Энди Макнаб - Браво_Два_Ноль
Пронизывающий ветер вгрызался в каждый квадратный дюйм неприкрытого тела. Я крепко обхватил себя руками, чтобы хоть както удержать тепло. Я шел, опустив голову, уронив плечи. Если мне требовалось посмотреть в сторону, я поворачивался всем телом, так как хотел защитить шею от малейшего дуновения ветра.
Вдруг с севера послышался звук приближающихся самолетов. Изза сплошной облачности ни черта не было видно, но я должен был принять решение. Использовать ли мне ТМ, рискуя выяснить, что самолеты эти иракские?
– Да, твою мать, – подтвердил Марк, словно прочитав мои мысли. – Включай.
Положив руку на плечо Винсу, я сказал:
– Сейчас мы остановимся и попробуем включить ТМ.
Кивнув, он ответил:
– Да. Хорошо. Да.
Я попробовал расстегнуть карман. Выяснилось, что легче было это сказать, чем сделать. Замерзшие руки онемели, и я не мог пошевелить пальцами. Марк пришел на помощь, но и его непослушным пальцам не удавалось расстегнуть карман. Наконец я какимто образом сумел вытащить ТМ. Последняя пара самолетов как раз пролетала над нами.
– Вызываю всех, кто меня слышит. Говорит «Браводваноль», говорит «Браводваноль». Мы находимся на земле, и мы в заднице. Прием.
Ничего. Я повторил обращение еще раз. И еще.
– Вызываю всех, кто меня слышит. Говорит «Браводваноль», говорит «Браводваноль». Мы находимся на земле, и мы в заднице. Даю наши координаты. Прием.
И тут я услышал самые прекрасные звуки на свете: голос, говорящий поанглийски с американским акцентом. Только теперь до меня дошло, что эти самолеты летят из Турции бомбить Багдад.
– Повторите, «Браводваноль», «Браводваноль». Сигнал очень слабый. Повторите еще раз.
Сигнал был слабым, потому что самолет стремительно удалялся, покидая зону приема.
– Вернитесь на север, – сказал я. – Вернитесь на север. Прием.
Ответа не последовало.
– Вызываю всех, кто меня слышит. Говорит «Браводваноль». Прием.
Ничего.
Они улетели. И они не вернутся. Ублюдки!
Пять минут спустя горизонт озарился яркими вспышками и следами трассирующих снарядов. Судя по всему, самолеты утюжили чтото неподалеку от Багдада. Полетное время имеет для них очень важное значение, оно рассчитано с точностью до долей секунды. Тот летчик, который меня услышал, не мог вернуться назад ради нас, даже если бы захотел. По крайней мере он повторил наш позывной. Будем надеяться, наше сообщение пойдет по цепочке и на ПОБ узнают, что мы все еще живы, но попали в задницу, – по крайней мере тот из нас, у кого был ТМ.
Все это продолжалось секунд двадцатьтридцать. Я съежился, повернувшись спиной к ветру, и убрал ТМ в карман. Затем посмотрел на Быстроногого; тот пожал плечами. Он был прав – и что с того? Контакт мы установили.
– Быть может, они полетят обратно тем же маршрутом, и все пройдет хорошо, – сказал я Бобу.
– Будем надеяться.
Я повернулся лицом к ветру, чтобы сказать Крису и остальным, что нам надо поторопиться.
– Твою мать, – прошептал я, – куда подевались остальные?
Я предупредил Винса, что мы попытаемся связаться с самолетами с помощью ТМ. Правильный отклик на такое предупреждение должен был бы состоять в том, чтобы Винс передал его вперед по цепочке; однако, судя по всему, в онемевшем сознании Винса ничего не отложилось. Вероятно, он просто продолжал идти вперед, ничего не сказав Крису и Стэну.
Обязанность каждого, кто идет в цепочке, заключается в том, чтобы передавать сообщения вперед или назад, а если ты останавливаешься, убедиться в том, что тот, кто шел перед тобой, также остановился. Каждый должен знать, кто находится перед ним, а кто – за ним. И следить за тем, чтобы они всегда были рядом. Так что это мы с Винсом были виноваты в том, что головная часть нашей цепочки не остановилась. Мы оба не выполнили то, что должны были сделать: Винс не передал вперед приказ остановиться, я не проверил, что он остановился.
Теперь мы ничего не могли с этим поделать. Мы не могли вести визуальные поиски, потому что прибор ночного видения был только у Криса. Нельзя было и кричать, поскольку мы не знали, что находится вокруг нас. И мы не могли зажигать огонь – это требование было категоричным. Так что нам оставалось лишь двигаться по азимуту, надеясь, что рано или поздно остальные трое остановятся и станут нас ждать. Существовала большая вероятность того, что мы встретимся.
