Роман Канушкин - Обратный отсчет
— Правильно? — громко спросил мальчик у двух иероглифов, у двух знаков на желтой повязке, и знаки вдруг осыпались веселыми небесно-голубыми искорками. И это показалось? Мальчика ждут, и поэтому пора уходить. Двери нужны для того, чтобы их открывать. Там, за ними, Мир неизмеримо больше, там другие звуки, и там ждет нечто чудесное. Двери нужны для того, чтобы уходить. Мальчик поднялся со своего места, он еще раз посмотрел на два знака — их надо было хорошо запомнить. Потом взгляд его упал на большой фломастер, ярко-красный маркер — это вполне подходящий цвет. Багряный, полыхающий закат, и два знака, которые надо запомнить. Мальчик протянул руку и быстро взял фломастер. Вполне возможно, что в его движении было нечто необычное — раздались легкие смешки (шарики за ролики?). Но это сейчас не важно. Абсолютно не важно. Двери нужны для того, чтобы уходить. Потому что все настоящее начинается там, за ними, а не в этой скорлупе аудитории, где уже все, тихонечко похихикивая, подумывают о шариках, заехавших за ролики. Мальчик двинулся между партами к выходу. Живая радость просвечивала сквозь его улыбку, и о чем-то рассказывающий учитель вдруг замолчал, остались лишь легкий смех и слова «Конечно, правильно! Кинг-Конг уже вылез!» Маши Кудряшовой. Снова смех, какая-то реплика учителя — что-то вроде «Костик, что с тобой? Куда ты?», но все это сейчас не важно. Мальчик быстро прошел через дверь и закрыл ее за собой. Аудитория взорвалась новым приступом смеха, вот и прекрасно, значит, он их повеселил. Мальчик сделал еще несколько шагов, его обступила тишина школьного коридора. Потом он увидел те же веселые небесно-голубые искорки, бегающие по двери в кабинет рукоделия.
ЭТО ОН? ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА?
Сейчас, сейчас мальчик откроет эту дверь и увидит человека с серыми глазами. Или папа окликнет его. Избавление, заждавшаяся его радость!
Мальчик толкнул дверь и зажмурился. Солнце может ослепить, а сердце в его груди сейчас может взорваться. Сейчас он откроет глаза — и увидит выход из Лабиринта, увидит человека, которого он ищет, долгожданное избавление…
Вместо этого он увидел катушку ниток.
Он открыл глаза и увидел пустой кабинет рукоделия и прямо перед собой огромную катушку белых ниток, установленную на автоматической швейной машинке. Здесь чему-то учат наших девочек? Его опять обманули? Глупости! Он прекрасно знает, что нет. Катушка ниток, и веселые искорки бегают сейчас именно по ней. Мальчик сделал несколько шагов, ощущая, что все вокруг: столы, швейные машинки, оверлоки, стены кабинета, увешанные симпатичными плакатиками, — все расплывается, оставляя его один на один с катушкой белых ниток. Мальчик протянул руку, взялся за стержень бобины, снял катушку, пристально глядя на нее, сердце его продолжало бешено колотиться, а руки, наверное, сами знали, что делать. Ярко-красный фломастер, маркер, багряный полыхающий закат и эти два знака, два иероглифа, их надо соединить. «Священный ветер»… Мальчик держал вертикально перед собой катушку, а потом, с силой нажимая фломастер, нанес на нее два ярко-красных знака:
«Священный ветер»…
И в это же мгновение небесно-голубые искорки стали пульсирующим сиянием, а притихший, словно испуганный кабинет рукоделия начал наполняться звуками — чужими, опасными и мощными. Стены, привыкшие лишь к милому щебетанию и писку швейных машинок, услышали голоса людей, умеющих смеяться, и рев авиационных двигателей, а катушка вспыхнула ослепительным светом. Мальчик уже больше не зажмуривался, он не отводя глаз смотрел на то, что держал в руках — живой пульсирующий СВЕТ, тело РАДОСТИ, проникшей в каждую клеточку его существования. Он словно чувствовал струи солнечного ветра, входящие в него веселыми вибрациями. Радость умыла его до чистоты сияния, не оставляя места ночным страхам, где Мир выстраивался в Лабиринт, а потом мальчик ощутил, что находится за гранью восторга. СВЕТ… Это был свет солнца, полыхающий внутри его, маленького мальчика, и свет солнца, живущего в небе. В какой-то момент ему показалось, что он не сможет вынести этого света, что он растворится в нем и что он очень бы этого хотел. Живой СВЕТ, лицевая сторона Мира, ВЕЧНОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ, дорога чести… Мальчик вдруг понял, что плачет и что этими слезами он мог бы проплакать вечность, отпущенную всему живому в этом мире солнечных мостов, а потом голос, позвавший его сюда, прозвучал где-то глубоко внутри, там, где живет солнце: «Это случится в небе…» Этот голос словно распахнул все заколоченные в мире двери, и мальчик увидел, как на самом деле громадно небо, и понял, что за этим Миром находится еще множество миров.
