Александр Соловьёв - Ветви Ихуа
Дома в шкафчике она нашла потрепанный фотоальбом со снимками и с изумлением на большинстве из них узнала себя, запечатленную в разном возрасте. Последний снимок был вставлен недавно, на нем она была в сиреневой форме ефрейтора, улыбающаяся, с двумя белоснежными косицами. На других она была с родителями, подружками, в коричневом школьном платье и белом переднике, на утреннике в детском саду, в манежике и даже на ступенях роддома — на руках у счастливого отца.
— Сложно, — призналась Руна. — Нельзя биографию записать в память в таком виде, как есть, иначе произойдет раздвоение личности. Приходится то и дело к компьютеру обращаться, так что хронология спутана. Я всю неделю импровизировала. Впрочем, пока все обходилось. Слушай, объясни, как вышло, что из-за тебя всю милицию в городе на ноги подняли.
Зубров эпизод за эпизодом все рассказал.
— Что это за штуковина была? — спросил он, закончив. — В телевизоре… вроде аэросаней.
— Подземный танк. У него особая пушка… Они из рук в руки передавались, два репортажа, вроде пропаганды… этот и еще один, где лагерь терракотеров взрывают, — но тот я, видно, не записала… Все это изобрел тот старик, которого ты видел. Его звали Велимир, он умер.
— У подземных людей — подземный танк, — сказал Зубров. — Фантастика. Ты считаешь, что я смогу что-то такое припомнить?
— Надеюсь. Хотя без их оборудования полностью стереть программу будет невозможно. Я просто попробую разбудить в тебе твои старые воспоминания. Компьютер доберется до подсознания. Ты был устроен… не слишком сложно, — только не обижайся… Когда в тебя вводили программу «Зубров», личность Сигурда Дзнензеля просто слегка потеснилась. Если процесс восстановления сделать постепенным, столкновение личностей будет малозаметным и минимально травмирует психику. Если же проявить Дзендзеля всего разом, может произойти серьезный конфликт.
— Программа «Зубров», — повторил он задумчиво. — Все, чем являюсь в эту минуту, это она и больше ничего. Абсурд.
— Не знаю, Сиг. Возможно, я говорю с программой, но сегодня она сделала серьезный сбой. Значит, есть еще что-то.
— А тот, кто должен проснуться… он, получается, дикарь? Я что, стану троглодитом?
— Ты способен учиться. Это факт.
— Ага. То есть, ты хочешь, чтобы сначала я стал троглодитом, а потом принялся за учебу?
— Не совсем. Вместе с терапией я смогу тебе передать запас знаний. Персоль приспособлен для этого. Правда, потребуется время… а хотелось бы здесь долго не задерживаться. Мы этот мир уже рассмотрели. Пока мы в городе, хорошо бы побольше узнать о его устройстве. Чего хотят терракотеры? Вернее, какова их задача? Как далеко тянутся их владения? Какими силами они располагают? Узнать бы хоть что-нибудь, а тогда и двинем к Поселению. Пойдем на запад, повстанцы — там.
— Если бы я помнил что-нибудь, то, вероятно, сказал бы, что ты чертовски права. Я бы даже предложил бы как следует тут все исследовать. Подземным людям такая информация в самом деле не помешает…
— Нет, нет, Сиг! Долго оставаться в городе нельзя… Чем быстрее мы уйдем, тем будет лучше. Но ты верно понимаешь насчет информации. Думаю, теперь не придется тебя убеждать, что, убив одного-двух терракотеров, по-настоящему не отомстишь. Нужна организованная борьба. Те люди, которых ты видел на экране, они настоящие борцы. Они будут рады, если мы добудем важные сведения. Они будут гордиться нами, Сиг.
Щеки ее порозовели то ли от наливки, то ли от волнения, и Зуброву захотелось коснуться их пальцами. Это желание смутило его.
Руна посмотрела странно и, прильнув к нему, быстро чмокнула в щетину.
— Теперь надо отоспаться, — сказала она, отвернувшись. — Для одного дня впечатлений предостаточно.
8
— У меня сегодня выходной, — сказала Руна наутро, стянув с Зуброва одеяло. Он сел, обхватив руками колени.
Солнце било в окно, и чувствовалось, что на улице мороз.
Вчера Зубров уснул до того, как легла Руна. Он просто взял и провалился в сон, только лишь голова коснулась подушки, и проспал всю ночь на одном боку.
Зубров осмотрелся и увидел рядом со своей подушкой еще одну, примятую. Стало быть, спали они рядом.
— Готов? — бодро спросила Руна.
Он пожал плечами.
— По крайней мере, недурно выспался, — заметила она. — Уже половина десятого. Для начала надо со сроками определиться. Попробуем сделать прогноз.
