, врезанного в обложку, красовался чуть покосившийся огромный бриллиант.
Я шагнул в сторону, и на книгу упал луч солнечного света.
И сразу же в старом вощеном дереве обнаружились благородные слои и прожилки, рубины и изумруды бросили вокруг себя светящиеся красные и зеленые тени, а в глубине великолепного бриллианта заиграли радужные отражения. Перевернув книгу и открыв заднюю обложку, я увидел маленького аиста, мастерски вырезанного в углу старой деревянной пластины.
Да, это была та самая книга, о которой говорил Алеша, и ценой ее были его жизнь и моя честь, если она у меня еще оставалась.
Подняв с земли тряпку и отряхнув ее от иголок, я бережно завернул Коран и, сунув его за пазуху, застегнул молнию. Получилось не очень удобно, зато надежно.
Евстрат помолчал немного и, снова посмотрев на небо, сказал:
– Пойдем, Коста, на камушке посидим. Отдохнем, поговорим…
Я кивнул, и он мягкими шагами прирожденного следопыта направился в чащу. Я последовал за ним. Шли мы недолго, минут десять, и скоро среди деревьев показалась огромная гранитная скала, уходящая тупой вершиной в самое небо.
Евстрат подошел к ней и, обернувшись ко мне, сказал:
– Я частенько прихожу сюда. Там, наверху, и мысли очищаются, и к Богу поближе, и вид красивый. Да что я тебе расказываю – сейчас сам увидишь.
И он, не держась руками, стал ловко подниматься по серой наклонной поверхности, вставая на какие-то незаметные выступы. Когда я полез за ним, то пришлось, кроме ног, использовать еще и руки, и все равно мне не хватало конечностей.
Когда мы добрались до вершины, я совершенно запыхался, а Евстрату – хоть бы что. Хорошо ему, черту старому, он-то на эту каменюку не одну тысячу раз лазил, натренировался уже, не то, что я.
Мы уселись на каменный гребень, и Евстрат сказал:
– Ну, Коста, расскажи мне об Алеше.
Глава 5
С БУРЛАКОМ НА ВОЛГЕ
Мулла Азиз полулежал в полосатом шезлонге на краю бассейна и вел неторопливую беседу с юным русским пленником. В свое время Азиз окончил московский Университет Дружбы Народов и неплохо изучил русский язык.
Алеша жил во дворце муллы Азиза уже вторую неделю и, если бы не то обстоятельство, что он находился тут не по своей воле, мог бы честно сказать, что ему здесь нравится. И действительно, кроме некоторого, совсем не обременительного, ограничения свободы, ему было не на что жаловаться. Кормили отлично, обращались с ним вежливо, и даже не охраняли, потому что только полный идиот мог попытаться уйти из этого рукотворного оазиса. Вокруг была каменистая пустыня, и ближайший населенный пункт, представлявший собой несколько глинобитных лачуг, находился в тридцати километрах. Так что за Алешей следили, в основном, затем, чтобы он случайно не навредил себе сам.
Он был слишком дорогим гостем.
Родившийся и выросший в тайге, Алеша не представлял, что такое пустыня, что такое сорок градусов в тени, да и море он увидел впервые только здесь. Финский залив, воды которого напоминали волнующийся асфальт, не произвел на Алешу особого впечатления, зато здесь, когда перед ним открылась неправдоподобно синяя даль, начинавшаяся у подножия высокого скалистого берега и уходившая в туманную жаркую дымку, размывавшую линию горизонта, он был потрясен. В первую минуту ему показалось, что он стоит перед вертикальным раскрашенным занавесом, но когда его глаза освоились с пространством и перспективой, море очаровало его, и Алеша захотел провести рядом с ним всю свою жизнь.