Что? Что случится в небе?!
И тогда словно прогремело:
— Костик…
Мальчик вздрогнул, и все кончилось, все внезапно прошло. Растворилось. Исчезло.
— Да что с тобой сегодня такое?
Все прошло. У него в руках лишь обычная катушка белых ниток с двумя ярко-красными иероглифами, и вокруг лишь притихший кабинет рукоделия. Почему все прошло? Что у него отнимают? Ведь только сейчас было. Совсем рядом. Мальчик обернулся — перед ним стоял учитель японского языка.
— Что с тобой такое, малыш? — проговорил он мягко.
От неожиданности мальчик выронил катушку, она упала на пол и размоталась. Дмитрий Михайлович ничего не слышал и не видел никакого сияния, и это хорошо, только сейчас он смотрит в растерянные глаза мальчика, все еще полные слез, и, наверное, о чем-то догадывается.
— Ну что ты? — учитель с беспокойством посмотрел на мальчика, а потом вдруг глубоко вздохнул и улыбнулся (чудной улыбкой, но только у него нет серо-голубых глаз). — Ну, как ты, уже в порядке?
— Да. — Мальчик благодарно кивнул. — Да-да… — И неожиданно без всяких переходов:
— Дмитрий Михайлович, а что это значит — «Священный ветер»?..
Учитель пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на упавшую катушку — верхний слой с иероглифами размотался, и катушка снова стала белой, а на убегающей по полу нити остались лишь ярко-красные пятна.
— Именно это ты написал на ней?
Мальчик кивнул.
— Я видел. У тебя скоро день рождения?
— Да. — Мальчик еще раз кивнул. — Только я очень не люблю дни своего рождения…
— Я знаю, знаю, малыш. — Дмитрий Михайлович подошел ближе и мягко обнял мальчика за плечи. — И я знаю, что ты очень тоскуешь…
Какое-то время они стояли молча, а потом мальчик отстранился и уже окрепшим голосом повторил свой вопрос:
— Что это значит? «Священный ветер»?
Учитель смотрел на него — все слезы уже высохли, эти быстрые детские слезы. Учитель улыбнулся:
— Для тебя это действительно так важно?
— Мне кажется, что да…
— Ну, хорошо. — Учитель, как бы соглашаясь с ним, прислонился к краю стола. Он почти уселся на стол, и мальчик отметил, что в другой ситуации этого никогда бы не произошло. — Во времена императора Хирохито, — тихо проговорил учитель, — во времена Второй мировой войны, в японской армии существовали особые летчики. Летчики-смертники, живые бомбы. Они назывались камикадзе. Так вот, эти два иероглифа с желтой повязки — «Священный ветер»… Таким был знак камикадзе… Мне неоднократно предлагали убрать повязку, но это часть истории, часть взгляда японца на Мир, такая же равноправная, как спокойствие чайной церемонии или стихи замечательного поэта Басе… Мы еще поговорим об этом, если захочешь…
— Значит, «Священный ветер» — это камикадзе? — Мальчик поглядел на учителя широко раскрытыми глазами.
Учитель кивнул. Мальчик, чувствуя неизъяснимый страх, перевел взгляд на нить. На размотавшуюся нить. Если катушку смотать, то на ее поверхности снова появятся два иероглифа. А пока с этой нитью что-то не так. С ней надо быть крайне осторожным, потому что там притаился какой-то обман. Крайне осторожным. Она может вывести из Лабиринта, если ее смотать, но может и обмануть. С удовольствием обманет. Мальчик снова посмотрел на нить. «Ну что ты? — как бы ухмыльнулась нить в ответ. — Все в порядке. Ты уже почти обо всем догадался». Нить надо просто смотать.
Но за этой улыбкой таилось что-то очень опасное. И нечестное, как фига в кармане. Или как нож в перчатке. Скорее как нож.
— Значит, ты хочешь, чтобы я стал камикадзе, — прошептал мальчик, все еще не в силах оторвать взгляда от нити, — или не я?! Кто-то другой?
Нить продолжала лежать на полу. Только что ВСЕ было совсем другим, таким чудесным (свет, живая радость), и вот снова Мир превращался в Лабиринт, и вот снова… Нить продолжала лежать на полу, и мальчик был уверен, что зловещая ухмылка вовсе не исчезла.
* * *Вот так о его проблемах стали догадываться окружающие. Дмитрий Михайлович, конечно, никому ничего не рассказал, но тут не о чем особо рассказывать — мальчик, разговаривающий сам с собой (Кинг-Конг уже вылез!), мальчик, молча отправляющийся куда-то посередине урока по каким-то очень важным делам, требующим его немедленно.
