Михаил Нестеров - Выстрел из прошлого
– Сострадание. Боль. И еще жалость – она меня полоснула ножом, – с трудом, словно впервые употреблял эти слова, ответил Андрей. И продолжил так же неумело: – Я ощутил ненависть к тем, кто засунул ее в психушку. Несправедливо. Пусть она была умалишенной, пусть, но с ней поступили как с бешеной… Я будто сам задыхался в смирительной рубашке. Все было так реально… Мне показалось, мать смотрит на меня, стоя позади зеркала. И я смотрел на нее, но не видел, только чувствовал. Чувствовал дыхание матери. Что-то холодное заполнило мою душу.
– Почему холодное? Мысли о матери должны быть теплыми. – Виктор по-отечески потрепал Андрея по плечу и ответил на звонок по сотовому: – Слушаю, Вадим. Улица Покрышкина? – Он глянул на Андрея. – Это буквально за углом. Я хорошо знаю этот район. А что с адресом Виктора Инсарова?
– Готовь диктофон, я продиктую адреса.
– Не нужно, Вадим, – после непродолжительной паузы отказался Инсаров. – До встречи.
Дом матери Инсаров мог найти с закрытыми глазами. Они поднялись на третий этаж. Глядя на массивную «в два света» дверь, Виктор приготовил мобильник и пояснил:
– Возможно, она принимает только по записи. Или не принимает без предварительного звонка. Тогда придется набрать ее номер.
На звонок откликнулась женщина лет сорока. Она открыла дверь и приятным голосом спросила:
– Вам кого?
– Мы к профессору Инсаровой, – ответил Виктор. – Передайте ей, что речь пойдет о сыне Ирины Львовны. Кстати, сам Виктор дома?
– Подождите минуту, – ответила женщина, с подозрением посмотрев на незнакомцев.
Она вернулась раньше и жестом пригласила гостей войти.
– Обувь можете не снимать, – сказала она. – Идите за мной.
– Приличная квартира, – чуть слышно сказал Андрей.
– Профессорская, – прошептал в ответ Виктор.
В одной из пяти комнат сидела за круглым столом, накрытым скатертью, семидесятилетняя женщина. Седые волосы убраны назад, очки в массивной роговой оправе сидят на кончике носа, а она смотрит поверх них. Точнее, она делала вид, что смотрела. Первое, что услышали гости, это не приветствие, а проклятие в адрес плохого зрения.
– К черту очки! – она сняла их и бросила на стол. – Вы знаете, что в клиниках по коррекции зрения сплошь шарлатаны? – И продолжила без паузы: – Представьтесь, пожалуйста, кто вы. И присаживайтесь за стол, не стесняйтесь. Рита принесет чай, печенье.
– Я работаю в сыскном агентстве, – сказал Виктор, принимая приглашение и облизывая пересохшие губы. – Веду дело об исчезновении женщины по имени Ольга Чиркова.
– Значит, ее настоящая фамилия Чиркова, – в задумчивости протянула Ирина Львовна. – А паспорт был выписан на имя Ольги Шифриной. И мой Виктор тоже стал Шифриным. Почему они выбрали еврейские фамилии? Все просто. Евреи не подвергались тщательным проверкам со стороны шведских спецслужб, их принимали охотно, впрочем, охотно и провожали – в Америку или Англию. В Швеции много иудеев, мусульман, католиков, православных, но большинство шведов – лютеране. Чувствую, вы мало что поняли. Вы ищете людей, но не найдете даже их теней. Мой сын и та женщина, которой он устроил побег из психбольницы, бежали в Швецию в 1984 году. Кто ваш клиент… вы так и не представились?
– Валентин, – ответил Виктор. – Мой клиент сейчас рядом со мной. Сын Ольги Чирковой.
– Сын Ольги Чирковой, – повторила женщина, покивав, – в это я охотно верю. Только не трудитесь внушить мне, что он является моим внуком. Я много слышала об аферистах всех мастей. Эта квартира, – Инсарова постучала ногой в тапочке, – уже завещана. Кому – об этом знаю только я и мой нотариус.
– Мы не аферисты, – ответил Андрей, – и я не ваш внук. Мне двадцать шесть лет.
– Слава богу, – делано вздохнула хозяйка. И поторопила себя: – К делу. Почему я иду вам навстречу, вы узнаете чуть позже. Виктор позвонил мне из телефона-автомата и назначил встречу в кафе на Сретенском бульваре. Потом была еще одна встреча, когда он передал мне фото на загранпаспорта. И это была последняя наша встреча, его я больше никогда не видела. Но мне больше запомнилась встреча в кафе. Помню, на мне было пальто с воротником из норки, норковый берет… Он начал не с места в карьер, попросив помощи, но стиль его показался мне вызывающим. За ним он прятал истинное настроение и чувства. Для меня это было очевидно, и я не могла ему не поверить. Как не могла отказать в помощи? А теперь обещанные откровения, причины. Я была плохой матерью, он был плохим сыном, что к этому можно добавить? Наверное, то, что вытекало из этого: мы стоили друг друга. Вряд ли я из уважения к его чувствам решила ему помочь, а вот из уважения к его замаскированной правде – да, не скрою. Этот момент показался мне очень симпатичным. Вы меня не поймете, и не пытайтесь понять, для этого нужно быть моим сыном – я говорю о взаимоотношениях. Нас обоих съела работа.
