Михаил Серегин - Убойные ребята
Потому что ее в любом случае – уничтожат. Юля слишком хорошо знала Орехова, чтобы питать какие-то иллюзии в его отношении.
Перед глазами из багровой с черными разводами дымки вдруг выткалось лицо ее недавнего пассажира, называвшего себя Владом, а своего друга, рослого бородатого детину, устроившего дебош на «пикнике», – Афанасием, Афоней. Неужели это они, эти милые улыбающиеся ребята, голыми руками убили двух бойцов «Грома» и хладнокровно изуродовали Берга, который был далеко не хлюпиком?.. Более того, не только изуродовали, но и сломали, раскололи, выпотрошили необходимые сведения!
Жалко. Жалко умирать в двадцать с небольшим лет. Она еще так молода! Юля хотела заплакать, но тут машину в очередной раз тряхнуло на ухабе, Юля в очередной раз ударилась головой, и из ее груди вылетел беспомощный хрип. Да, она много могла… но сейчас, как и раньше, до работы в «Громе», в этой спецслужбе «дальних», она почувствовала себя маленькой и беззащитной девочкой.
Юля всхлипнула и, ткнувшись головой в боковую стенку багажника, затихла. Машина замедлила ход и остановилась.
Приехали.
Глава 14
ГОНКА И ПЕРЕГОВОРЫ, И ВСЕ ВПУСТУЮ
Афанасий Фокин с самого начала знал, что он не успеет. Он всегда привык настраивать себя на худшее. Фокин не терял ни секунды. Его самочувствие было куда как далеко от оптимального, жутко болела и с трудом шевелилась рука, плечо которой было проткнуто шампуром. Фокин удивлялся, что она у него вообще шевелится!
В этот ночной марш-бросок Афанасий вложил себя всего. Он не стал собирать винтовку, о которой говорил Свиридов, в квартире, а захватил ее с собой, рассчитывая, не теряя времени, собрать ее на коленях во время езды. Транспортный вопрос Фокин решил тем же мелкоуголовным способом, что и Владимир, то есть попросту угнал первую попавшуюся на глаза машину. Это оказалось не столь трудно, потому что на глаза ему попалась даже не «Нива», как Свиридову (машина вообще-то довольно приличная, смотря с чем сравнивать), а замурыженная «копейка», первая модель «Жигулей», которую Фокин открыл, разбив боковое стекло ударом локтя и просунув внутрь салона руку.
Фокин подгонял себя, изначально чувствуя, что он не успевает. Гнездилось где-то внутри такое подленькое, предательское ощущение: не успеешь, не успеешь, не успеешь… Фокин пролетел мимо КП ГИБДД, хотя ему отмахнули жезлом остановиться. За ним организовали погоню, но Афанасий, выжав все из чужого одра, сумел оторваться, а потом, свернув на нужном километре трассы на коттеджный поселок, в котором располагался загородный дом Телятникова-Боцмана, затерялся в лесополосе. Ушел. Честно говоря, он и мысли не допускал, что ему могут помешать какие-то гаишники.
Афанасий подрулил к будке с сонным охранником и, протаранив шлагбаум, ворвался в поселок. Охранник, который все-таки заснул на глянцевом развороте эротического журнала, вылетел из будки как черт из табакерки, но шум двигателя уже затихал вдали. Охранник еще думал, как ему отреагировать на это вопиющее нарушение, как послышался шум сразу нескольких двигателей, и к будке подъехали одна за другой три иномарки. Охранник замахал им автоматом, головная машина тормознула, опустилось боковое стекло, и голос Вадима Орехова донес до охранника конечную цель их маршрута. Он спросил, не было в дежурство чего-то подозрительного, и охранник буквально заорал:
– Да как не было, когда вот только что какой-то урод протаранил шлагбаум и въехал без пропуска!.. Сука, урод, пррристрелю!!
– Когда это было?
– Да вот только что, несколько минут назад!! Да прямо пару-тройку…
Последующие слова охранника расслышаны не были, потому что они растворились в шуме моторов, сорвавших кортеж с места.
…Афанасий Фокин подъехал к воротам боцмановской виллы. Вне всякого сомнения, это была именно она – как и описывал Свиридов. Афанасий схватил уже собранную снайперскую винтовку, просунул ее сквозь прутья ворот, а потом перемахнул через них и сам. Хотя перемахнул – это громко сказано, сильно болела рука, отказываясь повиноваться, и потому Фокин скорее перевалился и мешком упал на траву. Упал он не совсем удачно и некоторое время лежал на траве, дожидаясь, пока утихнет боль, пронизавшая все тело. Он уже понял, что опередил тех людей, которых опасался Свиридов, и мог позволить себе чуть прийти в себя после бешеной гонки.
Послышался шум приближающихся машин. Фокин нахмурился и, вскочив на ноги, зашагал к дому – к парадному входу, громадные металлические двери которого тускло отливали серебром в неярком свете луны.
