Александр Тамоников - Чемпион тюремного ринга
– Наш злой гей! – Дыркин залился гаденьким смехом.
Илье пришлось бы туго, но именно в этот час пустой барак почтил визитом сам комендант «Олимпика» майор Мамут. Надутый как индюк, весь по форме, в защитных галифе и почему-то в перчатках. Он ногой отворил дверь и ввалился в барак. Очевидно, до него дошла приятная новость о возвращении «блудного попугая».
Надзиратели сразу подобрались, отодвинулись от арестанта.
Майор сделал круг почета вокруг Ильи, держась на всякий случай за пределами прямого выброса кулака, встал и начал прожигать его весьма злобным взглядом.
– Доброе утро, господин майор, – сдержанно поздоровался Илья. – Вы неплохо выглядите. Как ваше здоровье?
Надзиратели недовольно зароптали.
Майор удивленно приподнял брови и заявил:
– А ты молодец, Ткач. Скажу по секрету, меня просто поражает твоя беспредельная наглость.
– Не понимаю, о чем вы, – сказал Илья и пожал плечами.
– Узнаешь. – Мамут загадочно усмехнулся. – Мне очень жаль, но из штаба группировки пришла рекомендация тебя щадить. Ума не приложу, зачем им это надо. Надеюсь, они не собираются тебя на кого-то обменивать.
– Думаю, нет, господин майор, – сказал Илья. – Скорее всего, ваши штабники собираются провести показательный суд, на котором сурово, но справедливо накажут изменника родины, дослужившегося до звания офицера и бесстыдно убивавшего украинских солдат. Я все-таки уроженец этих мест, а стало быть, де-факто украинец. Видимо, кто-то решил, что кандидатура подходящая. СМИ, конечно, быстро разнесут по свету такую историю.
– Возможно, – сказал Мамут. – Лично я не стал бы тебя судить, но начальству виднее. Поэтому и приходится с тобой нянькаться. Они даже бить тебя не рекомендуют, представляешь? Вернее, делать это можно, но так, чтобы на лице не оставалось отметин.
– Возмутительно, господин майор, – согласился Илья. – Представляю, как расстроены вы и ваши люди. Но, думаю, ваш карманный боксер Турчин справится с этим. Вовсе не обязательно бить по лицу.
– Есть еще одна новость, – сказал Мамут и сокрушенно вздохнул. – Для тебя приятная, для остальных нет. На следующий день после твоего исчезновения Турчину стало скучно, и он решил прогуляться в зону АТО. Ты же знаешь этих боксеров с мировыми именами. У них свободный график передвижения, лишь бы числились в армии. Принц Гарри, мать его! Он в первый же день полез куда не надо и подорвался на нашей же мине, представляешь? Завтра его прах повезут на родину, в Чернигов.
– Горе-то какое. – Илья покачал головой. – Мировой бокс и ВСУ понесли невосполнимую утрату. Примите мои искренние соболезнования, майор.
– Ничего, Ткач, не радуйся. На твой век боксеров хватит. И работать ты будешь наравне со всеми, и звездюлей получать за нерадивое отношение к труду. Объясните ему, парни. – Он покосился на надзирателей и вышел из барака.
Парни объяснили доходчиво. Дыркин врезал Илье со всего размаха по животу. Гутник долбанул кулаком по уху. Князевич картинно крутанулся на девяносто градусов – каратист хренов! – и ударил пяткой в грудь. Ткач отлетел на несколько метров и ударился позвоночником о пол. Словно и не лечился несколько суток.
Пока он поднимался на колени, надзиратели вышли из барака. Арестант дополз до кровати, рухнул на нее и начал приходить в себя.
Вскоре заскрипела входная дверь, и барак наполнили люди, вернувшиеся с работы. Ничего не изменилось, это были те же изможденные существа с повадками живых мертвецов. Они не разговаривали, доползали до своих кроватей и падали на них. Лица были в основном знакомые. Укропы не всех извели за пять дней его отсутствия.
На кровать покойного Богомола опустилась знакомая личность. Бывший интеллигентный человек Игорь Ратушняк начал охать, переворачиваться с боку на бок. Он исхудал еще больше, одежда порвалась в клочья.
Неподалеку стали укладываться другие знакомцы Ткача – Бушмин и Немченко. Они вроде пока держались.
– Я где-то видел этого парня, – пробормотал угрюмый Бушмин и в следующее мгновение сдавленно захрапел.
– Ткач, не иначе, – сделал правильное наблюдение Немченко. – Ну и как оно, приятель, можно жить на том свете? – Он тоже повалился на матрас и тупо уставился через крышу на воображаемые звезды.
– Илья, сколько лет, сколько зим, – проскрипел Ратушняк. – Ты снова с нами. Вот ведь радость в доме! Что собираешься делать?