– Вы сказали, что не видели Виктора…
– Прошло двадцать три года, – пришла на помощь Ирина Львовна. – Его нет в живых. Я это знаю наверняка. Он бы сто раз побеспокоил меня, о чем-то попросил, принес дурацкие розы.
«Поздравляю тебя с днем рождения, ма. К списку твоих пожеланий хочу добавить одно: не переживай за меня».
– Знаете, как он себя называл в школе? «Упавшим с генеалогического древа».
– Почему?
– Рощин-Инсаров, российский актер, появившийся на свет в 1861 году, наш дальний родственник. – Женщина взяла паузу. – Моего сына нет в живых – я получила хотя бы открытку с кроваво-красными цветами. Его просьба – все, что осталось от него. Если бы не она, не содержание нашей беседы, не ее стиль, не правдивость, я бы и пальцем не пошевелила.
– А если вы ошибаетесь? – спросил Виктор.
– Он тем более не появится. Он постесняется своих пятидесяти лет и вряд ли захочет увидеть свою семидесятилетнюю мать. В двадцать семь он уже называл меня старухой. Как бы он назвал меня сейчас? Что бы он подумал обо мне? Может быть, вы попробуете?
– Не знаю, с чего начать…
– Помнится, он сравнивал меня с Маргарет Тэтчер и называл меня железной старухой.
– Я попробую. Только без обиды. – Виктор помолчал. – Морщинистая, подслеповатая, с ржавым, но все же прочным скелетом. Вот уже никогда не думал, что буду по ней так скучать.
– Спасибо вам, – тихо сказала Ирина Львовна и отвернулась к окну. Она давала понять, что аудиенция в ее «премьерском» кабинете окончена.
– Что скажешь? – спросил Андрей, когда они спустились с третьего этажа и вышли на улицу.
– Скажу, – ответил Виктор, прикуривая на ветру, – что старуха в этом платье напомнила мне лошадь, завернутую в плед.
– Урод, – тихо вспылил Андрей. – Можешь считать это комплиментом.
Так они перешли на «ты».
Андрей быстро поостыл, подумав: Счастливчику плевать на переживания людей. Шпик, сыщик, соглядатай, что к этому можно прибавить?
Виктор вернул его к визиту.
– Не заметил ничего необычного?
– Почему же? Едва ты назвал имя моей матери, как Ирина Львовна моментально вспомнила ее. Она не окунулась с головой в память. Она, показалось мне, все эти годы жила прошлым. Несоответствие. Она и Виктор только говорили о прохладных отношениях, на самом деле между ними лежал теплый мостик. – Это сравнение родилось ниоткуда. Мгновением позже Андрей понял, что это не так. На мосту у входа в университет сам Счастливчик сказал ему: «Мысли о матери должны быть теплыми».
– Куда мы сейчас? – спросил Андрей, занимая место в машине.
– Заедем ко мне домой, – отозвался Инсаров. – Что-то я взмок. Мне нужен душ, нужна свежая рубашка.
– Сомневаюсь, что в твоей квартире найдется что-то свежее.
– А вот тут ты в точку попал. – Виктор чертыхнулся, бросив взгляд на циферблат. – Совсем забыл: у меня сегодня запланирована видеоконференция. Не хочешь принять участие?..
9
«Мама…» – прошептал Андрей, едва перешагнул порог квартиры, которую Инсаров называл «Хибарой самого быстрого стрелка». В прихожей громоздился двустворчатый шкаф, вывезенный, судя по всему, из заводской раздевалки. В единственной комнате слева от двери нашел себе место старый шифоньер с антресолями, рядом – кровать-полуторка, застеленная клетчатым пледом с рисунком кошки посередине. Хотя… кошка на поверку оказалась настоящей. Она словно сошла с полотна, потянулась, выгибая спину, разогнулась, подбирая лапки, и прошлепала к хозяину. Потершись о его ногу, потрусила впереди него на кухню.
– За мной не ходи, – предупредил Счастливчик. – И вопросов не задавай. Здесь нет женщины, которая бы вымыла полы, помыла посуду, полила цветы. Здесь ты найдешь мужчину, способного прокормить свою кошку. Если ты спросишь, есть ли что-то чистое в моей берлоге, я отвечу так: это моя совесть и пара рубашек.
– Тебе нравится жить в грязи? – спросил Андрей, заглядывая на кухню, где хозяин выкладывал в миску кошачий корм.
– Мне не нужен дом для демонстраций. Мне нужен дом, в котором я чувствовал бы себя комфортно. То же самое касается и работы. А работы у меня навалом. – Он махнул рукой. – Бесполезно объяснять. Кофе?
