Александр Тамоников - Придворные отморозки
Егор взял стакан, рука, как и все тело, мелко дрожала, поднес его ко рту. И… уловил знакомый запах спиртного. Неужели водка? Или глюки? Понюхал — водка. Выдохнул, одним глотком опрокинул стакан. Он не ошибся, в стакане действительно была водка! Интересно, кто же так о нем позаботился? Обстоятельство более чем странное. Если он в больнице, пусть даже в дурдоме, то спиртное никак не может входить в рацион больного. Вопросов много, надо попытаться найти ответы на них. Ему заметно полегчало, боль в затылке не в счет. Можно и подумать.
Итак, кто и зачем вырубил его в подворотне? Чтобы доставить сюда? Возможно! Тогда вопрос другой — для чего он здесь? Для какого-нибудь эксперимента или в качестве донора? В последнее время много пишут об исчезновениях людей и насильственном использовании их в качестве доноров для пересадки здоровых жизненно важных органов богатеньким, но больным клиентам. Тоже вполне вероятно! И, если данная версия подтвердится, то это будет уже хуже. Это будет означать, что его, обследовав, спокойно отправят на тот свет. Даже безболезненно, применив наркоз.
Но сие обстоятельство никак не устраивало Астафьева. А посему за свою жизнь придется побороться. Главное, набрать форму, а в этом ему должны невольно помочь сами псевдоврачи, если принять версию принудительного донорства. Ну а будучи в своей нормальной физической форме да с его знанием рукопашного боя и богатым опытом участия в этих боях, что-либо сделать с ним будет весьма проблематично. Естественно, если исключить применение оружия или каких-нибудь препаратов, тех же наркотиков. И все же версия его использования как подопытного кролика выглядела как-то неубедительно. Скорее с ним начали другую, пока непонятную игру. Что означают все эти непонятки последних суток? Визит Галины, сто лет бы ее не видеть, необъяснимое появление в холодильнике бутылки водки перед самым ее приходом, словно его готовили к встрече, расслабив спиртным, исчезновение Хомяка и, наконец, нападение в подворотне и эта палата, сильно смахивающая на камеру. Не может это все вместе взятое не иметь между собой связи! Не может!
Егор закурил. И все же пытаться сейчас сложить логическую цепь замысла противника, который, по всей видимости, у него неожиданно появился, не имеет смысла. Мало информации. Отсюда и предположений можно сделать сколько угодно, ничего не выяснив. Надо ждать дальнейшего развития событий и, исходя из вновь открывшихся фактов, понять, для чего он здесь. А может, и анализировать ничего не придется. Те, кому он так понадобился, придут и все выложат сами! И хватит об этом! Будь что будет!
В это время, словно за Астафьевым скрытно наблюдали, а так оно в действительности и было, вошел накачанный молодой человек. Егор оценивающе осмотрел качка, пытающегося любым своим движением продемонстрировать натренированные мышцы, не скрывая любования собой. Но Егор умел разбираться в бойцах. Поэтому качка, вошедшего к нему, сразу определил простым словом — шняга: ничего серьезного, одна сплошная показуха! Да, у людей неискушенных этот парень мог создать иллюзию несокрушимого бойца. Но такой «боец» хорош в постели с бабой, да и то бабушка надвое сказала. Потенция мужчины никак не связана с величиной его бицепсов.
Настоящего же бойца всегда выдает взгляд. Он у него спокоен, немного как бы равнодушен и в то же время напряжен, быстр, серьезен. А у этого качка — высокомерие, мнимое превосходство над всем остальным миром. Этот опасности не представляет. Одним словом — шняга, как уже окрестил парня Егор.
Парень взял пустой стакан.
Егор спросил:
— Больше не положено?
— Нет! — коротко бросил, не глядя на лежащего, качок.
— Понятно! Ну а как насчет туалета?
— Все под койкой!
— Я не об этом. Душ, бритье-мытье? Тазик, наконец!
— Какой еще тазик?
— Обыкновенный. Чтобы на пол не блевать. У меня дурная привычка во время запоя блевать нещадно, больше по утрам, но иногда эта пренеприятная процедура может затянуться и на сутки. А сейчас у меня как раз такой период!
— Я передам о тазике начальнику.
— А он сам не намерен со мной встретиться? По-моему, нам есть о чем поговорить.
— Не знаю.
— Понятно. Ты обычная «шестерка», мальчик на побегушках, короче.
— Ответил бы ты за базар, козел, но нельзя тебя трогать.
— А ты попробуй. Глядишь, и получишь в жало, а?
— Дал бы я тебе!
