Андрей Воронин - Ночной дозор
— На место происшествия. Ты что, не понимаешь?
Всякий материал хорош, когда подкреплен картинками.
Конечно, всем хотелось бы увидеть фотографии того, как это происходило, но, — Лиля отпустила руль, — так бывает только в кино, чтобы человек с камерой в нужный момент очутился в нужном месте, да еще не растерялся. Даже если бы я сидела с фотоаппаратом и услышала, как стреляют, мне было бы точно не до съемок. А ты как себя повела бы?
— Наверное, тоже смертельно испугалась бы, — соврала Ершова.
— Кстати, странно на тебя смотреть. Ты что, без фотоаппарата?
— — Нет, лежит, разобранный, в сумке, — на этот раз Ершова сказала правду.
— Поехали ко мне. Купим какую-нибудь пиццу, выпьем бутылку вина. Как-никак, ты у меня уже года два в гостях не была.
— У тебя что-нибудь изменилось?
— Изменилось, муж мне со своей бывшей женой изменил. В собственной квартире застукала. Выгнала стервеца, а с его бывшей женой потом с горя всю ночь пили, — сказала Лиля и улыбнулась. — А еще диван новый купила, и то, наверное, я бы со старым не рассталась, да муж, сволочь, забрал.
— Который?
— Последний муж.
— Игорь, что ли?
— Нет, Сергей, Игорь был предпоследним.
— Сейчас у тебя кто-нибудь есть?
Лиля пожала плечами.
— Что значит, есть? Сегодня есть, завтра нет. Заходит иногда заместитель главного. Он, кстати, денег на диван и одолжил.
— Отдавать собираешься?
— Я ему уже сполна отдала.
— По какому курсу?
— По обычному, — обиделась Лиля.
— Ладно, ладно… Меня твоя личная жизнь не интересует.
— А вот меня твоя — интересует. Хочу, чтобы хоть у тебя — одной из всех моих подруг, было хорошо. Но, наверное, моим желаниям не суждено сбыться. Есть у тебя сейчас кто-нибудь, кроме этого Варлама или Кирилла, как его, кстати, правильно называть? Я его недавно по телеку видела, что-то он мне не понравился. Грустный какой-то, на лошадь похож.
— Ладно, брось, не на лошадь, а как минимум на коня…Я же о твоих…
— А что мои? Тоже кони. Свиньи, собаки! Фу, у меня для них слов хороших нет, всю мою жизнь исковеркали.
Словно я не человек, а так, что-то, что можно бросить, и мне не больно, — по щекам Лили покатились две слезы и упали на обтянутый тонкой кожей руль. — Вот, видишь, я и расплакалась, только вспомнила этих мерзавцев. Ты не представляешь, сколько мне эти разборки нервов стоили!
— Им, наверное, не меньше?
— Да уж, я постаралась. Я им печенки отъела по полной программе, они теперь даже звонить боятся, даже с днем рождения не поздравляют.
— Это ты всегда умела здорово делать.
— Ты этим сволочам сочувствуешь?
— Не сочувствую, просто об этом не хочется разговаривать.
— Расскажи тогда о своей жизни. Кто у тебя новый появился?
— Есть один, но я еще с ним отношения даже на словах никак не оформила.
— Молодой, наверное, и семейный?
— Вот семьи, к счастью, у него нет. Хороший парень, жалко мне его, действительно, молодой…
— Хороших мужчин не бывает, все они мерзавцы. Им только одного и надо.
— А тебе, что, двух? — огрызнулась Катя.
— Нет, это я к слову. Профессиональная привычка — словами играть. Вот и приехали. Не обращай внимания на мой двор. Здесь, как всегда, и зимой, и летом раскопки.
Люки какие-то чинят, трубы меняют. Вода то есть, то нет, слава богу, свет еще не начали отключать, а то жили бы, как в блокаду.
Действительно, во дворе, куда с трудом въехал «Ситроен», застыл экскаватор, грязный, похожий на доисторическое животное. Ковш был воткну г прямо в асфалы, перекрывая проезд. Но к этому Лиля привыкла, легко объехала его, примяв кусты, и остановила машину сразу за раскореженной лавочкой, возле мусорного контейнера. На его крышке сидело несколько котов, облезлых и наглых, типично питерских, диких, непредсказуемых, как погода в этом городе. Коты никак не отреагировали на подъехавшую машину.
Женщины выбрались из машины. Лиля тщательно заперла ее, проверила, подергав каждую дверцу, и лишь после этого, перепрыгнув через узкую траншею, направилась к подъезду. Ее квартира располагалась на третьем этаже, небольшая, но хорошая. Она являлась лишь частью некогда большой, на весь этаж, квартиры, принадлежавшей царскому портовому чиновнику. В двадцатые годы ее разгородили, разбив на три маленькие квартирки, поэтому и планировка получилась странная. Одна комната была квадратная, большая, на два окна, вторая — маленькая, узкая, как пенал. В ней самым большим размером была высота, до потолка — метра четыре с половиной. Люстра висела на длинном-длинном проводе и почти касалась рожками двух стен одновременно. Вход в ванную и туалет — прямо из кухни. Замечательным был паркет в большой комнате — наборная мозаика из разных пород дерева. Правда, понять, что на нем изображено, было уже сложно.
