Чистилище. Побег - Пронин Игорь Евгеньевич
– Да уж ты, недомерок хромой, работник известный! – скривился Косой, который всегда не любил Вальку. – Привет, Макс. Ну, идите, я не знаю, что Главный скажет.
В «оружейке», где и следа не осталось от какого бы то ни было оружия, за столом сидели Андрей и те из взрослых и старших мелких, кто работал на лесоповале. Они жадно ели, швыряя кости и хрящи под стол. Там ползали и дрались несколько баб, забавляя едоков.
– Чего пришли? – Андрей утер блестящие губы. – Вас не ждали.
– Мы тоже работали! – нахмурился Максим.
– Да? Так вы же всегда морды воротили от такого мяса, или я неверно помню? Скажи мне, Крот, разве не воротили они морды от нас, людоедов?
– Воротили! – с готовностью подтвердил Димка. – Только жрали все равно больше всех.
– Ну вот. Иди теперь в Березовый сруб, пусть тебя там лягухами кормят или жуками солеными. Откуда мне знать, может, они тебя отдельно харчуют – ты ведь нас им продал.
Максим повернулся и вышел. Все к этому шло! В первое время его благодарили – еще бы, спас ведь всех, придумал, как жить! Но теперь он же во всем и виноват оказался.
«Так тебе и надо! Знал ведь, что для этих людей ничего делать не нужно. Они дикари! И никогда уже не станут другими, – в сердцах думал он, поднимаясь на поверхность. – Березовцы, по сути, ничем не лучше. Придет и их время, тоже станут друг друга жрать. А я сам виноват: надо было уйти прошлой весной! И если других людей не осталось, пусть и я пропаду. Все равно, как за жизнь не цепляйся, а кончишь тем, что обратишься в мута».
– Ты куда заспешил-то? – Валька, кутаясь в тряпье, шел следом. – Максим, а ты заметил, что Андрей в твоей обуви ходит и одежде. Ну, которую ты с озерного снял? Лучше, чем в Березовом срубе!
– Он давно уже перестал стесняться. А я трус, если не воткнул ему нож в горло за такое! – Максим резко обернулся и схватил Вальку за плечи. – Валя, я трус или нет? Я ведь терплю это только потому, что не хочу здесь сдохнуть, понимаешь? Мечта у меня есть: уйти навсегда!
– Тише! – Валька расширил глаза. – Не кричи, тебя ведь все слышат. Не нужно говорить, что ты хочешь уйти. Андрей тебя за это особенно не любит. Ну, за то, что ты общины сторонишься и с ним рядом быть не хочешь. Если он поймет, что ты скоро уйдешь, – убьет тебя.
– Еще кто кого убьет… – проворчал Максим, нащупывая короткий нож в деревянных ножнах, подшитых под рубаху. – Хотя, конечно, шансов у меня немного. Андрей если решает убить, то просто убивает, без предупреждения.
Мимо них, шмыгая носом, прошел Вовик в сопровождении стайки мелких. Они несли удочки и пару сачков, какими летом лягух ловили.
– Вы куда это? – тут же спросил Валька.
– Пошли с нами! – Вовик обернулся. Нос и губы у него были разбиты. – Пошли, а? Макс, страшно ведь на затон идти, но очень кушать хочется. Сегодня Крот у нас все забрал, что березовские принесли. Мы жаловались, но им-то что за дело! Я Андрею сказал, чтобы нам мяса дали, а он вместо этого мне по морде дал! Идемте с нами, вместе не так страшно. Маша обещала пожарить потихонечку.
Максим задумался. При одной только мысли о жареной рыбке, хоть бы даже самой маленькой, у него свело желудок. Шансов поймать рыбу, конечно, было немного, но они хотя бы были. День стал длиннее, заняться нечем… Вот только идти к реке, на затон, действительно было страшно. Муты еще не начали свою миграцию на север, но там, где вода, никогда нельзя чувствовать себя в безопасности. Раньше зимой и правда ходили на рыбалку, но тогда шли большой группой, с рогатинами и кистенями. Зимующих подо льдом мутов мало, так что всегда можно было с ними справиться. Теперь же оставалось полагаться только на удачу: все оружие у общинников забрали.
– Хоть бы какой кистень… – задумчиво пробормотал Максим себе под нос.
