Сергей Алтынов - Двое против ста
– Дешево, Ротмистр, – только и произнес Дмитрий Львович, подойдя к поверженному и обездвиженному Феоктистову.
И тут же Валерий почувствовал сильный, отключающий сознание удар в висок. Ребро сухощавой некрупной ладони Гиммлера казалось окаменевшим деревом.
– Этого делать нельзя, – назидательно проговорил генерал Гладий, приводя Ротмистра в чувство хлесткой пощечиной.
– Я бы его и один завалил, – гаркнул Спец.
Его подчиненные продолжали удерживать Феоктистова мертвой хваткой.
– Что ж, – неожиданно проговорил Гиммлер, – валяй, Спец.
Гиммлер отнюдь не собирался даром терять время, но дважды опростоволосившемуся за последние сутки Спецу надо было дать почувствовать вкус победы. Точнее, вкус крови. И Спец сам жаждал этого. Ротмистра больше не удерживали, однако не успел он подняться на ноги, как Спец ударил его своим спецназовским берцем в грудь, сбив дыхание. И тут же в голову. Валерий вновь оказался в самой нижней позиции, чуть ли не подбородком пропахав асфальтовое покрытие. Спец же отскочил на пару шагов назад, приняв боевую стойку, именуемую короткой кошачьей. Ротмистр был вял, что и немудрено. После подобных ударов даже тренированный боец оказывается в глубоком нокауте. Тем не менее Валерий поднялся на ноги, прикрывая голову и корпус от возможной атаки. Движения его были скупы, в отличие от излучавшего боевую мощь Спеца, Ротмистр казался набитой песком куклой-тренажером. Спец вновь пошел в атаку, используя при этом отвлекающие движения. Казалось, он провел сильный удар в голову и Ротмистр вновь должен был оказаться на асфальте, но тут произошло совершенно неожиданное. Кулак Спеца пролетел в нескольких миллиметрах от физиономии Ротмистра, а сам Спец рухнул, сбитый коротким, без размаха, но точным ударом в челюсть. Традиционный бокс (как это частенько бывает) взял-таки верх над хитроумными восточными единоборствами. Далее все происходило так, словно с помощью машины времени ситуация вновь оказалась той, что несколько минут назад. Опять Ротмистр сумел ударом сбить одного амбала, подсечкой опрокинуть другого и одним прыжком оказаться рядом со «зрителем». У Гиммлера мгновенно сработала реакция, он тут же выхватил пистолет, но выстрелить не смог – Ротмистр отпрыгнул назад, заняв весьма удобную позицию. За его спиной не было ни одной фигуры, а на «огневой линии» оказались сразу двое гиммлеровских подручных. Один из них попытался сбить Ротмистра подсечкой, но Валерий рубанул его ребром ладони под кадык. Гиммлер, несколько утративший за последние годы навыки приемов самообороны, сам не заметил, как Феоктистов вновь оказался рядом с ним. Точно хлыст ударил по гиммлеровскому запястью руки, в которой он сжимал пистолет. А еще через секунду его дуло уперлось в висок Дмитрия Львовича.
– К вертолету, господин Гиммлер! – послышался над самым ухом голос Ротмистра-Феоктистова.
Вступать в рукопашную схватку с одним из лучших офицеров отряда «А» Гиммлер не счел нужным, потому выполнил команду быстро и четко, исполнив роль живого щита.
С подобной винтокрылой машиной Ротмистр был знаком. Инструктора «Альфы» старались, чтобы бойцы подразделения были на «ты» со всеми видами боевой техники. Валерий без особых проблем сумел запустить двигатель, машина поднялась в воздух, как вдруг оставленный на некоторое время без контроля Гиммлер ударил Феоктистова по коленному суставу и выпрыгнул из уже начавшего набирать высоту вертолета. Валерий заскрежетал зубами и от собственной оплошности, и от боли. Бить Гиммлер был обучен. Феоктистов был недостаточно хорошим пилотом, чтобы одновременно управлять машиной и стрелять в находящегося на земле генерала Гладия. Валерий выбрал первое, и вертолет стремительно набрал высоту.
– Дмитрий Львович, как вы?
– Кретины, – Гиммлер с трудом сдерживал себя, чтобы не врезать в потную физиономию подскочившего Спеца.
С другой стороны, он, генерал Гладий, тоже дал маху, фактически подыграл «парнишечке с подполковничьими погонами». Как и многие опера, он считал бойцов спецназа безбашенными, лишенными интеллекта боевыми машинами. Только что «парнишечка» Феоктистов преподал ему хороший урок.
– Отследить место посадки вертолета. С Феоктистовым... – Гиммлер взял непродолжительную паузу, затем, глядя в землю, произнес: – зеро. Охрану его семейства немедленно усилить.
