Сергей Самаров - Человек без лица
– Снегом не заметет? – поинтересовался Согрин.
– Не успеет… – Сохно оглянулся на второй взрыв, раздавшийся прямо с тропы, а потом пробежал несколько метров по тропе, чтобы в стороне свернуть в сторону бугра.
– Нас бы самих здесь не замело… – сказал Кордебалет. – Обычно мне естественная маскировка нравится меньше искусственной.
– И нас не успеет.
Они как раз во время этого разговора встретились около ложбинки, в которую Сохно и посылал товарищей. Ложбинка – окоп для стрельбы лежа, ветром вырытый в снегу. И при этом сама она расположилась на бугре, метров на пять возвышающимся над основным хребтом. Верхнее положение самое выгодное для ведения боя. Это поняли сразу все трое и без разговоров заняли позицию. Сохно приготовил свои пистолеты, и перевел предохранитель в положение автоматического огня, Согрин пристроил на снежном бруствере автомат, Кордебалет с лаской погладил толстый ствол «винтореза».
Третий взрыв, раздавшийся чуть в стороне от тропы, блеснул в ночи недалекой вспышкой. Кордебалет засек направление и прильнул к прицелу. Месторасположение позволило ему рассмотреть противника.
– Восемнадцать человек осталось… Совещаются, не решаются идти дальше…
– Пусть только попробуют вернуться! – пригрозил Сохно. – Зря, что ли, я по сугробам ползал… Если вернутся, пусть Зелимхан им за трусость головы поотрывает.
– Идут… Боятся, но идут… В стороне от следа… Могу снять двух отставших… Они о чем-то беседуют… Похоже, ругаются…
– Работай, – приказал Согрин.
Два коротких звука, почти без интервала, последовали один за другим.
– Обошлось спокойно, – сказал Кордебалет. – Не заметили.
В такой ветер трудно уловить даже звук, раздавшийся рядом. Упавших боевиков никто не услышал. Выстрелы «винтореза» – тем более.
– Через минуту будут в пределах визуального наблюдения…
– Еле ползают, – проворчал Сохно. – Я замерзнуть за эту минуту могу.
– Готовимся, – скомандовал Согрин.
Боевики вышли под бугор, на котором скрылась ложбинка. И остановились рядом с тропой, рассматривая странные знаки, выставленные Сохно. В кучу собрались, не ожидая, что противник не бежит от них, а готов атаковать.
– Вот и почирикаем… Пулями… Я же обещал… – пригрозил Сохно.
– Огонь! – коротко и тихо скомандовал Согрин и первым дал очередь.
Сохно стрелял сразу с обеих рук, очередями более короткими, чем автоматные. Сухо и беззвучно в общей стрельбе вздрагивал ствол «винтореза» в руках Кордебалета. Уцелевшие после внезапного обстрела боевики сразу оценили позицию и ринулись к камням, как того Сохно и добивался, и сразу прозвучали один за другим три взрыва, разметавшие тела в разные стороны.
Противников осталось только двое, но они и к камням, за которыми могли бы найти укрытие, бежать теперь боялись и потому ринулись к тропе, надеясь скрыться в темноте. Согрин и Сохно стрелять перестали. Для них темнота – помеха. Но дважды раз за разом подал негромкий голос «винторез».
– Все…
И почти сразу откуда-то снизу, донесенный попутным ветром, раздался еще один выстрел. Стрелял отставной полковник из своего «громобоя».
– Значит, не все, – сказал Сохно. – Полковник нас всегда предупреждает…
Но ответных очередей на этот выстрел не раздалось.
– Что-то там странное, – сразу определил Согрин.
– Надо посмотреть…
– Вместе пойдем… Здесь дела закончены…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1Возвращаться в общежитие в половине третьего ночи нет никакого смысла, если учесть, что рабочий день в республиканском управлении ФСБ начинается в восемь тридцать. И пусть даже машина выделена… Пока доберешься, пока умоешься, пока постель разберешь – уже и вставать пора… И капитан Трапезников решил остаться ночевать в кабинете подполковника Хожаева. Естественно, с согласия хозяина кабинета.
– Стульев хватит. На шкафу старые газеты, можешь постелить. Холодно будет, – Хожаев глянул за окно, – бушлатом укроешься. Одеяла на зиму у меня здесь не припасено.
Сам подполковник, как прилежный семьянин, решил все же домой отправиться. Проводив его до дверей, Трапезников закрылся на ключ, выставил вдоль стены стулья на всю длину своего не слишком великого роста, и собрался уже выключить свет, когда в дверь постучали.
Оказывается, подполковник Хожаев вернулся.