— Так в чем же дело? Или ты из команды пионеров с принципом «лежачего не бьют»? — продолжал провоцировать качка Егор, хотя никакой необходимости в этом не было. Просто не понравился Астафьеву этот парень, и Егору надо было немного разрядиться, поэтому он не мог остановиться.
— Пошел ты… — скривив квадратную физиономию, прошипел парень.
— Я-то как раз останусь, а вот ты действительно пошел, и не просто пошел… Ну понял, что я хотел добавить, козявка надутая! Слушай, а тебя каждый день через задницу, как жабу, надувают или с перерывами?
— Мужик, — парень смотрел на Егора с нескрываемой яростью, — прошу, заткнись, иначе!..
— Что иначе? — с интересом спросил Егор.
— Порву, как грелку!
— Это ты-то? Не смеши, чувак! Иди лучше. Да, хреново, если в этой конторе и все остальные такие же, как ты, по пояс деревянные. Тупоголовые, я хотел сказать!
Качок швырнул стакан в угол. Тот разлетелся на мелкие осколки. Хлопнув дверью, он вышел, багровый, словно переспелый арбуз.
«Ну и что, — подумал Егор, — чего добился? Вывел пацана из себя, нажил первого врага, а зачем? Вот натура!» — Астафьев вздохнул. Но удовлетворение от словесной дуэли он все же получил.
Егор откинулся на подушку, закурил. Его вдруг потянуло в сон. Неуклонно, нестерпимо, так, как никогда еще не тянуло.
Не иначе подсыпали какой-нибудь гадости в водку. Знали, что пациент обязательно выпьет. Он бросил недокуренную сигарету мимо пепельницы и провалился в наркотический сон.
Окончательно он проснулся на четвертые сутки и сразу почувствовал, что похмелье не одолевает его. Тошнота прошла, голова не кружилась, разум прояснился и… Появился аппетит! Эти симптомы указывали на то, что период выхода из запоя позади и пройден он во время длительного принудительного сна. Егор осмотрел тело. На венах рук — следы от уколов, значит, его организм поддерживали витаминами. И не давали проснуться раньше времени.
Он захотел в туалет. Оправившись, закурил.
Так! Неизвестные люди вывели его из запоя и привели в чувство. Значит, захвачен он не в качестве донора. Но и не из-за благотворительности же? Следовательно, он кому-то очень нужен трезвым. Это очевидно, но по-прежнему непонятно!
Дверь открылась, прервав размышления Егора.
Вошла молодая женщина в медицинском халате и все тот же качок, с которым ранее немного сцепился Астафьев. Следом женщина в годах. Она и убрала судно. Женщина-медичка присела на табурет, разложила на коленях тонометр. Попросила Егора:
— Снимите, пожалуйста, верхнюю одежду!
— А где здравствуйте, доброе утро, день, вечер? Или здесь не принято приветствовать друг друга?
— Извините, добрый вечер!
— Вечер! Понятно! Вам того же, а не скажете, который час, если не секрет?
— Ну какой может быть секрет? — Она посмотрела на свои миниатюрные часики: — 18.37.
— Какого дня?
— Пятницы, 23 июня!
— Пятницы? Выходит, я здесь четвертые сутки?
— Да.
— Плохо!
— Что плохо? То, что вам помогли принять человеческий облик?
— Нет, это как раз хорошо. Плохо то, что я дважды не сдержал слово. Что подумают обо мне люди? Болтун — подумают, а я всегда свое слово держал! Вот что плохо!
— Это уже, извините, не мои проблемы. Дайте левую руку.
Она измерила давление — 130 на 80.
— У вас обычное давление какое?
— Вы же сами видели.
— Значит, с этим у нас порядок! Теперь я вас послушаю.
Она прослушала чуть ли не каждый сантиметр его спины. Увидев шрамы, спросила:
— Откуда у вас эти украшения?
— Забавы юности прошедшей.
— В юности по вас стреляли из автоматов и вы попадали под осколки мин?
— Ну раз вы такая понятливая, зачем спрашивать?
— И все же, скажите правду.
— Война! Афганистан, — ответил Егор, поворачиваясь к медичке лицом.
Она бросила на него быстрый взгляд и принялась слушать волосатую грудь.
— Дышите… не дышите… Отлично, — поставила женщина свой диагноз. — Вы здоровы! Сейчас снимем кардиограмму и на этом закончим.
— И все? — с сожалением спросил Егор.
Женщина вновь подняла на него глаза, и в них Астафьев увидел оттенок печали и даже какой-то еле уловимой жалости.
— Прошу вас не задавать мне вопросов. Все вы скоро узнаете сами. Договорились?
— С одним условием.
— Каким?
— Мы познакомимся!
— Зачем? Может, мы видимся в последний раз.
