Фредерик Дар - Провал операции "Z"
Перегибаюсь через перила, и в свете луны моим глазам предстает белесая масса, распластавшаяся на самом дне ущелья.
Прислушиваясь к голосу только своего мужества, я также перелезаю через балюстраду и ищу какой-нибудь уступ, дабы не свалиться вслед за Экземой. Добрых пять минут я спускаюсь к ней по острым скалам. Она еще дышит, но не нужно получать высшего медицинского образования, чтобы понять: ей осталось жить считанные минуты!
Склонившись над ней, ловлю ее взгляд, полный ненависти к моей персоне.
– Экзема, вы меня слышите? Похоже, она силится что-то произнести. Я прижимаю ухо к ее губам.
– Что вы сказали?
– Грязный легавый!
Только по-настоящему красивая женщина, отдавая Богу душу, может позволить себе сильное ругательство.
Мне жаль ее. Она большой игрок, поставила на карту все – и проиграла.
– Почему вы хотели меня убить сегодня утром?
– Не вас – Антигону...
– А вечером, значит, Гомера?
– Да...
– Вы хотели отхватить себе весь пирог, так? А затем вы расправились бы с Окакисом?
– Да...
Вынимаю платок и отираю лицо. Он пахнет кровью и соленой водой.
– Ладно, пойду за помощью, – говорю я нерешительно.
– Нет!
Ее голос звучит все слабее, но тем не менее она находит в себе силы показать свою неодолимую волю. И, собравшись с духом, добавляет:
– Уже ни к чему!
Ее глаза закатываются.
– Экзема! – почти кричу я. – Это вы отрезали остров от всего мира?
Она не отвечает. Я беру ее за руку и сжимаю в своих ладонях. Ведь умирающий имеет право на поддержку, не так ли? Тяжело глотать такую пилюлю!
– Вы отрезали остров от всего мира? Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне кажется, она сказала «нет».
– А с ящиками, аквалангистами вы не имели дела?
– Нет..
Второе «нет» сформулировано очень четко.
– Послушайте, Экзема, необходимо, чтобы вы мне сказали...
Но какой смысл насиловать вопросами мертвую?
Экзема умерла! Какая никакая, а душа ее отлетает.
Я закрываю ей глаза, поскольку вижу в этом свой последний долг.
Похоже, Берю был прав. Как с самого начала не задалось, так и продолжается, а если учесть, что мы только сегодня приехали... Вот судьба человеческая, а? Какой накал! Все-таки я из тех писателей, кто умеет концентрировать ваше внимание!
Глава 16
Если есть человек, способный принимать быстрые решения, то это я. Понимаю, что без толку поднимать на ноги службу безопасности и лучше умолчать о несчастном случае (если можно так назвать произошедшее на моих глазах). Пусть все идет своим чередом. Кстати сказать, когда я поднимаюсь на террасу, до меня доходит, что в самый раз избавиться от прилипшего ко мне шарфа. Одним словом, я просто выбрасываю его в пропасть. Затем отряхиваю свой смокинг.
– Наверное, хорошо бы поправить и узел на галстуке, мой дорогой, – слышится в темноте голос агента А.С.116 (эта девочка, несмотря на номер, вероятнее входит в первую десятку, между нами говоря!).
Вы хотите сказать, она мой ангел-хранитель? Скорее тюбик с клеем! Глядишь, я и в сортир буду ходить под пристальным наблюдением.
– Вы все видели, Глория?
– Все. Очень увлекательный спектакль. Но и неожиданный, следует признать!
– Она была отчаянным игроком, но...
– Конечно, – соглашается моя коллега и заодно невеста. – Я так думаю, между вами и Экземой произошел последний разговор?
– Боитесь, я начну утаивать от вас важную информацию, мисс Фараон?
– С мужчинами нельзя быть ни в чем уверенной, – шутит она. – Они не умеют врать, а единственная ложь, которую они еще как-то умеют применять, так это замалчивание. Так что она вам сказала?
Последнюю фразу Глория произносит резким, почти лающим голосом. (Раньше я бы написал что-нибудь типа «собачьего гавканья».)
– Призналась, что хотела прикончить детей Окакиса. Я подозреваю, наш судовладелец внес в завещание определенные пункты, гарантирующие переход наследства в полной неприкосновенности своим детям. А это не устраивало нашу Экзему, которая надеялась на безбедную жизнь и после смерти своего старого супруга.
– Почему она выбрала именно это время торжественного приема гостей, чтобы провернуть свое гнусное дело?
Я целую Глорию в щеку, чтобы не возбуждать в ней излишних эмоций.