Центр большой комнаты закрывал ковер. Часть мебели была очень старая, а часть — новомодная. Но у Лили Скоробогатовой все это сочеталось самым удивительным образом: старый граммофон с огромной трубой соседствовал со стеклянным, на никелированных ножках столиком, на котором возвышался музыкальный центр. Тут же находились антиподы, новейший диван и секретер, почерневший от времени, с медными ручками и гнутыми ножками в стиле Людовика четырнадцатого, пара старых кресел в стиле русского ампира и компьютерная стойка с вертящимся креслом.
— Так это и есть твой новый диван? — усаживаясь на подозрительное сооружение из многочисленных подушек, нанизанных на трубы каркаса, спросила Ершова.
— Ага, он самый. Кстати, очень удобная штука.
— Для спанья…
— И для него тоже. Он раскладывается и достает до стола, представляешь, какой огромный?
— Нет, не представляю.
— Еще представишь. Тебе спать придется на нем, а я сплю в коробочке, мне там нравится. Сплю на бабушкиной кровати.
— Она еще цела?
— Зайди, посмотри. Мне ее бывший муж отреставрировал — лаком потянул и шишечки начистил. Единственная от него польза.
Кровать бабушки Лили Скоробогатовой была сделана из карельской березы, высокие спинки украшали латунные шишечки и шары. Шишечки были похожи на миниатюрные ананасы. За два года в спальне мало что изменилось — на поблескивающей новым лаком спинке кровати, как и прежде, висело белье, одну из шишек-ананасов скрывал кружевной чашечкой лифчик.
— У тебя как всегда.
— В смысле, не убрано? А ты что, аккуратисткой стала?
— И я не люблю убирать. Не нравится мне это дело. Я считаю, что идеальный порядок в доме может быть только у некрофила.
— Тогда мой бывший муж — точно некрофил. Пилил и пилил меня за то, что порядка в доме нет.
Зазвонил телефон.
— Ну вот, достали.
— Не бери, — предложила Ершова.
— Думаю, шеф, — она прижала трубку к уху и закивала, мыча что-то невнятное.
— Через час устроит?
— …
— Раньше не могу.
— …
— Почему не могу? Да потому, что ко мне приехал мужчина, который в свое время сделал меня женщиной. Вы же понимаете, я не могу его бросить одного в возбужденном состоянии? Мы сейчас сексом занимаемся.
— …
— Вот видите, понимаете. И вы, наверное, когда-нибудь в таком положении были.
— …
— Значит, буду.
Когда Лилька, состроив гримасу, положила трубку, Ершова расхохоталась.
— Аргумент сногсшибательный, на мужчин действует безукоризненно, получше, чем «виагра». Они всегда, когда слышат подобное, идут на попятную.
— Чисто из мужской солидарности, — уточнила Ершова.
— Не знаю, из какой там солидарности, но везде, где я только ни работала, этот аргумент срабатывал. Кстати, я должна ехать. Пиццу разогреешь сама, можешь пить все, что найдется, можешь заниматься всем чем угодно. Дверь никому не открывай, как мне звонить, знаешь. Телевизор включай только в розетку, не вздумай нажимать кнопку, она западет, потом не выковырять. Пульт — вот он. На звонки отвечай как хочешь, только никого матом не посылай.
— Не буду, — сказала Ершова, уже чувствуя, что ей нестерпимо хочется залезть под душ или, на худой конец, погрузиться в ванну — смыть с себя ночной пот и дневную усталость, избавиться от кошмара, который ей пришлось пережить. После Чечни ей хотелось мыться ежесекундно.
Бессмысленная болтовня с подругой забрала остаток сил, и в руках начиналась дрожь.
— Все, я побежала. Музыка — вот, кассеты там, компакты тоже. Делай все что пожелаешь, только не устраивай пожар. Кстати, я тебе покажу, как колонка врубается.
— Я знаю.
— Смотри, а то еще взорвется. У нас в соседнем доме рванул газ, три этажа на улицу выпали. Я поехала. Кстати, вот ключ, — ключ лег на стол, — закроешь только на нижний, верхний заедает. Я постараюсь побыстрее вернуться, но боюсь, может не получиться. Номер переверстываем.
Дверь захлопнулась. Из всех распоряжений Скоробогатовой у Кати в голове не задержалось ни одного. Она сразу же направилась в ванную комнату. Там, у стены, облицованной старомодным кафелем, стояла высокая ванна на львиных чугунных лапах, чем-то смахивающая на скамейку в старинном парке. Ванну уже несколько раз перекрывали эмалью. Вся остальная сантехника была новомодная, с поворотными ручками.
