Право на первую пулю - Сергей Васильевич Самаров
Я вышел из бункера, осмотрелся. Первое отделение перебежками приближалось к занятой нами высоте. Его обстреливали со стороны дома, на крыше которого раньше находились бойцы, и со стороны других близлежащих домов. Видимо, бандиты зашли сбоку, откуда их не ждали, и пожелали отрезать нас от нашей исконной территории. Пошли на шум или на сообщение от караульных, но опоздали. Тем не менее потому что бойцов первого отделения не сразу заметили, им и пришлось передвигаться перебежками с временным залеганием за любым холмиком, имеющим возможность стать укрытием. Однако первое отделение несло потери. Я в бинокль видел, что «бармалеи» применяют ту же тактику, что и мы во время обороны на первой высоте. А я еще думал приписать ее своему взводу. То есть стреляют они в вершину того укрытия, за которым спрятался боец. Видимо, это обычная для этой местности тактика ведения боя. Нам еще повезло, что здесь по большей части почва была землистая, а не песчаная, и в земле пули увязали, не имея возможности пробить ее насквозь. Но все зависело от самого укрытия. Хотя и калибр оружия тоже сказывался. Где пуля от крупнокалиберной снайперской винтовки чувствовала себя хозяйкой положения, там пули более мелких калибров бандитских автоматов часто оказывались бессильны, как и против бронежилетов, которые носили все бойцы моего взвода. Но вот костюмы «Леший» оказались в нынешней обстановке демаскирующим фактором. Заметив человека в таком костюме, бандиты стреляли прицельно в него. При этом частенько поражали настоящие кусты, сбивая с них листья и ломая ветви, но я все равно пришел к выводу, что в светлое время суток использовать эти костюмы просто опасно – «Леший» мешает совершать стремительные перебежки и слишком часто вместо того, чтобы маскировать бойца, демаскирует его, а ночь в Сирии слишком коротка. Значит, в Сирии следует придумать другое укрытие, другой метод маскировки. Совсем иное дело, если работать в лесу. Там «Леший» оказался бы вполне к месту, но леса в Сирии, по сути дела, отсутствовали.
Насколько я знал, на западе страны произрастают фикус, магнолия, платан, кипарис, мирт, лавр, но кроме платана, кипариса и лавра, остальные – это мелкие кусты. Собственно леса, из бука и кедра, занимают незначительную часть территории страны на ее севере а на востоке, где нам и приходится воевать, произрастает большей частью тамариск, верблюжья колючка, саксаул и другая пустынная растительность.
Первое отделение наконец-то добралось до нашего окопа и по приказу своего командира старшины контрактной службы Носкова сразу начало расширять площадь укреплений. То есть занялось копанием окопа под себя. При этом правильно его изгибало. Третье отделение взвода тоже занялось тем же делом, только с противоположной стороны, за блиндажом. Разница была лишь в том, что старые окопы, вырытые еще «бармалеями», были обшиты досками по бокам, а новые копались прямо в песчаной земле. Но мы не намеревались надолго здесь застревать и потому не стали переносить верхние ряды досок в свежие окопы, как мне посоветовал изначально генерал Спиридонов, добравшийся до блиндажа одним из последних. Через площадь он бежал быстро, я видел это в бинокль, но вот от здания караула до нашего окопа ему, видимо, просто не хватило «дыхалки» – сказался возраст, изменить который никто был не в состоянии. А второе отделение по-прежнему держало на прицеле бандитов, идущих на нас с тыла.
Тем временем подопечные генералу инженеры закончили свою работу, и Василий Васильевич даже поблагодарил их по переговорному устройству. Это я услышал, войдя в блиндаж.
– Молодцы! Хорошо отработали. Боезапас еще имеется?
– Только аварийный, Василь Василич, – по громкой связи сказал один из инженеров.
– Не важно. Заряжайте сразу по возвращении. И снова в бой. Надо свое прикрытие выручать. И меня с ними вместе. Без вашей помощи нам не выбраться! Бомбардировка в основном в покинутом селе, вплоть до ближайшей высоты. Саму высоту не трогать. Здесь прикрытие.
Я не знал, с кем разговаривает Спиридонов. Но в голове промелькнула мысль о том, что среди подопечных генералу инженеров, возможно, имеется его заместитель.
Почувствовав, что мешаю разговору генерала, я покинул блиндаж. На вершине высоты дышалось легко. Воздух не успел еще прогреться до дневных температур[29], был свеж и приятен, и даже чист, только от блиндажа шел легкий запах гари. Но стоило отойти от него, как запах гари уже не ощущался.
Я сразу прошел к первому отделению, занятому копанием окопа.
– Старшина Носков! Ко мне! – отдал я команду.
Носков сидел чуть в стороне от всего отделения, вытирал пот со лба – видимо, только-только сменился, а рыло отделение несколькими командами по три человека в каждой, и убирал в чехол свою МСЛ.
Старшина тут же оказался рядом и козырнул.
– Товарищ майор… – начал он доклад. – Командир первого отделения…
Я знаком остановил его и заставил пригнуться, потому что над нами просвистела пуля. Мне мой рост в сто семьдесят семь сантиметров позволял удобно и почти комфортно себя чувствовать за бруствером, а вот старшина был на добрый десяток сантиметров выше, и ему необходимо было пригибаться, чтобы не получить пулю в голову.
– Надоел этот стрелок! – в сердцах воскликнул Носков. – Обнаглел совсем. Разрешите, товарищ майор, его успокоить?
– Работай, – согласился я, памятуя при этом команду лейтенанта Футракулова о недопустимости одиночной стрельбы до общего залпа. Но подумал, что один-единственный выстрел погоду не испортит, тем более что о нашем присутствии в окопе на высоте противнику известно.
Винтовка Носкова тут же легла на бруствер, а я начал отсчитывать секунды. По атакующему строю стрелять просто – там на прицеливание отводится всего три секунды. И есть большой выбор целей. А мне хотелось узнать, насколько умеет Носков определять по звуку место, откуда в него стреляли. Я насчитал пять секунд до выстрела. Две секунды сбросил на то, что стрелок противника мог и прятаться где-то за бугорком, мог и менять магазин в автомате или даже перегревшийся ствол, для чего тоже спрятался в своем укрытии. Но знал точно лишь одно: старшина попусту пулю тратить не будет. Если он выстрелил, значит – попал. А пуля калибра «двенадцать и семь миллиметра на сто восемь миллиметров» не оставляет после попадания раненых. Или бандит покоится с миром, или он на всю оставшуюся жизнь остался инвалидом без руки или без ноги в лучшем случае.