Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2 - Бушков Александр Александрович

— Верно, — хмыкнул Мазур, покрепче прижав ее к себе. — То-то и зашел разговор о женщинах по всему свету...

— У женщин своя логика, — Мазур почувствовал щекой, что Белль улыбается. — Они и из секретных документов часто делают сугубо женские выводы... Сеньор адмирал...

— Слушай, — сказал Мазур. — Можешь ты наконец называть меня по имени и на «ты»? Я не владею испанским, но точно знаю, что обращение на «ты» там есть.

— Есть, — сказала Белль. — Я обязательно попытаюсь, но мне нужно будет привыкнуть. Если только вы мне дадите время...

— Ты о чем? — искренне не понял Мазур.

— Я распрекрасно понимаю, что будущего у нас нет, — сказала Белль с неприкрытой грустью. — Рано или поздно вы обязательно уедете. Вы здесь не останетесь навсегда, а я, даже случись все, как в кино, не смогла бы с вами ехать — я отдавала присягу. Будущего у нас нет. Но... Вы не оставите меня, пока будете здесь? Ведь правда, не оставите?

— Ты что, всерьез полагаешь, что я могу...

— Не особенно так, —сказала Белль. — Но моряки...

— Моряки бывают разные, — сказал Мазур. — Пока я здесь, ты со мной. Уясни накрепко. Если честно, я вообще не пойму, зачем такая девушка связалась со старым чертом вроде меня. Вокруг столько блестящих лейтенантов...

— Они мальчишки, — серьезно сказала Белль. — И молодые, и те, кто постарше. Они в жизни, как это, не обнюхали пороха. А вы — мужчина. Настоящий. Десперадо... как-это по-русски... удалец. Здесь, в Южной Америке, женщины любят десперадо. Они перед ними растаивают, как я таю в ваших объятиях... И перестаньте твердить, что вы старый. Никакой вы не старый. Вы только что великолепно любили меня... И я хочу, чтобы вы это сделали со мной еще и еще... Чтобы я побыстрее набралась смелости прозывать вас по имени и на «ты»...

Глава VII

Золотые пляжи

Хитроумная машинка Лаврика исправно вертела крохотными радарами и мигала разноцветными огоньками, служа Родине изо всех своих электронных сил. Мазур (что греха таить, изрядно невыспавшийся) приканчивал третью чашку кофе, глядя на экран огромного адмиральского телевизора. Звук он не выключал — просто убавил до той громкости, которая, как Лаврик заверил, его машинке нисколечко не мешает, наоборот, служит точной настройкой для какого-то хитроумного процесса, суть которого он и сам не понимает, но ничуть от этого не комплексует.

Еще один диск из купленных здесь Мазуром. На экране лихо выплясывали три совсем молоденьких девчонки в коротеньких разноцветных платьях, звучала задорная песенка на языке, которым Мазур не владел, но это не имело значения. Ностальгия и так пробивала со страшной силой, и не было нужды понимать слова. Те две, по бокам, служили чисто для декорации — так, припевочки. А посередине... Неповторимая, прелестная Сандра, сорок лет назад — сексуальная фантазия очень многих, не только юных курсантов, но и офицеров постарше. Тогда, правда, словечко «сексуальная фантазия» было совершенно не в ходу, но сути дела это не меняло. Видеомагнитофоны в Советском Союзе тогда существовали исключительно в фантастических романах, но фотографии (порой переснятые с десятых копий) туда попадали, были и счастливчики, которым удавалось попасть на ее концерт (она когда-то часто гастролировала в СССР). Но очень многим доставался только голос...

— Ну вот и все, — удовлетворенно сказал Лаврик. — Твой номер по-прежнему чист, как помыслы трехлетнего карапуза. Это хорошо. Дай-ка я тоже кофейку... — он налил себе полную чашку из большого серебряного кофейника, отпил немного, уставился на экран со столь же ностальгической тоской. — Ах, Сандра... Ох, Сандра... Как молоды мы были... Все. Как мы не верили, что когда-нибудь состаримся... Знаешь, дело прошлое, но теперь рассказать можно — и жизнь не та, и мы не те, и замполитов сто лет как нет. Был я однажды на ее «живом» концерте. Еще когда она пела в «Арабесках», с этими двумя коряжками.

— Это как же ты ухитрился? — с некоторым недоверием спросил Мазур. — Вся наша тогдашняя бандочка мечтала на ее живой концерт попасть, но как-то так получалось: когда она приезжала в Союз, никого из нас в Союзе не было, как ведьма какая ворожила. И тебя тоже. Уж тогда бы ты неделю хвастал, как любой, наверно, из нас...

