Б. Седов - Удача
Гарсиа, находившийся в нескольких метрах от нас, внимательно смотрел на Риту, и в его взгляде я, к своему удивлению, увидел торжество.
– Где Альвец? – спросила Рита, не обращая внимания на мои многозначительные злобные взгляды.
Гарсиа, услышав это, усмехнулся.
– Где Альвец? – повторила Рита. – Все кончено. Твой план отменяется.
Я просто не знал, что делать.
– Каюта 422, – ответил я, чтобы хоть что-то сказать. Наринский кивнул матросикам, и трое из них бодренько поскакали к двери, ведущей в пасажирские палубы парома. Рита посмотрела им вслед, потом повернулась к Гарсиа и сказала:
– А вы отойдите к борту.
Гарсиа, ухмыляясь, выполнил ее требование и отошел к высокому фальшборту, за которым виднелась черная надстройка подводной лодки, плавно двигавшаяся то вверх, то вниз.
– Может быть, ты объяснишь мне, в чем дело? – спросил я у Риты, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо и требовательно.
– Конечно объясню, милый. Но лучше пусть это сделает Владилен Михайлович.
Услышав это, Наринский кивнул и подошел к нам. Я не стал дожидаться его объяснений и заговорил сам:
– Вы хоть понимаете, что срываете важную операцию? Что я – зря готовил все это? Зря встречался со Стилетом и организовывал встречные действия? Значит, все, что я сделал, – побоку, а вы теперь сами решаете, что будет дальше, так?
Наринский примирительно выставил ладонь и сказал:
– Успокойтесь, Константин. Все совсем не так плохо, как вы думаете. Уже одно то, что вы смогли, по сути дела, изъять из оборота такую фантастически крупную партию наркотиков, делает вам честь. А остальное, извините, не ваше дело.
– Но ведь смысл операции был не только в том, чтобы ограбить Гарсиа, но и в том, чтобы собрать и уничтожить его контрагентов на нашей стороне!
Я был вне себя.
Со мной обошлись, как с мальчишкой, и я был готов броситься на лощеного академика с кулаками. Но это было бы слишком по-детски, и я с трудом, но все-таки сдерживался.
Дверь надстройки распахнулась, и на палубе в сопровождении трех автоматчиков показался Альвец. Выглядел он неважно. Во-первых, морская болезнь серьезно пожевала его, а во-вторых, он был попросту пьян. Один из морячков поддерживал его под локоть, и Альвец, недовольно оглядываясь на провожатого, постоянно дергал рукой.
Альвеца подвели к нам, и он, увидев Риту, вытаращил налитые кровью глаза и удивленно сказал:
– Ничего не понимаю! Что вы здесь делаете, прекрасная сеньорита?
Гарсиа, услышав его слова, криво усмехнулся и бросил:
– Сейчас поймете, сеньор Альвец. Прекрасная сеньорита и наш дорогой русский друг работают вместе. Теперь вы поняли?
– А-а-а… Ну-ну! И Альвец усмехнулся.
Да что же они все усмехаются-то, подумал я, может, я чего не понимаю?
Рита посмотрела на Гарсиа и сказала:
– Ну что, дон Хуан, настало время проводить нас к тайникам.
Гарсиа, скотина, опять усмехнулся и ответил:
– А это уж пусть ваш Знакар делает. Он лучше меня знает – где и как. С Копперфилдом он договаривался, вот пусть и показывает.
Рита посмотрела на меня, и я, пожав плечами, сказал:
– Пошли.
А что я еще мог сказать?
Первые, самые близкие тайники находились в носовой части парома, и хитрость заключалась в том, что изгиб скулы парома снаружи и изнутри не соответствовали друг другу. В двух образовавшихся полостях, которые получились весьма вместительными, уместилось чуть ли не по пятьдесят тонн порошка, упакованного в многослойные пластиковые мешки. Остальное было распихано по кораблю в емкостях, замаскированных не менее хитроумно. Работа обошлась примерно в полтора миллиона, но масштабы планировавшейся операции позволяли Гарсиа пойти на такие расходы, поэтому он даже не пикнул, когда я сказал ему, сколько нужно заплатить корабелам.
Мы спустились в трюм, я указал матросам на нужные места, и они начали резать железо болгарками. Сыпались искры, воняло горячим железом, и, наконец, минут через десять перед нами открылась большая корявая дыра, за которой виднелись аккуратно уложенные мешки с кокаином.
Наринский пригнулся и шагнул внутрь тайника.
Я видел, как он достал из кармана маленький красный шведский ножик, открыл его и надрезал один из мешков. Потом он сунул в отверстие палец и, вытащив его обратно, понюхал и осторожно лизнул.