Я чувствовал себя ужасно. По сути дела, нам не удалось установить связь с самолетом. А теперь, что еще хуже, мы потеряли троих членов разведгруппы – из которых двое были больны. Я злился на себя, злился на судьбу. Черт побери, ну как я мог допустить такое?
Должно быть, Боб понял, о чем я думаю, потому что он сказал:
– Что сделано, то сделано. Идем дальше. Будем надеяться, что встретимся с ребятами.
Его слова мне очень помогли. Боб был прав. В конце концов они уже взрослые мальчики и смогут сами разобраться, что к чему.
Мы снова пошли на север по азимуту. Леденящий ветер пронизывал насквозь наши тоненькие камуфляжные костюмы, предназначенные для условий пустыни. Через два часа усердной ходьбы мы достигли магистрали и пересекли ее. Следующей нашей целью стала грунтовая дорога, проходящая дальше к северу.
По пути мы дважды встречали поселения, но оба раза беспрепятственно обходили их стороной. Вскоре после полуночи вдалеке мы услышали шум. Мы начали стандартный маневр обхода того места, откуда он доносился, и вскоре наткнулись на расставленные кругом бронемашины, за которыми высился лес антенн. На мгновение стало видно лицо часового, прикурившего сигарету. Наверное, он должен был охранять лагерь, однако он уютно устроился в кабине грузовика. Это был или какойто военный объект, или временная позиция. В любом случае нам следовало обойти ее стороной.
Крис с ребятами не могли наткнуться на нее, иначе мы бы услышали звуки боя.
Мы двигались дальше еще в течение минут двадцати. Все были на пределе. У нас за плечами остались восемь часов практически непрерывного движения. Нагрузка на ноги огромная. У меня ныли ступни. Я был полностью измотан.
У меня из головы не выходил самолет. Прошло уже несколько часов с того момента, как мы слышали голос летчика. Экипаж уже возвратился на базу, наслаждается кофе с булочками, а тем временем техники готовят самолет к новому вылету. Вот самый милый способ воевать. Летчики забираются в уютные, теплые кабины и летят к цели. Гдето далеко под ними, как им кажется, простирается черная пустота. И вдруг что они слышат? Голос стариныангличанина, который жалуется на то, что попал в задницу. Должно быть, это явилось для них большой неожиданностью. Мне очень хотелось надеяться, что у летчиков проснулось сострадание к бедолагам, торчащим на земле, и они решили хоть чемнибудь им помочь. Я гадал, сообщили ли летчики о случившемся по радио сразу же, как только поймали наш сигнал, или же дождались возвращения на базу. Скорее всего произошло последнее. В любом случае с того момента прошло уже несколько часов, но до сих пор над нами больше не пролетел ни один самолет. Я не знал, какие правила существуют у американцев относительно проведения поисковоспасательных работ. Оставалось только надеяться, что летчики поняли: речь действительно идет об очень важном деле.
Я винил себя в том, что группа разделилась. Я чувствовал себя полной бестолочью и гадал, разделяют ли эту точку зрения остальные ребята. Мне вспоминалась одна речь фельдмаршала Слима,[10] которую я когдато читал. По поводу умения командовать он сказал чтото в таком духе: «Если я руковожу сражением, все идет прекрасно, в полном соответствии с планом, и я побеждаю, – я великий полководец, отличный парень. Но для того чтобы понять, может ли человек командовать, он должен оказаться в полной заднице, когда на него начнут вешать всех собак». Теперь я прекрасно понимал, что имел в виду фельдмаршал. Я готов был пинать себя ногами, за то что не убедился в том, что у Винса в сознании зарегистрировались мои слова об остановке. По моему разумению, во всем был виноват я один. Всю дорогу на север я ломал голову, где еще я ошибся? Отныне все должно будет пройти без запинки. Я не имею права совершить больше ни одной ошибки.
Настало время подумать о том, чтобы подыскать какоенибудь укромное место, где можно было бы спрятаться. Некоторое время мы шли по сланцам и скальным породам, а теперь началась область твердого песка. Наши ботинки почти не оставляли на нем следов. С точки зрения скрытности передвижения это было очень хорошо, однако почва была настолько твердая, что не было даже речи о том, чтобы выцарапать в ней какоенибудь укрытие. Уже приближался рассвет, а мы все еще блуждали в темноте. Дело начинало приобретать дурной оборот, когда Быстроногий заметил приблизительно в километре к западу от нас несколько песчаных барханов. Мы оказались в местах, где постоянные ветры надули на поверхности песка рябь, местами поднимающуюся небольшими холмами высотой метров пятьдесять. Мы отыскали среди них самый высокий. Нам хотелось подняться так, чтобы нас не было видно с земли.
