Сергей Зверев - Военный переворот
— Мне плевать на то, в чем ты уверен. Я даю тебе два варианта: или ты говоришь, где она, или твои рассуждения навсегда перестанут кого-либо волновать.
— Я не знаю, где ваша дочь, — раздельно и четко проговорил Мишель. — Мне и самому было бы интересно понять это. Кстати, должен вам сказать, что вам удалось воспитать ее как свое точное подобие. То есть не очень порядочного человека, господин как-вас-там-зовут.
— Что ты хочешь этим сказать? — Было похоже, что последние слова, характеризующие отца и дочь, мало волновали сейчас Сытина.
— Действительно, какое-то время сопровождал ее, — не спеша говорил Мазур. — Кстати, по ее же просьбе. Она обещала мне хорошо заплатить, если я помогу ей выбраться из этой страны.
— Заплатить, говоришь? Да, у нее могли быть деньги! — выпалил Сытин и уже в следующую секунду прикусил язык.
Ему становилось все более очевидно, что его любимая дочурка все-таки украла эти деньги и забрала с собой. Но почему? Почему она это сделала? Прежняя тоска вцепилась в сердце Сытина и заставила его тяжело вздохнуть. Он хрипло продолжал:
— Дальше что? Где она сейчас?
«Ха, так я тебе и сказал, — думал Мазур, внутренне ухмыляясь. — Чуть только я открою рот и выдам тебе эту информацию, ты меня тут же пристрелишь. Ну а я не собираюсь доставлять тебе такого удовольствия».
— Я хотел заработать, — медленно начал он. — И мне все равно, откуда у нее деньги. Мы в Лагосе, сэр. И если такая возможность есть, почему бы ею не воспользоваться? Понимаю, что вы ее активно ищете. Я мог бы помочь вам в поисках, для меня это тоже важно: не люблю, когда меня пробрасывают. Она хитрее вас, ваша дочь. И тоже, как и многие здесь, хочет нажиться на войне. Видимо, это наследственное.
Он развел руками.
— Ты тут что, трепаться о морали намерен? — Сытин заскрежетал зубами. — Если тебе известно, где она, а ты здесь дурака валяешь, учти: я тебя предупредил.
— Кроме меня, никто не поможет вам ее найти, — почесал ухо Мишель, не обращая внимания на изменение настроения Сытина. — Так что, уважаемый, попросил бы разговаривать со мной повежливее. Я-то могу, по крайней мере, хотя бы предполагать, куда они направлялись. В отличие от всех вас.
— Они? — переспросил Сытин. — Кто «они»?
— Неужели вы думаете, что она провернула все это одна? Конечно, ей помогали.
— Кто? — Сытин смотрел в упор на Мазура, будто стараясь глазами вытащить из него такую важную информацию.
— Этого я точно не знаю, — отрицательно покачал головой легионер. — Я вообще до последнего момента верил в то, что ваша дочь со мной искренна. Мне показалось, что она нуждалась в помощи, и поэтому я помогал ей, но только до какого-то момента. Затем ей помогал уже кто-то другой. Вот с ним она и уплыла на катере.
— С кем? — взволнованно спросил Краевский.
— А вот кто ее подобрал, я не разглядел! — ответил Мазур.
— Хорошо, — сказал Сытин. — Посиди пока минутку, отдохни.
Он отвел в сторону Краевского, и они минуту поговорили, очень тихо.
— Я так понимаю, — обратился Сытин к Краевскому, — у нас нет другого выхода. На правительство надежды мало, как и на других.
— Думаю, мы можем заключить некое соглашение с этим миротворцем. — Последнее слово Краевский процедил сквозь зубы. — Почему бы и нет?
— Да. Без него мы ее не найдем. Я поручу его тебе.
— Хорошо.
Они вернулись к Мазуру.
— Значит, сделаем так! — сказал ему Сытин очень медленно и веско. — Ты действительно поможешь найти дочь?
— Я постараюсь, — кивнул Мишель. — Это и в моих интересах. Но меня ищут в миротворческом легионе.
— Я обещаю прикрыть твою самодеятельность, но только после того, как Ольга будет обнаружена. Ну, скажем, сделаем так, будто легионера миротворческих сил удерживали в плену повстанцы. Такая версия тебя оправдает?
— Вполне.
— Для ведения поисков и контроля к тебе будет приставлен мой заместитель.
— Надеюсь, я могу рассчитывать на определенное вознаграждение? — пристально глядя в глаза Краевскому, спросил Мишель.
— Я рад, что ты двигаешься в нужном направлении, — ухмыльнулся хозяин виллы. — Да, я тебе заплачу. Сумма вознаграждения, надеюсь, тебя удовлетворит.
