Андрей Таманцев - Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия)
II
По дороге Люська болтала, рассказывала об университетских делах. Но когда машина въехала во двор усадьбы, восхищенно притихла.
Полгектара соснового леса на высоком берегу Истринского водохранилища были обнесены красивым забором из темно-красного кирпича. В глубине участка стоял двухэтажный, из такого же кирпича, дом с плоской крышей, удивительно соразмерный просторному участку и мачтовым соснам. Все было захламлено строительным мусором, но нетрудно было представить, как стильно будет выглядеть дом, когда наведут порядок.
Среди сосен затесалась одинокая молодая береза с яркой необлетевшей листвой. Она стояла перед домом, свечкой отражалась в просторных стеклах второго этажа.
— Папа, я тащусь! — восторженно протянула Люська. — Класс!
При появлении Мамаева турки переполошились, забегал бригадир, заорал: «Бананасана!» Человек пять строителей, убиравших мусор, поспешно побросали лопаты и скрылись в дальнем углу, где стояли бытовки. Там же был морской контейнер, доставленный из Измира. В нем хранилась изготовленная по специальному заказу мебель для дома.
Наведя порядок, бригадир поспешил навстречу Мамаеву, закланялся, на ломаном русском объяснил, что менеджер уже выехал и будет с минуту на минуту.
Мамаев правильно понял причину переполоха.
— Таджики? — строго спросил он, указывая в сторону бытовок.
— Мало-мало таджики, господин, — признался бригадир. — Совсем мало. Один человек, два человек. Немножко помогают, кушать всем надо.
— Сукины дети. Взяли в бригаду таджиков, а счет мне выставят, как за настоящих турок, — объяснил Мамаев Люське. — Ну, я им выдам!
— Папа, не будь националистом, — укорила она. — Тебе не все равно, кто убирает мусор?
— Я не националист, — ответил он. — Но я не люблю, когда меня обувают.
На микроавтобусе с эмблемой фирмы «Измир» подкатил менеджер, молодой фатоватый турок с тоненькими усиками. При виде Люськи расплылся, залоснился, рассыпался в цветастых восточных комплиментах по поводу вкуса уважаемого господина заказчика. Из его слов вытекало, что он имеет в виду вкус, с которым Мамаев выбрал проект дома, но весь его вид говорил о том, что он имеет в виду не проект, а Люську. Мамаеву этот рахат-лукум быстро осточертел, он приказал менеджеру ждать на крыльце и прошел в дом.
На первом этаже еще шли отделочные работы, второй этаж был полностью готов. Зал получился таким, каким и представлял его себе Мамаев. Обшитый светлым деревом, с альковом, с камином, с просторным, во всю северную стену, окном, из которого открывался вид на водохранилище и пылающий от осеннего багрянца лес. Отопление уже работало, дерево подсыхало, зал был наполнен тонким запахом чего-то нездешнего — то ли ливанским кедром, то ли алеппской сосной.
— Это дом не для семьи, — заметила Люська. — Это дом для одного человека. Если тебе будет в нем тоскливо, возьми меня к себе домработницей.
— Если будешь хорошо учиться, — отшутился Мамаев.
— Нет ли у господина заказчика особых пожеланий? — осведомился менеджер.
Мамаев хотел высказать особые пожелания насчет таджиков, но Люська тронула его за рукав и просительно сказала:
— Папа!
— Ладно, молчу. Все нормально, заканчивайте.
* * *Пока ждали менеджера и осматривали дом, водитель «шестерки» обследовал окрестности и нашел хорошее место для пикника — на полянке, устланной ковром из ярких березовых и осиновых листьев. Он принес из багажника пакеты, натащил сушняка, разжег костерчик и откупорил бутылки. Но от предложения разделить трапезу решительно отказался:
— Каждый должен знать свое место. Путаница ролевых установок нарушает социальную гармонию.
— Для чего же я купила столько еды? — огорчилась Люська.
— Еды и должно быть много. Как и удачи, — философски заметил водитель. — Приятного времяпрепровождения, — пожелал он и подмигнул Мамаеву: — Не сука, не сука.
— Давай выпьем за эту осень, — сказала Люська и чокнулась с Мамаевым бутылкой «Ок мусаласа». — У меня такое чувство, что такой осени у нас с тобой больше не будет никогда. За тебя, папа. Мне тебя почему-то жалко. Пусть тебе повезет.
* * *В Москву возвращались на закате. Закат был бешеный, вполнеба, тревожный. Люська притихла, сидела, положив голову на плечо Мамаева. От ее волос пахло дымом. Когда впереди показалась кольцевая, водитель спросил:
— Куда?
— Сначала в Кунцево, — ответила Люська. — Потом...
— Потом никуда, — прервал Мамаев. — В Кунцево, командир.