Теперь Гиммлеру не оставалось ничего иного, как связаться с Гостем, своим заклятым товарищем, сообщить о своем фиаско и договориться о последующих совместных действиях.
Сократ Иванович, Юрий Шарманкин, начштаба Елизаветин и полковник Лебедев
– Феоктистов знает о некоем теракте. Точно знает, что он состоится, но не посвящен в подробности.
– Это все, Сергей? – спросил Прохоров.
– На данный момент все, – ответил Елизаветин. – Приблизительно он знает дату теракта, – неожиданно добавил начштаба.
– И когда же? – впервые проявил нетерпение Шарманкин.
– Я же говорю – приблизительно. Не раньше, чем через неделю, – выдал заключительную информацию Елизаветин.
В кабинете генерала Прохорова некоторое время была тишина. Подобных ребусов давно не приходилось разгадывать начальнику управления, его лучшему аналитику Лебедеву и командиру штурмового подразделения Шарманкину.
– И каким-то образом здесь замешана эта наемница и генерал Гладий, – оглядывая подчиненных, проговорил Сократ Иванович. – Юра, ты ведь из ВДВ. Ничего не слышал об этой Арбалетчице и майоре Лапето?
– Не больше, чем все остальные, – покачал седеющей головой Юрий Алексеевич. – Он кончал не Рязанское, как я, а Киевское общевойсковое, спецфакультет тактической разведки. Далее в спецназе ВДВ. Мы с ним ни разу не пересекались... Почему они перешли на сторону боевиков, для меня загадка.
В последних словах чувствовалась одновременно и гордость Юрия Алексеевича за родные, продуваемые всеми ветрами войска, и досада.
– Если Феоктистова увез Гладий, то скорее всего он изолировал его вот на этом объекте, – перевел разговор в деловую плоскость полковник Лебедев, протягивая генералу карту Подмосковья, отмеченную красными галочками.
– Возможно, – согласился с ним Шарманкин. – Здесь у гладиевской конторы что-то вроде конспиративной дачи. Всего пятнадцать километров от МКАД, место, тем не менее, глухое, и оборону, в случае чего, можно держать.
– И что? – спросил Сократ Иванович.
– Решайте, – развел руками Лебедев.
С решением Сократ Иванович не торопился. Хотя, конечно, к мнению Лебедева стоило прислушаться. Интуиция у моложавого полковника была исключительная. Но это была школа самого Сократа Ивановича. С Лебедевым они были вместе с начала девяностых. Те тревожные для Комитета госбезопасности времена порою были окрашены оттенками гротеска. Именно в этом сочетании смешного и печального ковался будущий полковник Лебедев, первый заместитель генерала Прохорова. На память Сократу Ивановичу часто приходила ставшая притчей во языцех ситуация весны девяносто первого.
– У главного входа собралась толпа, – доложил майор комендантского подразделения. – Двенадцать человек с плакатами. Милиция почему-то бездействует. Разогнать своими силами?
– Разогнать? – переспросил Прохоров, переглянувшись с капитаном Лебедевым, только вчера получившим четвертую звездочку. – Подождите, майор.
Одевшись в штатский, видавший виды плащик, Сократ Иванович в сопровождении столь же скромно одетого Лебедева вышел из здания КГБ. Разумеется, не из главного входа (где кучковались митингующие), а со стороны внутреннего двора. Теперь они имели возможность приблизиться к протестующим так, будто бы только что вышли из подземного перехода. «Бунтовщиков» было немного, но они громко и эмоционально скандировали: «Долой наследников Берии!», «Свободу политзаключенным!». Об этом же возвещали и самодельные плакаты из рваного ватмана. Сократа Ивановича никто не узнал, а вот он узнал многих. Прохоров кивнул на один из плакатов довольно странного содержания. На нем было крупно накарябано: «Лубянские опричники! Где Макар Макаровский?»
– И в самом деле, где он? – вполголоса спросил Сократ Иванович своего подчиненного.
– Понятия не имею, – ответил капитан.
Как и его начальник, Лебедев ни сном ни духом не ведал ни о каком Макаре Макаровском.
– Кто такой этот Макаровский? – поинтересовался Сократ Иванович у маленького, почти карликового роста, бородатого горбоносого мужичка, державшего над головой плакат-воззвание.
Тот лишь пожал плечами.
– Макар Маркович Макаровский-Бурд – известный правозащитник и борец с тоталитаризмом! – возвестила лидер митинга, болезненно расплывшаяся, но не старая еще тетка с трубным голосом и коричневыми, точно выкрашенными йодом, разлохмаченными космами. – Он схвачен и томится сейчас в подвалах ЧК! Его пытают и колют психотропными средствами. Мы знаем, что вчера он объявил голодовку, и не дадим гебульникам замучить нашего товарища!
