Александр Звягинцев - Естественный отбор
— Останови здесь, я выйду.
Ольга промолчала. Она объехала милиционера, который показывал ей жезлом, как миновать пожарные машины с решетками на стеклах и брандспойтами на изготовку.
— Сам в лапы к милиции лезешь? Не обижайся, Игорек, но я тебе не верю. Ты слаб в этой жизни. Говорила — не пропадай, теперь говорю — исчезни из Москвы побыстрей. Я тебя все-таки еще немножко жалею.
— А может, любишь?
Она остановила машину и вместо ответа поцеловала.
Милиционер постучал дубинкой в ветровое стекло. Скиф выскочил из машины и нырнул в толпу каких-то опереточных персонажей в разномастной военной форме и полуштатском.
Ольга выбралась из автомобильной пробки. Припарковала машину и взяла мобильный телефон.
— Алло, Николай Трофимович?.. Вы меня предупреждали не зря, он на самом деле заявился сегодня утром… Опасность? Какая там опасность! Это беспомощный провинциал, который мухи не обидит… Он не опасней вашего сына… В крайнем случае я возьму его к себе в охрану, чтобы был всегда под наблюдением. Такого волка если прикормить, он никогда в лес глядеть не будет.
ГЛАВА 12
Скиф только сейчас заметил, каким нарядным выдался этот декабрьский денек. Ни ветерка в опушенных инеем ветках, ни облачка в небе. Под деревьями лежал снег, он казался молочно-синеватым и теплым, не кусал за пальцы, если скатать снежок. Толстые стволы лип и их обрубки-ветви казались бархатными и мягкими на ощупь. В морозном воздухе мирно попахивало дымком от шашлычных в парке, но не было в нем горького привкуса, к какому Скиф привык, вдыхая запах горящих боснийских городов.
Мальчишки накатывали снежную горку. Сначала ничего не получалось. Мягкий снег налипал на полозья санок. Санки застревали на полпути вниз по склону. Из динамиков на столбах гремели бравурные марши всех лейб-гвардии царских полков, «Прощание славянки», песни военных лет. Репертуар, известный Скифу еще по музыкальной программе Суворовского училища.
Сегодня зимний парк напоминал странный карнавал. Гордо высились над толпой на конях кубанские казаки в каракулевых кубанках, папахах и бурках, донцы в синеватых шинелях, уральцы и сибиряки в кожухах и косматых папахах.
В пешем строю терли на морозе уши престарелые белогвардейские поручики в фуражках под башлыками.
Явно сторонились беляков национал-социалисты в кожаных куртках под портупеей и классических немецких пилотках с отворотами. На рукавах у них были красные повязки со стилизованной под древнеславянскую свастикой. Над ними реяло красное полотнище с тем же знаком посередине.
Другое красное знамя, но с серпом и молотом, держали над своим отрядом красногвардейцы, тоже в кожаных куртках, но без портупей, кепках-тельманках и кепках-ленинках, тоже в красных повязках, но еще к тому же и с алыми бантами на груди. Но больше всех было отставных пограничников и десантников-афганцев. Все были без оружия, только казаки всех мастей бряцали опереточными шашками и шпорами.
Скиф предположил, что затевается какое-то театральное действо с участием военно-исторических клубов разных эпох. Участники его стыли на легком морозце, как скульптуры в Музее восковых фигур. Зато розовощекие мальчишки, накатывая горку, веселились от души — у них все было настоящее: и снег, и мороз, и яркое солнце над головой. Они поглазели на статистов в военной форме и снова принялись свозить на санках и вываливать снег на крутой склон. Первый снег — затея ненадежная, до Нового года еще раза три сойдет. Серая ворона, расхаживая под деревьями неподалеку от них, громко каркала. Подвигаясь на зябких лапках в сторону мальчишек, она словно отговаривала их от бесполезной работы.
— Скиф? С того света!
С холодными голубыми глазами штурмовик, каким и подобает быть стопроцентному арийцу, помахал ему пилоткой со свастикой.
— Кобидзе? — недоверчиво спросил Скиф, вглядываясь в бывшего вертолетчика-афганца.
— Узнал, чертяка, боевого друга… Меня после твоего лихого вылета тоже чуть не посадили, но чудом выкрутился. Того стажера, которого ты выдернул из вертолета, под трибунал, а меня всего лишь из армии с волчьим билетом турнули.
— А это что за камуфляж?
— Свастика — древнеиндийский знак солнцеворота, символ перемен у славян. А тебя устраивает порабощение России? Ты согласен с курсом криминального руководства? Ты не хочешь перемен?
Скиф покачал головой.