— Папа, ты дуся! Рассчитываясь, Мамаев дал водителю сто долларов. Поинтересовался:
— Нормально?
— Вы довольны поездкой?
— Очень, — сказала Люська.
— Я тоже, — кивнул водитель. — Значит, гармония соблюдена. Для чего нужно время? Чтобы превращать его в деньги. Для чего нужны деньги? Чтобы экономить время и превращать необходимость в удовольствие. Если вам понадобится машина, всегда к вашим услугам.
Он вручил Люське визитную карточку и укатил. На карточке стояло:
«Изя Глан, член Союза писателей СССР».
— О Господи! — сказала Люська. — Папа! Тебе не кажется, что мы живем в перевернутом верх ногами мире?
* * *Только под утро, когда Люська заснула, а Мамаев вышел на кухню выкурить сигарету, он вспомнил, наконец, фразу, которая весь сегодняшний день вертелась в него в голове:
«Уличного музыканта одаряет золотыми червонцами осень».
И тотчас же вслед за этим вспомнил, что не перевел, как обещал Пастухову, двадцать тысяч долларов на счет реабилитационного центра доктора Перегудова. Сначала он разозлился на себя, потому что не терпел ни малейшей неточности в делах и не прощал ее ни своим сотрудникам, ни себе. Но потом отмахнулся: плевать. Что бы Пастухов ни узнал о Калмыкове, это ничего не изменит.
Минувший спокойный осенний день словно бы наполнил спокойствием и его самого. Все сомнения отступили. Архив Военной коллегии Верховного суда — документы строгого учета. Они не могли пропасть. Значит, найдутся. Через день — два за поиски Калмыкова возьмется вся милиция. У ментов возможностей куда больше, чем у этих наемников. А он уж позаботится о том, чтобы аппарат ментуры заработал на полную мощность.
III
Тюрин позвонил через два дня после этой поездки, вечером, сказал, что сейчас подъедет. По хмурому виду начальника службы безопасности Мамаев понял, что новости, которые он принес, плохие.
Он ошибся. Новости были не плохие. Они были очень плохие.
Как всегда, Тюрин был в костюме от Армани, в модном галстуке, но вид у него был, как у районного опера, который несколько дней следил за преступником, а потом выяснил, что все это время шел по ложному следу, тянул пустышку.
— Шестнадцатого декабря восемьдесят четвертого года никакого трибунала в Кандагаре не было, — доложил он.
— Как это не было? — удивился Мамаев.
— Так и не было. Его, если вдуматься, и быть не могло. Считай сам. Четырнадцатого декабря диверсия, а уже шестнадцатого трибунал? Все следствие провели за два дня?
— Ничего не понимаю, — сказал Мамаев. — А протоколы этого сморчка? Он их что, выдумал? Чтобы кинуть меня на бабки? Тетрадка-то старая!
— Может, и не выдумал. Даже скорее всего не выдумал. Тут что-то другое, Петрович.
— Что другое? — разъярился Мамаев. — Что может быть другое? Искали плохо — вот и все объяснение!
— Хорошо искали, — возразил Тюрин.
— Значит, потеряли архивы!
— Ничего не потеряли. Все архивы Военной коллегии за декабрь восемьдесят четвертого года на месте. А этого трибунала не было. Я тебе больше скажу. Я проверил по картотеке свидетелей, которые выступали на суде. Не служили такие в Советской Армии. Не было такого командира полка. И начальника аэродромной охраны такого не было. Так вот...
— Погоди, не части! — раздраженно прервал Мамаев. — Ты куда-то спешишь?
— Никуда я не спешу.
— Я тоже. Давай разберемся. Спокойно давай разберемся! Диверсия на аэродроме была?
— Диверсия была.
— Самолеты взорвали?
— Самолеты взорвали.
— А трибунала не было?
— Трибунала не было.
— Тюрин, ты что несешь? Самолеты сами взорвались?
— Не сами. Диверсию провели моджахеды. Калмыков ни при чем. Пятнадцатого декабря он пропал без вести. Так записано в его личном деле. Я, кстати, не первый, кто его личным делом интересовался. До меня его брал Пастухов. В журнале учета стоит его фамилия. А про диверсию мне рассказал полковник из архива. Даже показал запись в историческом формуляре авиаполка. Это вроде хроники, которую ведут в каждой части. Я сделал выписку. Вот что там написано...
Тюрин достал блокнот и прочитал:
— «Четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года в двадцать три пятнадцать по московскому времени в результате диверсии, проведенной агентурой Ахмед Хана, были взорваны один фронтовой бомбардировщик СУ-24, два фронтовых истребителя МиГ-29 и два военно-транспортных самолета ИЛ-76МД. Один рядовой из аэродромной охраны погиб, четверо получили ранения».