Пожевав губами, он сплюнул и, выбравшись обратно, сказал:
– Пошли отсюда.
Рита вопросительно посмотрела на него, и он, вздохнув, бросил:
– Сахар.
Рита сжала губы и, увидев, что я собираюсь открыть рот, сказала:
– Лучше молчи.
Я заткнулся, понимая, что в деле произошел совершенно неожиданный и, по всей видимости, очень неприятный оборот. Теперь я понял, почему Гарсиа и Альвец усмехались, наблюдая за решительными действиями Игроков и вооруженных матросов с подводной лодки. Они, конечно, знали, что мы найдем в тайниках совсем не то, что там должно было быть, и это доставляло им немалое удовольствие. Я бы и сам кайфовал в такой ситуации.
Мы вышли на палубу и направились на бак, где под охраной морячков около фальшборта стояли Гарсиа с Альвецом.
Увидев наши изменившиеся физиономии, они переглянулись, и Гарсиа, злорадно ухмыляясь, шагнул мне навстречу и сказал:
– Вы, мистер-товарисч Майкл-Тедди-Константин-Знакар, наверное, считали меня дураком. Но, как видите, сами остались в дураках. Наверное, вы думали, что ваша дикарская русская хитрость пройдет в Южной Америке? Вы ошиблись. Вы очень серьезно ошиблись. Я с самого начала знал, что вам нельзя доверять, и распорядился по-своему. Я неплохо повеселился, наблюдая, как под вашим руководством в тайники загружают сахар. Да, русский сеньор, обыкновенный кубинский сахар! А настоящий кокаин, все четыреста тонн, будет в России через тридцать шесть часов. И вы ничего не сможете сделать. Кроме того, вы ничего не сможете узнать даже от меня, потому что я и сам не знаю, каким путем он туда прибудет. Если хочешь, чтобы тайна осталась тайной, поручи дело кому-нибудь другому и не спрашивай его, как оно будет сделано. Мои люди, которые везут в Россию товар, сообщат мне, как они это сделали, только после того, как все будет закончено. Таков был мой приказ. Так что даже я ничего не знаю. Наивный русский дикарь…
Я молчал.
Наринский тоже молча смотрел на Гарсиа, и только Рита, вздохнув, сказала:
– Что ж, если бы вы владели информацией, это было бы гарантией вашей жизни. А так…
Она вытащила из сумочки, висевшей на ее плече, большую никелированную пушку, неторопливо передернула затвор и выстрелила Гарсиа в голову. Он взмахнул руками и повалился назад, ударившись затылком о фальшборт. Альвец отскочил в сторону, с ужасом глядя на мертвого Гарсиа, а Рита, ничуть не изменившись в лице, перевела ствол на него и дважды нажала на спуск. В груди Альвеца появились две черные дырки, быстро заплывшие кровью, он закашлялся и рухнул рядом с Гарсиа.
Рита убрала пистолет в сумочку, а Наринский, недовольно покачав головой, ткнул пальцем в мертвецов и приказал матросикам:
– За борт.
Двое плечистых парней в черной форме и черных пилотках закинули автоматы за спину и, дружно взявшись, перебросили трупы через фальшборт. Послышался всплеск, и я почувствовал какое-то опустошение в душе. Ощущение было похоже на то, как если ты, заранее напрягшись, берешься за массивную чугунную гирю, а она оказывается картонной, и ты, не удержавшись от собственного мощного рывка на ногах, падаешь на спину.
Все смеются, а ты – дурак дураком.
Сейчас, понятное дело, никто надо мной не смеялся, но дураком я себя чувствовал, и еще каким!
Это – точно.
Рита подошла ко мне и, посмотрев снизу вверх, тихо сказала:
– Пойдем, Костик, ничего не кончилось. Все только начинается, и все оказалось гораздо хуже, чем мы предполагали.
Она взяла меня под руку и повела к трапу, и я шел рядом с ней послушно, как ягненочек. А что мне еще оставалось делать!
* * *Подводная лодка без опознавательных знаков двигалась на глубине пятидесяти метров в направлении северо-северо-востока.
Каюта, в которой обитали Знахарь и Рита, была размером с обыкновенное купе в спальном вагоне. Знахарь лежал на узкой койке, совсем не предназначенной для любовных утех, и рассеянно водил пальцем по ложбинке на спине Риты, уютно примостившейся рядом с ним.
Некоторое время назад каюта оглашалась страстными стонами и прочими звуками, сопутствующими жарким объятиям и энергичным движениям двух сплетающихся тел. Теперь же тишину, царившую в каюте, нарушали лишь тихий шум двигателя, доносившийся откуда-то издалека, и спокойное дыхание утомленных любовников.
Знахарь глубоко вздохнул, открыл глаза и слабым голосом произнес:
