Сергей Дышев - Гасильщик (Сборник)
– Ты?! – выдохнула она изумленно и окинула меня взглядом, будто увидела выходца с того света.
Я заметил, что волосы у нее мокрые.
– Ты одна?
– Да.
Она отступила, запахнув халат, и я вошел в комнату.
Нет, не бросилась Светка на грудь, не расцеловала, не расплакалась… Я остро почувствовал никчемность встречи. Ведь и тогда она не исчезла, ее не украли, ее, послушную, увезли. Просто я стал ненужным.
– Я уезжаю, пришел попрощаться, – сказал я, пристально глядя ей в глаза.
Ничто не дрогнуло в ее лице – лишь напряженное ожидание.
– Скажи мне одно… Тебя… с самого начала приставили ко мне?
Света опустила голову и еле слышно произнесла:
– Да…
– Значит, все было неправда: и твое падение на лестнице, и твоя вывихнутая нога? И все остальное, что было между нами, – тоже притворство, обман, насмешка?
– Ты не прав, – поторопилась сказать она. – Ты не можешь так говорить… Ты просто не знаешь женщин. Разве нам вместе было плохо?.. Вспомни! Ты замечательный мальчишка, но ты слишком многого от меня хотел. А ведь я тоже имею право на что-то, кроме… твоих прав.
– Тебе платили деньги?
– Наверное, как и тебе… Но запомни, Володя, я о тебе ничего дурного не сказала. Честное слово. Хотя они все время выпытывали…
– Бастилин?
– Да… И этот, Джон…
– Теперь мне все равно. И твоя шпионская практика тоже… Мне тебя жаль. Чего тебя потянуло на стриптиз? Неудержимое желание вывернуться наизнанку? Или это своего рода самобичевание, жажда унижения…
– Какая чушь… Ты действительно не знаешь женщин. Стриптиз для женщины, чтоб ты знал, – это позыв к открытию красоты в самой себе… – Она произнесла эту безнадежную истину и разрыдалась. – Володечка, прости, прости, я виновата перед тобой… Я грешница… Ты замечательный парень, я не стою тебя… Вся жизнь наперекосяк из-за подлеца Павлика…
– Твоего двоюродного брата? – скривился я, пожалев, что не прибил его в то утро.
– Он не брат. Хуже… Моя глупая злосчастная любовь.
И Светка, моя бывшая возлюбленная Светка взахлеб, со слезами, заламыванием рук и прочими изнурениями стала рассказывать о ничтожном, несобранном, бездарном неудачнике Паше. Том самом, который наделал умопомрачительную кучу долгов, а ей, как гражданской жене, пришлось пуститься во все тяжкие, чтоб откупиться… Она рассказывала, как платила за него в ресторанах, как запрещала стрелять сигареты у прохожих, давала ему деньги на взятки преподавателям, чтобы он наконец смог закончить свой автодорожный институт.
– И что же ты нашла в нем? – резко оборвал я никчемные и жалкие воспоминания.
– Он такой беззащитный… и нежный…
Светка всхлипнула, вытерла слезы.
– Ты помнишь, как мы ехали в выстуженном троллейбусе, шли по улице, падал снег, дворник сгребал его, а бродяга пес бросался на него со свирепым лаем?
– Помню, – тут же ответила она. – Мы еще смеялись.
– Да, мы много тогда смеялись… Скажи, а когда мы убегали через балкон, все это тоже было подстроено?
– Ты с ума сошел…
– Я знаю. Ты наказала мою любовь. Незаслуженно и жестоко. Точно так же растопчут и твою, поверь моим словам…
– Уже растоптали…
Я молча вышел, оставляя ей шанс, хотя искал и ждал его сам.
Но у моего практичного ангела-хранителя, вероятно, были свои виды на мою московскую любовь.
Я закрыл дверь. Этот звук, как пощечина, до сих пор стоит в моих ушах. …Последних денег мне хватило, чтобы купить авиабилет до Владивостока и позвонить Мише-следователю. Он сказал, что Аслахана взяли, и челюсть у него действительно сломана, а его подельника с месяц назад грохнули, так что теперь Аслахан все валит на покойника. Но лет восемь ему все равно постараются припаять. «Давай к нам!» – предложил он в конце задушевно. Но я отказался. Билет шевелился в моем кармане.
Позвонил я и Валерке. Он сказал, что с «Империей» – тишина. От представителей генофонда, как и ожидалось, – ни одного заявления по поводу притеснений. Факты убийств не засвидетельствованы. Дело рассыпалось. А концы ведут к немыслимым верхам…
– К очень немыслимым верхам, – повторил я и поднял вверх указательный палец. Лицо мое, хоть я и не видел его, приобрело глуповатое выражение.