— Да это не дома, — безмятежно сказал Лаврик. — В Амстердаме. Ей тогда и восемнадцати не было, без каких-то месяцев...

Мазур пытливо посмотрел на него. Лаврик ответил чистейшим, незамутненным ангельским взглядом, прекрасно Мазуру знакомым за сорок с лишним лет.

— Так-так-так... — сказал Мазур. — Я не супершпион, как ты, но тут не такая уж хитрая дедукция нужна. Сандре не было и восемнадцати, Амстердам... Это могла быть только операция «Канал». В ходе которой нам всем категорически запрещалось посещать какие бы то ни было места скопления народа — от митингов за мир до кабаков. Не говоря уж об эстрадных концертах. Вот только однажды вечером кое-кто прочно слег в постель с подозрением на легкое пищевое отравление, ему вкатили кучу лекарств, дали снотворное, велели до. утра не беспокоить...

— Черт знает какую дрянь можно было сожрать в Амстердаме, даже во вполне приличном кафе, — ухмыльнулся Лаврик.

—Ага, — уверенно сказал Мазур. — В полном соответствии с указаниями нашего эскулапа тебя и не тревожили в номере до утра, а утром тебе полегчало. Ты, конечно, не в окно вылезал? Мы тогда на четвертом этаже жили, улица была ярко освещена, полицаи ходили...

— Я ж не супермен, — еще шире ухмыльнулся Лаврик. - Как культурный европейский человек, прошел по коридору. Правда, в паричке, с дурацкими приклеенными усиками, в очочках с простыми стеклами, с парой вкладышей за щеки и зубной накладкой. Этакий провинциальный учителишка. Вполне вписался в толпу.

— Огрести мог, - покачал головой Мазур.

— При провале, — серьезно сказал Лаврик. - Но я все рассчитал и пришел к выводу, что риск провала минимальный. И Сандра того стоила. Кирилл, ты бы видел ее во всем очаровании неполных восемнадцати лет... Всего-то из третьего ряда...

— Погоди-ка, — сказал Мазур. — Кто-кто, а Генка Лымарь, царство ему небесное, симулянта, мог отличить за километр, о чем бы речь ни шла. Значит, он...

— Ага, — безмятежно сказал Лаврик. — Он меня прикрыл. Потому что понял. Сам, правда, со мной идти не рискнул, не хотелось ему угодить судовым врачом куда-нибудь на Тихоокеанский флот, и хорошо еще, если на эсминец, а не в береговую службу... Ну, а по мне — Сандра стоила риска... Бог ты мой, какая была девочка, и как пела! Нынешние так не умеют, у них синтезаторы, «фанера», силикон во всех местах, по сцене в трусах скачут...

Мазур покрутил головой. Всю жизнь его изумляло, как причудливо это в Лаврике сочеталось: железный профессионализм и страсть к самым лихим эскападам, способным довести до инфаркта, а потом до остервенения целый батальон замполитов. На Ахатинских островах он беззастенчиво фарцевал значками — идеологически выдержанными, правда, с профилем Ленина, но в случае провала это его участь не облегчило бы нисколечко. Замешавшись в съемочную группу, нахально взял автограф у тогдашней звезды эротического кино Сильвии Кристель — а будучи уличен, ухитрился отговориться своим полным невежеством в зарубежном кинематографе: он-де, простая душа, искренне полагал, что там снимают совершенно безобидное кино, они ж все там, на улице, были одетые, и она тоже, кто бы мог подумать... И еще в доброй полудюжине уголков на глобусе отметился проказами, за любую из которых его как минимум списали бы на берег подшивать бумажки десятой степени секретности в самом пыльном уголке архива. Теперь, как оказалось сорок лет спустя, еще и концерт Сандры...

Мазур вспомнил один из разговоров с Белль.

— Слушай, Лаврик, — сказал он с искренним любопытством. — Помнишь «Белль»? Не нашу Исабель, а мюзикл? «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой...» Честно, продал бы душу дьяволу за ночь с Сандрой?

— Тогда — безусловно, — ответил Лаврик не задумываясь. — Да и ты, наверное, тоже, молодые были, глупые, не понимали, что душу следует беречь... Да, — он усмехнулся. — Я тут в коридоре, когда к тебе шел, встретил Белку. Она так смущенно глазенки в сторону отвела. А под глазенками круги от недосыпа. Поди, всю ночь девочку мучил, старый греховодник?