— Не сомневаюсь, сэр.
— Тогда приступаем. Иди, тебя проводят.
Мазур встал со стула, медленно повернулся и вышел из комнаты.
Глава 31
Палящие солнечные лучи, казалось, хотели вскипятить воду в реке. В это время дня все вокруг изнывало от небывалой жары. Не сказать, чтобы для этих мест подобная погода была редкостью, но такой солнечной бани было достаточно, чтобы свалить с ног роту солдат. Существует такая легенда, сложившаяся еще столетия тому назад, во времена вторжений европейских колонизаторов. В ней рассказывается о том, что вначале были созданы африканцы, а потом уже появилось Солнце. Люди, живущие на этом континенте, и придумали его, как защитный механизм от всех захватчиков-чужаков, как будто предчувствуя скорую экспансию белокожих дьяволов на свой благословенный материк. И каждый раз не без удовольствия они замечали, что этот механизм работает.
Так было и в этот раз. В испепеляющем зное африканского солнца, на равнине, постепенно превращающейся в песчаный речной спуск, копошился армейский муравейник. Это был лагерь повстанцев, созданный по всем правилам военного дела. Река, к которой примыкал лагерь, была сейчас пуста. Грабежи и разбои повстанцев на речном транспорте отпугнули большую часть желающих плыть на этом участке. Ниже по течению устье реки представляло собой сильно разветвленную речную дельту, раздробленную на десятки и сотни больших и малых рукавов.
Дикие, почти нетронутые места и практически полное отсутствие людей в этих краях превратили дельту в заповедник. Заповедник природы и неизвестностей. Про это место доподлинно известно было только, что там водится множество самых разных гадов — от крокодилов до огромных змей. Поэтому в этих местах из европейцев могли обитать люди только одного сорта — зоологи. Да и то — нежные европейские тела слишком быстро плавились от чудовищного солнцепека, а вечные испарения гнилого болота превращали это место в «баню смерти». Не говоря уже о всяких мелких неприятностях вроде москитов и прочей мелкой твари, гиппопотамы и огромные древесные змеи были регулярными источниками неудобств, а порой становились причиной частичного вымирания исследовательских поселений.
Учитывая эти особенности местности, Онигминде принял верное решение о размещении лагеря с подветренной стороны скалистого холма. Расположив его в форме вытянутого ромба, он по всем правилам военного ремесла перво-наперво выставил дозоры по четырем углам — они размещались в наскоро сколоченных бамбуковых дозорных башнях. Благо, повстанцы знали свое дело — ведь почти все они были коренными африканцами. Поэтому подобный фронт работ не отнял много времени у внушительного военного отряда.
Старые беззубые шаманки с пепельно-серыми высохшими телами и глазами почти без зрачков говорили много интересного и страшного о рождении Онигминде. Что это проклятие, что он появился на свет в тот день, когда Черные Боги вышли из затмения и прокляли всех родившихся в тот день малышей племени. И в самом деле, из нескольких сверстников того дня до совершеннолетия дожил лишь будущий грозный предводитель повстанцев. Его всегда недолюбливали на малой родине из-за странной отметины под левой лопаткой — она напоминала шрам, оставленный укусом серой гадюки. Укус этой змеи очень опасен, а для ребенка — верная смерть. Но откуда взяться шраму на теле ребенка, только что вышедшего на свет божий из безопасной утробы матери? Этого шаманки никак не могли понять. А чего люди, не испорченные цивилизацией, не понимают, того они боятся. Так уж повелось.
В итоге в возрасте шестнадцати лет, к моменту наступления классического совершеннолетия, Онигминде был изгнан советом деревни за злодеяние, совершенное среди своих же. «Проклятый» подросток не смог справиться с элементарным чувством и из-за ревности убил, по-нашему говоря, кузена своей возлюбленной. Старые ведьмы предсказали ему страшную смерть и нечестивую жизнь, но уже тогда своенравный и горделивый Онигминде только надменно плюнул на брюзжание этих «гнилых лиственниц».
И до сих пор после каждого вооруженного столкновения со своим участием Онигминде вспоминает это предсказание и как-то неуверенно усмехается.
«На этот раз пронесло, — думал он. — Все хорошо, все отлично… на этот раз».
Хоть в нем и было больше современной, «модерновой» жилки, но все же где-то глубоко внутри он оставался суеверным дикарем. До сих пор его ближайшие соратники любили вспоминать, как он, впервые увидев гидроплан, заслонивший крылом солнце над Гвинейским заливом, в ужасе упал в песок и начал жалобно причитать. Тогда ему был двадцать один год, и из достижений цивилизации он успел довольствоваться лишь модификацией велосипеда, превращенного руками местных умельцев в сущий дом на колесах.