Он не понимал, о чем она говорит: должно быть, это и было написано на его лице. Руна улыбнулась.
— Хочу чтоб ты понимал: я впервые сталкиваюсь с подобным. Будем надеяться, что программа «Зубров» не противоречит структуре твоего сознания. Думаю, если бы было иначе, она бы не работала. Выходит, должны быть точки соприкосновения. Мой компьютер так или иначе их нащупает, в этом я почти уверена. А вот что касается всяких побочных действий терапии, тут я и предполагать не могу, что нас ждет. Компьютер-то у меня есть, но я дилетант. Так что выбор за тобой, Сиг. Пока не поздно, можешь отказаться от восстановления.
— Как это будет выглядеть? — спросил он, протирая глаза.
— Вот как: ты устроишься поудобнее, я положу рядом персоль, надену на тебя датчики, включу сканер. Сначала буду следить за его работой, а когда увижу, что все идет своим чередом, переведу в автоматический режим. Время от времени буду посматривать за твоим биоритмом и за деятельностью мозга. Сеанс будет длиться до тех пор, пока параметры организма будут в пределах нормы. Начнешь уставать — остановлю процесс. Все. А сейчас в душ и завтракать.
Когда он выходил из ванной, она протянула ему брюки.
— Еще с вечера выстирала, сейчас утюгом досушила, заштопала. Не ругайся, если плохо: не привыкла я к их иголкам.
— Спасибо, — пробормотал он, торопливо натягивая брюки.
Руна удивленно хмыкнула.
— Тебя прямо не узнать. Любопытно, каким же ты станешь после встречи Ореста с Сигурдом?
— Не знаю, — буркнул он. — Должно быть, таким, как ты сказала: взрывоопасным.
Оказалось, пока он спал, она успела сварганить большую кастрюлю макарон по-флотски и прибрала в квартире. На Руне был светло-голубой халат выше колен, в нем она со своими распущенными белыми волосами напомнила Зуброву одну заграничную певицу, имя которой он забыл.
Войдя на кухню и выглянув в окно, он увидел, что за ночь нападал тонкий слой снега. По коже отчего-то пробежал мороз, словно было что-то дурное в этом снеге. Он вспомнил, как в детстве у них в Багровске была гора-каталка — спуск в котловане, который по каким-то причинам года три или четыре оставался пустым, прежде чем его стали заполнять фундаментными блоками. Со своим другом Андреем они, задыхаясь от упоения, катались на санках, лыжах, картонках, жестянках и просто на мягком месте. Разве всего этого не было?
Макароны оказались такими, как Зубров любил: много мяса, масла и лука. Он умял две тарелки, а третью порцию доедал уже с некоторым стеснением, хотя Руна насыпала ему добавку почти силой.
— Я же знаю, какой у тебя аппетит, — проворковала она. — Ты — бигем и должен хорошо питаться!
Перед тем, как отдать себя во власть компьютера, он попросил Руну показать еще какой-нибудь материал о тех загадочных людях.
— Почти ничего нет, — сказала она с сожалением. — Только кое-какие случайные записи.
Руна включила телевизор, и Зубров, усевшись на полу, уткнулся в экран. Перед ним стали возникать, сменяя друг друга, горные пейзажи, подземные коридоры, залы, лица незнакомцев — рыжих, белых, мужчин, женщин, стариков, детей… Все выглядело причудливым, но в то же время пробуждало в памяти смутные образы.
Зубров попытался припомнить лицо матери, но вместо него в воображении возникло лишь бледное качающееся пятно.
Внезапно ему стало тошно.
— Давай свои присоски, — нарочито сурово потребовал он.
Руна предложила улечься поудобнее, сняла с себя ремень. Немного повозившись, она вытащила из разных отверстий несколько серебристых проводков с пластинками на концах. Одну прилепила к его затылку, другую установила над переносицей, третью на левый висок. Выудила из ремня еще один проводок — черный — и прилепила пластину к правому виску.
— Прикрой глаза, — попросила она. — Постарайся ни о чем не думать. Услышишь звук, очень тихий, сосредоточься на нем.
Он сделал как она сказала. Что-то щелкнуло в ушах, где-то в затылке едва уловимо зашипело.
— Не открывай глаза, — сказала Руна. — Теперь попробуй сделать вот что: постарайся закрыть еще одни глаза — внутренние, те, что смотрят в воображение. Ничего, если не получится с первого раза. Главное — не забывай концентрироваться на звуке.
Легко сказать. Где они, эти внутренние глаза? Зубров крепче зажмурился. Картинки, цвета, пятна — все в движении. Зажмурился сильнее — не помогло. Он представил, что захлопывает ставни — черные ставни, чтобы не видеть ничего, и почти тотчас его охватило ощущение провала.