– Жить буду, – буркнул Илья.
– А он оптимист, – булькнул Немченко. – Живи, парень, если сможешь. Твои кореша Богомол и Литвиненко тоже не собирались помирать. Вот только не срослось у них. Утащил их кто-то на тот свет, да еще и уцелел после этого.
Ткач стиснул зубы, подавил в себе желание извергнуть раскаты грома. Этот парень, если вдуматься, был прав. Илья собственными руками погубил товарищей.
К истории, рассказанной Мамутом, Ткач отнесся скептически. Но вопросы возникали. Он неоднократно нарывался и до сих пор оставался в живых.
Откуда такое великодушие со стороны ценителей изощренного умерщвления людей? Илья должен был затаиться, выжидать, не делать резких движений, собраться с духом и снова окунуться в эту клоаку.
Утро оказалось совершенно обычным. Побудка на пинках, свинячье корыто, потом загон человеческого стада в столовую, где люди впихивали в себя безвкусное прогорклое месиво и запивали его бесцветным чаем. Тряска в грузовиках, которые отныне запирались на кодовые замки – веление времени и опыта.
Охрана щеголяла новеньким обмундированием с лейблами «Сделано в Бельгии», американскими винтовками, потешно косила под рейнджеров. Все правильно, Штаты есть – ума не надо. Лучше не всматриваться в бездну человеческого и государственного идиотизма.
Дома в Кашланах подросли, но не все. На отдельных участках по-прежнему зияли котлованы. Арестанты сами сбивались в рабочие группы. Охранникам было плевать на это, они не вмешивались в процесс формирования бригад.
Под присмотром трех автоматчиков вместе работали Илья, Ратушняк, Немченко с Бушминым и еще один арестант по фамилии Левицкий, потомственный строитель, долговязый, весь серый и сморщенный. Реальных ополченцев среди товарищей Ткача по несчастью не было. Все они попали в лагерь случайно, были обвинены в пособничестве сепаратистам. С моральным духом в этой компании было не очень.
В первый день они заливали бетоном опалубку под фундамент. На второй всю бригаду перебросили на другой объект – мостить кирпичный «крепостной» гребень на крыше коттеджа. Видимо, будущий владелец этого особняка любил средневековье.
Участок с севера отгораживали разросшиеся ивы, с востока – озеро, подступающее к ограждению запретной зоны. С остальных сторон света громоздились «эвересты» из бетонных блоков и стоял здоровенный автокран, осуществляющий их погрузку.
Местечко было уединенное. Охрана иной раз злобствовала, но в рабочий процесс не вмешивалась. Автоматчики держались особняком, временами собирались кучкой, иногда расходились, но постоянно держали бригаду под присмотром.
Илья замешивал лопатой раствор в корыте. Ратушняк и Немченко доставляли наверх стройматериалы и штукатурили первый этаж. Бушмин с Левицким, будучи каменщиками, возводили фигурный гребень на крыше.
Работа была монотонная, но не очень тяжелая. Между замесами у Ткача оставалось даже время передохнуть. Впрочем, когда Немченко с Ратушняком брались за кельмы и требовали раствор, пахать ему приходилось в ускоренном темпе.
Так прошло два дня. На другой объект бригаду не перебрасывали. Охранники следили за каждым шагом работяг. Стоило им присесть, как следовал окрик, и арестантам приходилось вставать.
Автоматчики особо не злобствовали, лишь иногда от нечего делать отвешивали пленникам затрещины и выкрикивали дежурные фразы о сознательности, трудовой дисциплине и воспитательном характере бесплатной работы. Их фамилии и биографии арестанты уже знали наизусть: рядовые Вялый, Махонкин и Кроха.
Все трое являлись фанатами киевского «Динамо» и сочувствовали правым радикалам. Нельзя сказать, что хлопцы боготворили Степана Бандеру. Их объединяло полное неприятие так называемого русского мира.
На стройке ничего не менялось. В бараке тоже все было по-старому. Трясина засасывала Илью и его товарищей.
На четвертую ночь после возвращения в лагерь Илья очнулся оттого, что кто-то тряс его за руку. Он долго не мог понять, что происходит. Лихорадка? Землетрясение? Приглашение на казнь? После напряженного рабочего дня просыпаться ему как-то не хотелось.
– Илья, это я, Ратушняк, – глухо пробубнил сосед по койке.
– Ты что, Игорек, охренел? – прохрипел Илья. – Какого черта тебе надо? Страшный сон приснился?
– Илья, проснись, разговор есть.
– Чего надо? – спросил Илья и чуть приподнялся, опираясь на локоть.
Глаза соседа поблескивали в темноте. Обитатели барака спали, издавая стоны и храп.