– Дубинки у нас есть! – Вовик подошел ближе и потянулся к самому уху. – Это секрет. Мы как стали рубить деревья, так из ветвей первым делом дубинок наделали. Страшно же! А если муты? Или озерные? И еще каменные топоры. Те, что жилами связанные, – покрепче и не хуже, чем кистенем, жахнуть можно. Все в лесу спрятано, как раз по дороге будет!
Максим оглянулся на Вальку. Тот, сглотнув слюну, кивнул и поплотнее закутался в тряпье. Мелкие приободрились и заговорили меж собой громче, даже воинственно. Максим шел впереди и делал вид, что не интересуется их болтовней, но сам с интересом прислушивался. После того, как мелкие оказались на свободе, он не переставал им удивляться. Говорили эти дети только о еде и не знали порой вещей, которые казались Максиму элементарными. Как можно не знать, что яблони растут из семечек или что железа взять больше неоткуда, а тряпье, в обрывки которого они кутаются, сделано еще в старом мире? Вот и теперь какой-то рыжий мальчишка обещал остальным, что когда вырастет выше Главного, то убьет его и съест, и каждый день будет есть мясо. Валька, занудливый и дотошный, начал им объяснять, что, во-первых, есть людей это неправильно, и летом надо с этим как-то закончить, вернуться к лягухам и насекомым, а во-вторых, если есть людей каждый день, то община очень быстро совсем закончится.
– Соседей будем жрать! – возразил Вовик. – Начнем с озерных, их много.
– Попробовали уже один раз. Или ты забыл?
– Главный приказал забыть, – важно ответил пацан. – Но я помню. Мы тогда просто голодные были, и вообще, зимой несподручно. Летом – другое дело! И у нас топоров каменных не было, а теперь есть! Будем их отлавливать, убивать и есть. Ну, а потом и березовских тоже. Они нас дразнят людоедами, а что такого? Мы, наоборот, самые умные – первыми догадались! Косой так сказал.
«Не зря нас зовут людоедами, – вздохнул про себя Максим. – Наверняка однажды нас всех просто перебьют. Мы опасны. Надо бежать, бежать, как только лед сойдет! Пока слишком холодно».
На реке подо льдом чернели промоины, туда идти было опасно. Но в затоне хоть снег и съежился под редкими пока лучами солнца, лед пока стоял. Прихватив закопанные в сугробе топоры и дубинки, вся ватага осторожно ступила на замерзшую воду. Мелкие прятались друг за друга – они и мутов-то видели разве что во время последней злополучной осады. Зато страшных россказней слышали предостаточно. В сущности, единственное, чему учили их вечно занятые выживанием старшие, – страх перед вечно голодными тварями.
Ступая как можно плавней, Максим удалился от берега шагов на сорок. Какая тут глубина и стоит ли ловить именно здесь, он понятия не имел. Прежние зимние рыбалки случались именно на реке, а не здесь, в широком заливе.
– Хватит! – сказал боязливо Валька. – Повезет – так и тут поймаем. Давайте скорее, холодает к ночи.
Максим, размахнувшись топором, ударил в глухо отозвавшийся лед. Что-то хрустнуло, и он, испугавшись, сделал пару шагов назад.
– Подожди, я снег расчищу, а то трещину не заметим. – Валька попробовал сделать это дубиной, что была подлиннее, но мало чего достиг. – Макс, мы потонем, если в воду упадем. Мы же не в старом мире, плавать не учились. Лед совсем слабый, и…
– Отойди! – рявкнул на него Максим и начал бить раз за разом, больше не останавливаясь.
После четвертого или пятого удара сквозь пронзившие лед трещины стала с хлюпаньем выплескиваться вода, но он продолжал бить, не обращая внимания на причитания Вали. Наконец Вовик толкнул его в спину. Максим отошел, и мальчишка сачком выловил из неровной проруби куски льда.
– Рыбу-то распугали… – проворчал Валька. – Не подумали. И приманка нужна. У вас есть приманка, дурни мелкие?
– Вот! – рыжий пацан вытащил из-за пазухи маленький череп без нижней челюсти. – Машка обварила и мясо ободрала, но кое-что осталось. Это Нинкин старший, Тимошка.
Максим отшатнулся. Что-то в этом детском черепе было такое, от чего нельзя было отмахнуться несмотря ни на что. Это нечто перевешивало все, что случилось с общиной, все их беды и угрозу голодной смерти, страх, холод и рабство, а еще это было сильнее, чем страстное желание Максима уйти и начать пусть короткую, но какую-то совершенно другую жизнь.