– Надо же, уже в машину сел, – пожаловался он со вздохом, – а тут первый зам. звонит. На доклад требует. Мои запросы, наверное, прочитал.
Хожаев повесил бушлат на вешалку, открыл сейф и взял с собой папочку для докладов, куда вложил имеющиеся документы, в том числе и написанные капитаном.
– Мне, надеюсь, идти не надо? – поинтересовался Трапезников.
– Спи, – милостиво разрешил подполковник и ушел.
Но какой уже сон, если знаешь, что вот-вот снова разбудят. И капитан сел за стол, положив перед собой на всякий случай чистый лист бумаги. Стал думать, какие еще оперативные мероприятия возможны, чтобы как можно быстрее прокрутить это дело. Нового ничего придумать он не смог, подполковник задерживался, и, чтобы не пропадал лист в чистоте, Трапезников стал набрасывать план действий на следующий день, чтобы не им с Хожаевым догонять события, как это было сегодня, а сами события поторапливать, опережая чужие действия.
Шаги подполковника глухо раздавались в пустом ночном коридоре, и капитан узнал их сразу.
– Недолго начальство мучило, – сказал он с улыбкой.
– У нас начальство деловое. Так… – Хожаев сел за свой стол и придвинул к себе телефонный аппарат. – Из Москвы получено разрешение на применение спецсредств для допроса Хармуша. Требуют как можно скорее выяснить личность нашего Неизвестного. Похоже, в Москве есть какие-то соображения насчет него, и наш с тобой единственный процент, похоже, должен отпасть сам собой. Но мы все же подождем подтверждения, прежде чем отметать.
Подполковник набрал короткий номер и попросил подготовить кабинет и фельдшера, чтобы провести допрос. По другому номеру попросил доставить в кабинет для допросов задержанного. Все оперативно, не теряя времени. И тут же, поднявшись из-за стола, посмотрел на Трапезникова.
– Идем?
– Идем… План допроса составлять не будем?
– Нам основное надо выяснить – кто такой наш Неизвестный и где теперь его можно искать. Все остальное нас волнует мало. Наемников мы обычно передаем людям, ими только и занимающимися. У нас тут целый отдел на наемниках кормится…
Спуск в подвальное помещение, как обычно бывает во всех зданиях подобного типа, отводимых для проведения допросов, много времени не занял. По дороге взяли у дежурного ключ, которым Хожаев и открыл дверь, правда, долго провозившись с замком. И уже с порога, когда Трапезников обернулся на посторонние шаги, он увидел, как два конвоира ведут Толида Хармуша.
В кабинете оказалось холодно, и капитан пожалел, что не взял с собой бушлат. Окон здесь не было, стены, похоже, просто бетонные, покрытые сверху нестойкой отсыревшей штукатуркой. Два стола, тумбочка, посреди кабинета жесткое спецкресло с подлокотниками. Кресло привинчено к полу.
Подполковник занял один стол, капитан пристроился за вторым. Раздался стук в дверь.
– Вводите, – скомандовал Хожаев. – И устраивайте его… Поудобнее…
Хармуш сел в кресло сам, с удивлением глядя на это не совсем привычное сооружение. Конвоиры тут же пристегнули его предплечья к подлокотникам. После этого не менее сноровисто пристегнули и ноги. Наемник не попытался сопротивляться, только попробовал конечностями пошевелить. Это почти не удалось. Тут же из тумбочки вытащили подголовник, похожий на автомобильный, только более высокий, вставили в спинку кресла, и широким ремнем, перекинутым через лоб, жестко пристегнули к нему голову.
– А это зачем? – не понял Трапезников.
– У нас прошлой весной случай был… Задержанный так шеей крутанул, что сломал себе позвонок. С тех пор и сделали. А у этого и без того с позвонком непорядок…
Хармуш что-то спросил. Ему никто не ответил. Конвоиры вообще работали молча, а Хожаев звонил в это время, поторапливая переводчика и фельдшера. Трапезников по-арабски не знал ни слова и не счел нужным пытаться объяснить ситуацию человеку, который не знает ни слова по-русски.
Пришел фельдшер – в больших, в половину лица, очках, придавливающих своей тяжестью маленький короткий нос, и почти сразу за фельдшером пожаловал переводчик. Хармуш уже встречался с переводчиком, но, увидев человека в белом халате, заволновался, попытался высвободить руки, что у него, естественно, не получилось, и после этого настороженно замер, по-птичьи кося на фельдшера взглядом, поскольку повернуть крепко привязанную голову не мог, да это было ему, похоже, и больно. И только громадный кадык на заросшем волосами горле гулял вверх и вниз, вверх и вниз, показывая, что во рту у наемника от страха сильно сохнет, и он лихорадочно глотает слюну.