– Да потому что представился идеальный случай. Присутствие именитых особ гарантировало поверхностное расследование. Вы же не посмели бы настаивать, чтобы эквадорская полиция начала обыскивать королей и принцев. Представьте себе хотя бы мамашу королеву Брабанса или сырного короля, проходящих процедуру допроса с пристрастием! Поэтому, скорее всего, подумали бы о нападении анархистов. Может, это слишком сложное умозаключение для женской логики, а?
Она улыбается, как всегда чистосердечно.
– А вы, большой хитрец с недюжинным мужским умом, решили, что така женщина, как Экзема, будет своими руками бросать начиненные взрывчаткой мячи на корт или втыкать нож в сердце своему родственнику, хоть и по мужу? А ведь у нее были подручные!
Вынужден признать ее аргументы весьма весомыми.
– Ладно, нарисуем еще один вопросительный знак на полях нашего отчета, – заключаю я. – А там посмотрим. Во всяком случае, она подтвердила одно мое предположение, и я готов поверить в ее правдивость: Экзема не имеет абсолютно никакого отношения к своевольному исчезновению с острова кораблей и самолетов Окакиса, а также ничего не знает о спрятанных на дне ящиках. Пойдем потанцуем?
Мы возвращаемся в зал. На этот раз музыканты играют блюз, более томный, чем закат солнца на плакатах туристических компаний. Вполне возможно, он называется «Не двигайся, не то я быстро кончу». Под такую музыку не танцуют, а тихо трутся друг о друга.
Берюрье все еще в трансе со своей возлюбленной Ла Кавале. Классная парочка. Увидев меня, он приближается походкой стопоходящих. Собственно, это его стиль танца.
– Ты видел, какие па я тут накручивал? – спрашивает он радостно. – Моя кошечка меня научила!
– Браво! Снимаю шляпу, Толстяк.
– Да ты бы снял не только шляпу, если бы видел меня только что, Сан-А! Кроме того, я приготовил вам всем сюрприз, но сначала ты должен посвятить меня в последние новости. Кстати, когда будешь все это рассказывать нашему другу Пинюшу, придется тебе клясться головой своей матери, иначе он не поверит!
И, высказавшись, он быстро убегает, будто черт запрыгнул обратно в табакерку. Его слова, однако, оставляют у меня в душе некоторое беспокойство.
– Короче говоря, эта королевская тусовка больше смахивает на конгресс легавых! – громко шепчет моя Глория.
– Общего много!
Малышка Антигона пляшет с профессором В. Кюветтом, который трясется в танце, как тарелка с лазаньей. Он снует маленькими шажками, высоко задирая ноги, будто переходит лужу на базарной площади. Через плечо профессора Антигона передает мне мимикой сигнал, означающий SOS. Я отвечаю немым обещанием. Ах бедняжка, она даже не подозревает, какая страшная участь ее ожидала, ведь коварная мачеха непременно хотела стереть ее с лица земли!
«Да, малышка, – думаю я про себя, – мы обязательно спляшем с тобой. И если ты не против прогулки под луной, я готов пропеть тебе песни Вертера – при условии некоторой компенсации».
Блюз заканчивается, и я снимаю руки с Глории.
– Если позволите, дорогая невеста, пойду потанцую с сироткой!
– Я знаю, она вам страшно нравится, – шепчет замена мисс Виктис. – И очень похоже, что это обоюдно. Примите искренние поздравления, дорогой Тони. Она действительно настоящая наследница! С ее деньгами, когда она их получит, вы сможете купить всю префектуру полиции, чтобы переделать ее в автостоянку.
Глория отклеивается от меня, но, понятное дело, это временно и она будет продолжать слежку за мной. Ух, милая Глория – настоящий партизан!
Я, однако, интеллигентной походкой, которая так нравится дамам, направляюсь прямо к Антигоне. Старый В. Кюветт задыхается, как списанный паровоз на подъеме (черт, куда подевались все мои метафоры?).
– Отдохните, господин профессор, – говорю я вкрадчиво, – иначе ваша коробочка с эмфиземой рискует вылиться в резервуар с астмой.
И я похищаю у него партнершу одним ловким движением. Профессор смотрит нам вслед, отдуваясь.
– Ну наконец! – вздыхает Антигона. Ах, как приятно слышать такой нежный вздох! Оркестр меняет пластинку – начинает наигрывать самбу. Такой танец мог бы произвести фурор в маленьком кафе на Монмартре – люди бы с ума сошли! Называется просто: «Танцуй самбу!» Начинается с ля-ля, ля-ля и кончается примерно тем же, что в принципе разрешено цензурой.
– Послушайте, моя милая Антигона, – стараюсь я пропеть в ритме танца, – расскажите мне о своей мачехе...
Она делает такую паузу, будто фильм оборвался. Удивление читается на ее лице так же четко, как название фильма на фронтоне «Колизея».
– Странный вопрос! – выдавливает из себя дорогое во всех отношениях дитя.