Тем временем из подъехавшей к внешним воротам машины выскочил Орехов и бросился к селектору, встроенному в правый столб ворот. Нажал кнопку вызова, ему долго не отвечали, и Вадим Дмитриевич хотел уже отдать приказ своим людям, а их было в наличии около двух десятков, перелезать через ограду, но тут в селекторе забулькало, и запинающийся голос выговорил:
– Эта-а… тут, да? М-меня слышно?
– Слышно, едри твою мать!! – заревел Орехов, по голосу узнавший Петю-Мешка. – Что ты залез в комнату охраны? Где Клюгин?
– А-а… а он лежит.
– Что значит – лежит?!
– Ну… на боку лежит. Отдыхает, наверно.
– Немедленно открой ворота! – рявкнул Вадим Дмитриевич, глядя сквозь прутья ограды на парадную лестницу дома, над которой – метрах в пятидесяти от Грека – серебром отливали двери.
– А я не умею, – пожаловался толстяк, и по его заплетающемуся голосу и характерным интонациям Орехов понял, что тот пьян. Причем пьян, верно, довольно прилично. – Я, это самое…
– Прекращай балаган, ты… – начал было Вадим Дмитриевич и тут увидел, что на фоне внушительной серебристой панели входных дверей выросла чья-то темная фигура и, нагнувшись над бронзовой урной на входе, начала в ней шарить. Орехов обернулся к вынырнувшему у него из-за плеча полковнику Калитину и выговорил недоуменно:
– Что это, они там все с ума посходили? Что это Клюгин твой шарит в урне?
Лицо полковника ФСБ было сейчас далеко не таким благожелательным, как обычно, более того, тяжелые черные морщины легли на лице, а глаза смотрели остро и холодно. Калитин ответил быстро и отрывисто:
– Во-первых, Вадим Дмитриевич, повторюсь, что Клюгин не только мой, но и твой сотрудник. Это я тебе, кажется, уже не раз повторял, повторю и еще раз. А во-вторых, этот человек, который что-то вынул из урны, никакой не Клюгин. Понятно? Понятно тебе, нет?
И с этими словами Калитин выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в темную фигуру. Орехов вздрогнул, черный человек упал на ступени лестницы, Калитин движением руки приказал своим людям перемахнуть через ограду и достигнуть дома…
…а потом одна за другой блеснуло несколько вспышек, и двое сотрудников «Грома», как перезрелые виноградины, скатились с наверший ограды и, упав, застыли на траве.
– Киллер! – выдохнул Калитин. – В упор, «мухой»!..
Один из «громовцев» вскинул на плечо ручной гранатомет и прицелился в стрелка на крыльце…
* * *Свиридов видел все происходящее на экране мониторов. Он сидел, сцепив челюсти и сознавая свое совершенное бессилие. Проклятый дом-ловушка!
…Или это коварная и сложная двойная игра человека, который тяжело пыхтит в кресле рядом с ним, Свиридовым, и изображает из себя актера, нанятого играть мафиозного авторитета?
Но некогда думать об этом. Дверь можно открыть только с одной стороны – со стороны Фокина. Он может не успеть, его могут уложить… но даже если он успеет, все равно, все равно – дверь нужно будет захлопнуть под ураганным огнем из всех видов стрелкового оружия, а потом ждать, готовиться для штурма!
Или его не будет, штурма? Что думать?
Фокин на мониторе уже извлек из урны страшный ключ к двери – руку Берга, – но тут прозвучал приглушенный вопль: «Мухой!»
– Сними его… из винтовки сними, Афоня!! – с отчаянием пробормотал Свиридов, понимая, что никаких шансов докричаться до Фокина у него нет. Равно как у Фокина нет никаких шансов успеть точно выстрелить в гранатометчика, если он хочет уцелеть и сохранить себя за мощной железной дверью.
Свиридов не стал досматривать спектакль до конца. Он вскочил с кресла и выбежал из комнаты охраны – по коридору, мимо трупа оскалившегося в предсмертной гипсово застывшей улыбке Олега Клюгина, к роковой двери, за которой вот-вот мог умереть друг.
Свиридов сложил руки лодочкой и, прислонив их к холодной, беспощадно ровной поверхности, заорал:
– Афо-о-о-оня, ррруку! Приложи руку к панели! Ру-уку к панели!
Неизвестно, слышал ли его Фокин. Если и слышал, то эти слова ничего не добавили к тому, что Афанасий уже знал. Просто у того могло возникнуть секундное замешательство, и оно способно погубить не только Фокина. А – всех. Свиридов раскрыл рот, но в этот момент дверь открылась, и на Владимира вывалился бледный Фокин. Он увлек Свиридова за собой на пол, дверь щелкнула, затворяясь и блокируясь – и тотчас же ее сотряс грохот взрыва. Свиридов вскинул глаза на дверь, ожидая, что ее пробьет, своротит или хотя бы существенно повредит. Ничего. Ничего он не увидел. Грохот осыпался, оскалилась лопнувшая круглая настенная лампа, фрагмент навесного потолка оторвался и упал на ковер рядом с Владом… и все. Вслед за этим воцарилась зловещая тишина. Свиридов глянул на своего счастливо попавшего в дом друга: тот утирал с лица кровь, тяжело дыша.
