Пётр Разуваев - Путь самурая
– Нет-нет, это я так. Простите, Чарльз, вы можете не продолжать, я уже всё понял. Если для того, чтобы отделаться от арабов, американцев, вас, моего отца и других доброжелателей, мне нужно съездить в Париж и взглянуть в глаза этому папарацци, – я согласен и готов выехать немедленно. Когда отправляется Eurostar?
– В Париже вы должны оказаться завтра, но есть ещё одно обстоятельство… Я уже говорил вам, что эта миссия рассчитана не на одного человека. Непременным условием будет участие… Эндрю, поймите меня правильно: я обещал сделать это и не могу нарушить данного слова.
– Вы хотите подсунуть мне пожилую лесбиянку с собачкой? – усмехнулся я. – Смелее, Чарльз. Жизнь сводила меня с такими персонажами, что бедняга Гойя просто умер бы от зависти.
– Это ливиец, – наконец решился произнести Чарльз. Я едва не поперхнулся глотком виски. Чего-чего, но такого я не ожидал.
– Это что, шутка?
– Нет, вы неправильно меня поняли, – поспешно начал оправдываться Чарльз. – Сейчас я вам всё объясню. Вы, наверное, слышали, что Каддафи наконец согласился выдать двух офицеров своей разведки, которые подготовили и осуществили взрыв американского самолёта в 1988 году? Но среди условий, которые выдвинул Каддафи, значилось непременное участие представителя Ливии в официальном расследовании обстоятельств смерти Дианы Спенсер и Доди аль-Файеда. Я был вынужден дать согласие. Представитель Каддафи приезжал в Лондон, с ним работал Джерри Сен, которого вы знаете. Судя по его рапортам, они легко нашли общий язык…
– Зачем вам это нужно, сэр? – спросил я напрямик. Слишком уж много ненужных слов произнёс мой собеседник, чтобы я не заподозрил какого-то подвоха.
– Понимаете, Эндрю, – ответил англичанин, задумчиво потирая двумя руками бокал, – сейчас Каддафи повернулся к Западу лицом. Если вспомнить историю наших отношений с Ливией, то это очень большой, огромный прогресс. Чёрт с ними, с этими террористами, пусть он оставит их себе. Но портить хрупкие отношения с Ливией… Этого мы себе позволить не можем.
Мысленно я снимал перед ним каску. Государственник до мозга костей, Чарльз, даже будучи выдворен со службы, по-прежнему продолжал думать о благе Соединённого Королевства.
– Замечательно, Чарльз, – кивнул я, пытаясь разглядеть в зале официанта. – Одним арабом больше, одним меньше… В конце концов, у Каддафи тоже хватает проблем с исламистами. Лучше скажите, что вы думаете насчёт двойного виски?
– Эндрю?
– Да, сэр?
– Эндрю, ливиец здесь, – с нажимом сказал Чарльз. Взглянув на часы, он уточнил: – Уже пятнадцать минут он ожидает на улице, в машине.
– Э-э… Да, – сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Мне кажется, сэр, имеет смысл пригласить его присоединиться к нам?
Чарльз удовлетворённо кивнул. Обернувшись лицом к залу, он нашёл взглядом одного из посетителей ресторана, ранее не вызывавшего у меня никаких подозрений. Прежде всего потому, что этот человек был китайцем. Он сидел через два столика от нас, и последние сорок минут я с удовольствием наблюдал, как этот упитанный господин, придав своему лицу чрезвычайно возвышенное выражение, разделывает «лакированную утку по-пекински». Весьма трудоёмкое занятие, в своё время я так и не сумел освоить эту премудрость. Мгновенно отозвавшись на едва заметный жест Чарльза, китаец отложил в сторону плоский нож, и в его руке появилась портативная рация. Кроме любителя утки на жест Чарльза отозвался ещё один человек. Улыбчивый официант, невесть откуда взявшийся у нашего столика, почтительно замер в ожидании.
– Два двойных… Нет, два тройных виски со льдом. Содовой не нужно, – распорядился я. И уточнил, вовремя вспомнив о грядущем ливийском нашествии: – Будьте добры, ещё стакан апельсинового сока.
– Принесите три тройных виски, – откорректировал мой заказ Чарльз. – Вы, мой друг, напрасно думаете, что все мусульмане игнорируют спиртное.
Я собрался было возразить, потому что в моей малоинтересной жизни встречались разные мусульмане, и некоторые из них легко могли бы перерезать глотку за подобное гостеприимство. Но эта народная мудрость так и осталась непроизнесённой, слова куда-то задевались, а черты моего лица стали внезапно напоминать причудливую смесь масок кобэсими и оотобидэ из театра Но. Правда, в отличие от традиционных значений этих масок, известных каждому японцу, моё лицо таким образом выражало «крайнее удивление, замешанное на мистическом ужасе». Вместе с Джерри Сеном в зал ресторана входил высокий, стройный, смуглолицый и черноусый мужчина лет тридцати, имя которого вот уже десять лет было моим стыдом и позором. Каждый раз, когда я доставал из своего портмоне кредитную карточку, это имя огненными буквами зажигалось в моей памяти. Абдаллах Шериф ад-Дин.
– Весёлые Боги… – пробормотал я растерянно, – я же был уверен, что тебя нет в живых…
– Андре-сан, – весело вскричал ливиец, даже не успев толком приблизиться к нашему столику, – чертовски рад тебя видеть! Мне говорили, что ты давно умер.