Настолько ли глупа наша жизнь, что даже у благочестивых граждан поневоле искажаются черты, приобретая признаки вырождения? А может, кто-то специально портит наш генофонд? Поймать бы такого и одно место оторвать…
Помолчав, Валерка сообщил новость в продолжение моим печальным мыслям:
– Меня сократили. И моего генерала тоже… Сказали, что мы занимаемся формализмом и начетничеством, наше направление неперспективно.
– Это из-за «Империи»? – спросил я упавшим голосом.
– Это из-за крушителей империи.
Но все равно я почувствовал себя виновным. Валерке трудней, у него семья. Одинокому волку легче пробежать минное поле.
На ледяном сквозняке аэропорта, в темноте ночи, я вдруг увидел Светкины глаза. Я мысленно пожелал ей счастья. Ведь все, что она делала в последнее время, было полетом наоборот. Она искала выход, блуждала, приходила в отчаяние и соглашалась на новые ошибки. Она считала, что в гигантском лабиринте мегаполиса все пороки оправданны, хотя бы потому, что сам город – средоточие греха, свалка мерзостей, подлости и безумия.
Я покидал Москву, отнюдь не чувствуя себя победителем. Впрочем, я остался жив, приобрел столичный лоск, опыт работы в бандитских структурах. Теперь я и сам могу стать бандитом. Хотя, как говорил покойный профессор, моя карма чистая. А значит, не надо искать деньги там, где их отсчитывают, невольно оглядываясь на дверь. Интуиция – легкокрылое существо – подсказывала мне, что я еще вернусь в этот город, что судьба вывезет меня, выпишет билет и даст легкий направляющий пинок…
Но сейчас я летел к маме с надеждой, что ее мудрости и настойчивости хватит, чтобы предостеречь и спасти меня от всех ошибок и напастей.
Девочка на цепи
1-е число. Месяца не было.Это был необычный подвал под обычным жилым многоэтажным домом. И если бы какой-то черт занес тебя сюда, в мокрую темноту среди вырванных плафонов, то ты мог бы в непредсказуемый миг ослепнуть от ярчайшего света осветительного прибора на треноге. И если б ты сдержал крик и мгновенно сократился до размеров крысы, то смог бы тихо оценить и сладострастно вкусить необычайность этого подвала.
Ты бы увидел в углу, в свете «дедолайта», девушку, сидящую на потертом диванном покрывале, с поджатыми под самые губки коленками. Ей не более 19 лет, она привлекательна, возможно, и красива, но страх на ее лице не дает тебе это понять. На девушке – короткое платье с открытыми плечами, в крупный горошек: такое носили бог знает где и когда…
В полумраке полыхает светильник. Ты замечаешь еще одну треногу, они напоминают здесь марсианских чудовищ из романа Г. Уэллса «Война миров», и вот-вот они оживут и пойдут своей изломанной походкой по подвалу, а потом еще и выкарабкаются по лестнице на улицу. На второй треноге головка. Да это ж видеокамера!
Неожиданно из другого темного угла появляется, буквально «материализуется», молодой мужчина. Он молча облачается в пурпурный балахон, на голову надевает такого же цвета колпак с прорезями для глаз. В общем, получается куклуксклановец московских подвалов. Кладет на землю огромных размеров нож.
Ты уже сто раз пожалел, что зашел в этот подвал помочиться. Но теперь уж выхода нет. Чтобы сбежать, надо снова превратиться в обычного жильца, пройти мимо палача и умудриться при этом остаться в живых. Поэтому лучше стерпеть.
Краснобалахонный, по всему, задумал съемки фильма ужасов. Он включил видеокамеру, направил ее своим красным глазком на оцепеневшую пленницу. Он вытащил из сумки, лежавшей на полу, цепь с узорчатыми звеньями. В другой ситуации ее с восторгом приняла бы в подарок и тут же прицепила на пузик или бедрышко какая-нибудь юная металлистка.
Краснобалахонный несуетливо, будто Акиро Куросава, вошел в кадр, обмотал цепью левую руку девушки, замкнул навесным замком амбарных размеров. Второй конец цепи садист-выдумщик прицепил к металлической балке на потолке. И тоже замкнул – смеха ради – самым миниатюрным, просто микроскопическим замочком.
Он взял плетку, приблизился к девушке и неожиданно резко взмахнул у нее перед лицом. Подвальная пленница инстинктивно сжалась, прикрыла лицо руками. Второй удар плеткой был настоящим. Ремешки плетки скользнули по рукам девушки.
Девушка взвизгнула:
– Не бей меня!
– Ты будешь сидеть на цепи, пока не полюбишь меня! – утробным голосом произнесло балахонное чучело. – Но учти, мне не нужны фальшивые чувства!
– Ну, отпусти меня… – заканючила «цепная» девушка.
Лезвие приготовленного ножа отсвечивает стылым холодом. Тебе абсолютно не жалко худосочную жертву мужчины в пурпуре, даже когда он бросает перед девушкой эмалированный тазик, в котором почему-то лежат несколько луковиц, потом ставит ведро с водой. Тебе жутко интересно и столь же страшно.