— Не нравится наш символ перемен? — вспыхнул Кобидзе. Скиф снова покачал головой:
— Не нравится, уж больно фашистскую свастику напоминает.
Кобидзе наступал на него с вопросами по-кавказски пылко, оттесняя с вычищенной дорожки на глубокий, по колено, снег.
— Погоди, не тараторь. Я первый день в Москве, и голова от ваших перемен кругом идет.
— Давно на воле?
— Смотря что считать волей, а что свободой. Ну, допустим — четвертый день.
— Все — ты мой гость! Живешь у меня.
— Извини, Кобидзе, у меня один адресок есть.
— Женщина?
— Угу…
— Заочница по лагерной переписке? Представляю себе — в девах состарилась и клюнула на выпущенного зэка? Ладно, после лагеря баба — святое дело, но через неделю я вытащу тебя из-под бабьего подола. Ты, наверное, уже и стрелять разучился?
— Да как тебе сказать, — слукавил Скиф.
— Не горюй, у нашего батальона сегодня полевая подготовка. Вот тебе моя визитка. По ней тебя хоть на тайную вечерю пропустят! Пропуск как в рейхсканцелярии.
Скиф пристально вгляделся в причудливую свастику на визитке.
— Скажи, Кобидзе, ты это серьезно или игра такая?.. «Радикальное движение за новый русский порядок»… Ты ведь нерусский.
— Обижаешь, дорогой, это я не русский? Русский — всякий, кто любит Россию. Я русский по языку, культуре и религии. А теперь пошли, с боевыми товарищами познакомлю.
В штабс-капитане Скиф узнал бывшего фельдшера полкового медицинского пункта. Но долго не мог припомнить, кто скрывается под обликом франтоватого флигель-адъютанта с галунами и аксельбантами.
— Это же Коля Андрейченко из роты Васи Василько, — подсказал Кобидзе. — Из твоего же батальона.
— Я тогда у вас солдатом срочную проходил, товарищ капитан. Вы меня и не упомните уже. Сколько нас всяких было.
— И командиров у вас тоже столько всяких было. Флигель-адъютант браво подкрутил усы, а Скиф засмеялся вместе со всеми. Он смеялся над собой, над своей неизжитой детской тоской по игре «в войнушку». Сколько же государственных мужей — штатских охотно наряжаются в генеральскую форму, чтобы попозировать перед телекамерами… Скиф сам еще с полгода назад с гордостью надевал погоны полковника боснийской армии. «Тот же скоморох, что и вся эта братия», — подумал он.
Ему захотелось уйти. Он повернулся к мальчишкам и увидел, что они накатали-таки свою горку. И первый уже с победой скатился по склону.
— Пойдем с пацанами на санках покатаемся, а? — предложил он Кобидзе.
— Нашел время! Скоро начнется митинг в поддержку «Союза патриотических офицеров». Мы с таким трудом пробили в мэрии разрешение на его проведение.
— Для костюмно-исторического карнавала еще нужно разрешение?
— А ты не видел, сколько милиции нагнали? Тут собрались лучшие силы общества, которые станут во главе силовых структур в освобожденной России.
— Так это, говоришь, не игра? — удивленно спросил Скиф и с недоверием покосился на повязку со свастикой на руке Кобидзе.
— Игрушки закончились. Доигрались уже.
— А оружие у вас есть?
— Это не самое главное. Если надо будет, в бою добудем. Помолчи, дорогой, — митинг начинается.
— Ладно, я в такие игры не играю.
Этот карнавальный винегрет разбавляли милиционеры и омоновцы. У них также разгорелись глаза от пламенных речей, которые доносились с трибуны, как и у остальных присутствующих. Вояки в милицейской форме — диковинных шлемах со стеклянным забралом и щитами — казались еще одной костюмированной группой на этом сборище.
Юркие торговцы из-под полы продавали в толпе спиртное. Милиционерам наливали за так. Закусывали остывшими черствыми пирожками. Скиф съел один такой. Кусок непрожаренного теста холодным комом опустился в желудок, вызывая позывы на рвоту.
На трибуне толпились генералы в потертых шинелях и побитых молью папахах. Полковников было поменьше. Попадались среди них и переодетые штатские в смешных куцых пальтишках новой русской армии, подполковники и майоры запаса — политики из третьего эшелона власти.
Все разглагольствовали о гражданской ответственности за судьбы Родины. Призывали каждого к покаянию за развал Отечества.
— Уж я-то ничего не разваливал, господа хорошие, — пробурчал Скиф. — На наших же костях снова хотите сесть нам на шею и нами же погонять.
— Не бубни, дорогой, — одернул его Кобидзе. — Это ж депутаты Госдумы!