* * *С Абдаллахом Шериф ад-Дином мы познакомились на его родине, в Ливии, ровно десять лет назад. Он в те времена был молодым офицером, удачно продвигавшимся вверх по служебной лестнице. В немалой степени этому продвижению способствовало происхождение Абдаллаха, который был уроженцем клана аль-Хараба, наиболее близкого клану аль-Каддафи, породившему Отца Ливийской Джамахирии. Ко времени нашего знакомства, то есть в конце 1988 года, Абдаллах занимал пост начальника Национального Бюро по внешним связям и безопасности в Бенгази, а я уже несколько месяцев служил инструктором в тренировочном лагере Беида. В мои обязанности входило преподавание рукопашного боя и основ выживания разношёрстным курсантам, среди которых были и ливийцы, и палестинцы, иорданцы, ирландцы, малайцы, латиноамериканцы – словом, полный интернационал. С Абдаллахом мы также встретились на татами, во время посещения лагеря представителями Ливии. Бой он тогда проиграл, но я позволил ему сделать это красиво, не уронив своего авторитета, за что ливиец был мне чрезвычайно признателен. Мы познакомились, а вскоре за тем и подружились.
У нас сразу нашлось много общего. Абдаллах бывал в Токио, где некоторое время обучался в именитом додзё , жил в Париже, получил образование в Сорбонне. Он любил Францию, Париж, виски, скоростные автомобили, красивых женщин, любил стрелять из пулемёта по воздушным шарикам и терпеть не мог свою работу. Несмотря на то что Абдаллах, как и положено мусульманину, пять раз в день возносил молитвы Аллаху, и даже совершил хадж, побывав в качестве паломника в Мекке, хаджи из него был никудышный. Малоубедительная аргументация «Зелёной книги» Каддафи его абсолютно не трогала, и там, где у всех нормальных мусульман должно было проявляться религиозное рвение, Абдаллах проявлял бескрайнее равнодушие.
Иногда инструкторов вывозили из лагеря на «каникулы», обычно проходившие в Бенгази, и в один из таких приездов я узнал от Абдаллаха интересную новость. Испытывая очередной приступ недовольства судьбой, ливиец между делом сообщил мне, что в отдалённом районе Ливийской пустыни голландские геологи нашли признаки крупного нефтяного месторождения. Пикантность ситуации заключалась в том, что этот район не принадлежал ни к одной зарегистрированной концессии. Впоследствии я часто вспоминал этот разговор, пытаясь понять: в тот день Абдаллах проговорился случайно или же он понимал, что делает, и рассчитывал получить вполне определённые дивиденды со своей болтливости? В том, что подобное возможно, он мог быть уверен, ибо к этому времени Абдаллах уже прекрасно знал, чей именно я сын.
Как следует обдумав все детали, я пришёл к простому выводу: Абдаллах стремительно делал карьеру, был весьма близок к Каддафи и лет через десять вполне мог занять пост шефа Национального Бюро. Иметь такого знакомого, да к тому же лично мне обязанного, я почитал за честь и большую удачу. В тот же день я позвонил отцу в Бордо и предложил ему заехать на денёк в Ливию. Буквально завтра. На следующий день отец уже был в Бенгази. Судя по скорости его передвижения и по той лёгкости, с которой он въехал в страну, нетрудно было догадаться, что в Ливии он не впервые. Мы встретились, и я передал ему информацию, касавшуюся района предполагаемого месторождения. Взамен я поставил лишь одно условие: при заключении контракта должны быть учтены интересы Абдаллаха Шериф ад-Дина. Отец согласился.
Закончилась эта история печально. Геолог – голландец, бывший осведомителем Абдаллаха, «случайно» погиб, выпав из окна первого этажа и сломав себе шею. Самого Абдаллаха вызвали в Триполи, что само по себе ещё ни о чём не говорило, но чуть позже я узнал, что моим приятелем заинтересовался лично Каддафи. А это уже говорило о многом. С того дня Абдаллах Шериф ад-Дин бесследно исчез. Отец, вернувшись из Сирта с документами, согласно которым большая часть Ливийской пустыни отходила в концессию дочерней фирме корпорации Дюпре, комментировать эту ситуацию отказался. Именно тогда мы с отцом впервые серьёзно поговорили, после чего наши отношения стали такими, каковы они сегодня. Ещё во время моего пребывания в Ливии я узнал о том, что на территории французской концессии обнаружено крупнейшее за последние пятьдесят лет месторождение. О том, что на моё имя в нескольких европейских банках открыты счета, на которые поступают деньги, составляющие проценты от этой сделки, я узнал лишь спустя несколько лет. К тому времени мы с отцом научились поддерживать видимость добрых взаимоотношений, и я не стал возвращать ему эти деньги, не желая нарушать едва возникшее хрупкое равновесие. А ещё через пару лет, уступив человеческой природе, я начал пользоваться этими деньгами. Но каждый раз, когда в моей памяти всплывало весёлое, смеющееся лицо Абдаллаха, меня огнём прожигал мучительный, тяжкий стыд за себя, за отца; за то, что этот мир таков, каков он есть, и за то, что в этом мире живём все мы, называющие себя людьми. В литературе уже описан подобный человеческий тип: стеснительный воришка, которому воровать невыразимо стыдно, но и не воровать он, увы, не может. Простая замена слов: «воровать» на «жить», а сколько сразу возникает новых сторон и нюансов…
